Плод воображения - Андрей Дашков

Поначалу Лада намеревалась тайком последовать за Параходом, чтобы в случае чего прикрыть его тощую задницу, но очень скоро до нее дошло, что в условия сделки, помимо прочего, входит: а) не путаться под ногами и б) находиться там, где от тебя больше пользы. А самое главное, прикрывать-то было нечем — разве что собственным тщедушным тельцем.

После фиаско в «Эпицентре» она чувствовала себя некой мнимой величиной, существование которой нуждалось в срочном подтверждении. Даже постоянная боль в этом уже не убеждала. Не убеждало ни небо над головой, ни беззаботно щебетавшие птицы, ни чужая кровь на руках. Всё это было словно картинки и звуки из прошлого, не вызывавшие ничего, кроме ощущения утраты. Если бы в ту минуту у нее спросили, что такое жизнь, она впервые не затруднилась бы с ответом: непрерывная утрата.

Ответ вернулся к ней бумерангом — значит, она еще жива. Никакого откровения в этом не было. Вечность в одном мгновении, мир в капле воды — болтовня для не знающих своего срока. Она знала, и потому для нее мир сосредоточился во вполне осязаемом предмете, которым недавно завладел «блаженный». Существовало только одно место, где Лада теоретически могла найти ему замену. Правда, она сильно сомневалась, что достаточно будет попросить, — свидетельством тому являлся труп бывшего боксера. Но это ее не остановило. На самом деле, подсознательно она уже всё решила, хотя сознание любит повыделываться, притворяясь хозяином в доме.

Кривясь от рези в желудке, она заставила себя подняться со скамейки и двинулась в сторону Музея природы.

Спустя пятнадцать минут она услышала шум двигателя догонявшего ее автомобиля. Первой мыслью было: «Не успела… конец всему… ты свое отгуляла». Теперь придется объяснять, откуда взялся второй браслет, хотя, честно говоря, хватило бы и одного. Не надо было слушать Барского. Труп — это всегда проблемы, даже если всё разыграно как по нотам. Вовремя избавилась бы от обоих браслетов — и затерялась бы в городе бесследно…

Стремление сохранить обретенную напоследок свободу было настолько отчаянным и бескомпромиссным, что, владей сейчас Лада пушкой, без колебаний пустила бы ее в ход. А так она была легкой добычей.

Даже для женщины, управлявшей «ленд ровером». Впрочем, Лада увидела ее далеко не сразу. Она продолжала идти своей дорогой, не оборачиваясь. Машина резко и точно затормозила, едва не задев ее бампером. Она ожидала услышать окрик «пастуха», претензии «хозяина» или даже (чем черт не шутит) вкрадчивый голос Барского, приглашающий «проехаться по делу», — но не услышала ничего, кроме шелеста шин и очень тихого урчания мотора ползущего за ней автомобиля.

Игра в молчанку продолжалась пару минут. Лада остро сожалела о том, что запаслась разным дерьмом, но не озаботилась захватить с собой что-нибудь действительно нужное — например, бейсбольную биту. Настроение у нее сейчас было в самый раз, чтобы пересчитать фары «ровера», а заодно зубы «шутника». Но самым тяжелым предметом, лежавшим у нее в сумке, была связка отмычек, которые она перебирала незаметными движениями пальцев, подыскивая подлиннее и поострее.

Если бы водитель потерял терпение, вылез из машины и приблизился к ней вплотную, у нее появился бы шанс. Даже странно, что ей до сих пор не приходило в голову завладеть каким-нибудь транспортным средством. Это с ее-то кровавым дерьмом! М-да, неплохо бы покататься хотя бы напоследок. Поговорка «в ногах правды нет» сейчас казалась подходящей как никогда…

Однако пока у нее было гораздо больше шансов получить пулю в затылок или удар лебедкой в поясницу, после которого она уже не поднимется. Единственный плюс: подобный исход не внушал ей страха. Пугало другое: что кое-кто ее переживет.

Она ускорила шаг, завидев впереди цепное ограждение, отделявшее проезжую часть улицы от пешеходной. Двигатель «ленд ровера» резко набрал обороты; машина обогнала ее, подрезала и остановилась, перегородив дорогу. Распахнулась дверца со стороны водителя. Лада наконец увидела в проеме женскую фигуру и профиль. На какое-то мгновение ей почудилось, что это пропавшая Елизавета поменяла имидж, а заодно и стиль жизни, но потом сидевшая за рулем повернула голову и стало ясно, что на сцене появилось новое действующее лицо, линию поведения которого предугадать невозможно.

Лада и не пыталась. Она пошла на сближение, зажав в кулаке отмычку.

Незнакомка спокойно наблюдала за ней — ее светло-серые глаза под козырьком бейсболки оставались непроницаемыми, а лицо таким безмятежным, будто она поджидала на стоянке супермаркета подругу для совместного шоппинга.

Но зато, наверное, лицо Лады выражало что-то другое, а может она двигалась слишком быстро — во всяком случае незнакомке это не понравилось. Не меняя расслабленной позы, она правой рукой достала пистолет и уперла его рукоятью в локтевой сгиб левой. Таким образом, ствол оказался красноречиво направлен Ладе в живот. Поскольку та продолжала идти (чтобы остановить ее, требовалось нечто большее, чем просто наставленный ствол, — к тому моменту ей уже очень сильно хотелось уехать отсюда на своих колесах), а расстояние между ними сократилось до пяти-шести метров, незнакомке пришлось выстрелить.

Для начала — в асфальт. Лада не дернулась, хотя пуля срикошетила в шаге от ее кроссовок. У нее имелся кое-какой опыт и не возникло ни тени сомнений в том, что следующий выстрел будет сделан по ногам и при этом незнакомка не промахнется. Лада вполне допускала, что через пару часов или дней вспомнит данный эпизод, как подвернувшийся ей прекрасный способ умереть сравнительно легко и быстро. Однако бросаться навстречу смерти сейчас, когда старые счета не закрыты, было непозволительно рано.

Она остановилась, не сводя глаз со стервы, которая представляла собой еще одну неизвестную величину в здешнем уравнении со многими переменными. «Глок» и «ленд ровер» наводили на мысли о том, что она вряд ли считалась с принятыми правилами игры прежде и не станет делать этого в дальнейшем. Ее молчание было эффективным психологическим оружием, действие которого Лада почувствовала уже через несколько секунд.

Почему-то мы предпочитаем слышать хоть что-нибудь даже от палачей и убийц. Что же нам чудится в бессловесности — большая неотвратимость? большая безнадежность? неумолимость бездушного механизма или хищного зверя? А если молчание вызвано простой причиной — немотой, для жертвы нет никакой разницы. Она знает: есть сила, с которой нельзя договориться.

Вот и Лада сказала себе: лучше бы эта сука материлась. Нестор разговаривал даже с выбитыми зубами. Но «сука» общалась с ней исключительно при помощи жестов. Круговое движение стволом означало: «Обойди машину и садись». Как прикажешь, рыбка. Лишь бы оказаться к тебе поближе…

Лада начала забираться на переднее сиденье и тут же увидела у себя между глаз пистолетное дуло, а на заднем плане — улыбку типа «ну-ну, ты же это не всерьез, правда?» Едва заметное движение пальцами левой руки: «Давай сюда». Пришлось отдать сумку со всем содержимым. С огромным сожалением Лада рассталась с отмычкой — какую-то долю секунды ей казалось, что можно рвануться вперед и успеть воткнуть инструмент куда надо (или куда придется), — однако всепонимающая улыбка незнакомки сообщила: «Не дергайся, всё равно не успеешь, ты мне не так уж нужна, пристрелю не задумываясь».

Просто удивительно, сколько оттенков смысла улавливаешь, когда внимание сосредоточено на выражении лица человека, чьим главным аргументом является ствол и десяток крупнокалиберных пуль, каждая из которых способна вышибить тебе мозги…

Неразговорчивая сучка бросила сумку под свое сиденье и подала Ладе знак: «Пристегнись». Та отлично поняла, чем продиктован такой педантизм. Ремень безопасности сильно ограничивал ее в движениях, но делать было нечего. Дождавшись, пока щелкнул замок, женщина в черном (ее бейсболка, майка, джинсы и ботинки были сплошь беспросветно веселого цвета), но отнюдь не в трауре, рванула с места так, что Ладу придавило к спинке кресла.

91. Каплин: «Тебе направо»

Отправляя своих персонажей в преисподнюю или устраивая им ад на земле, он отдавал себе отчет в том, что при этом всегда немного подгонял вымышленный ад под себя. Как, впрочем, и рай, хотя редко кому из его героев удавалось туда попасть, а о том, чтобы задержаться там надолго, даже речи не заходило. Казалось бы, в сущности всё просто. Рай должен быть потерянным — иначе какой же это рай, если нечего вспомнить. Признаки ада тоже просты и понятны: нескончаемая пытка в полной изоляции, неизменность и следующая из нее безнадежность. Когда хоть что-нибудь меняется, появляется надежда — пусть не на спасение, пусть на смерть. Нет ничего хуже агонии, продолжающейся вечно.

Если исходить из этого, до преисподней еще было далеко, а раем представлялась прежняя жизнь. Сказать, что он боялся, значит, ничего не сказать. Страх выдавил из него всё, что мнилось ему неотъемлемой частью его личности, и осталась лишь мякоть отжатого плода — кислая, бесформенная, дерьмообразно плюхавшая внутри при каждом шаге.