Плод воображения - Андрей Дашков

Дьявол помедлил ровно секунду… Это было так похоже на человеческое желание поиграть у него на нервах. Барский надеялся, что только похоже.

На экране появилась надпись: «ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ ВВЕДИТЕ КОД ДОСТУПА».

Нельзя сказать, что он не предполагал такой возможности, — фильмы о взбунтовавшихся машинах наводили на него тоску последние два десятка лет. Разумеется, кода доступа он не знал. Дьявол закрыл лавочку для посторонних.

Барский подумал: какая ирония! Он укокошил боксера, чтобы помешать ему сделать то, что сейчас сам мог бы сделать с удовольствием. Но не сделает. Потому что еще большее удовольствие ожидало Барского впереди — переиграть дьявола на его же поле. Вот только вопрос, какого дьявола — маленького, поместившегося в ноутбуке, словно джинн в лампе, или того, большого, искушениям которого он поддавался всю свою жизнь? Ответ: желательно обоих. Хотя, надо сказать, в отличие от подавляющего большинства людей дьявол честно соблюдал условия сделки.

89. Параход поет про себя

— Утро, — ответил он.

Мрачный мужчина в длинном черном пальто подошел ближе, и Параход понял, что главная и самая трудная задача на ближайшие пять минут — не достичь взаимопонимания, а не испортить всё позывом к извержению из себя наспех проглоченного завтрака.

Ох черт, вот это была вонь! Она даже заслуживала уважения, потому что свидетельствовала о многолетнем самоотречении. Человек, который так вонял, положил на остальное человечество давно, бескомпромиссно и бесповоротно.

Ну и о чем с таким договариваться?

Однако к любой вони рано или поздно привыкаешь. Когда пять минут истекли, Параход (который, справедливости ради, и сам не благоухал) не без удивления обнаружил, что всё еще дышит, и вознадеялся, что гримаса на его лице с небольшой натяжкой может сойти за улыбку вежливости. Впрочем, очень скоро стало ясно, что для бродяги (слово всплыло само собой) гримасы на лицах не имеют никакого значения. Он был как тот проктолог из анекдота, только видел в других людях (чужих) даже не задницы, а сразу извергаемую этими частями тела субстанцию.

Параход не обольщался на свой счет: в глазах бродяги он тоже относился к этой категории. И мог бы уже валяться с дыркой в голове, если бы не передавал на всех волнах успокаивающую мелодию: «Я хороший, я полезный, я могу помочь тебе защитить твою Малышку». При этом он не имел понятия, кто такая эта Малышка, но вовремя почувствовал, что никого важнее, чем она и Господь, для бродяги в этом мире не существует.

Был ли передаваемый «мотив» правдой? Параход старался — от этого зависела его жизнь. И, похоже, у него получалось — во всяком случае, пока. Если он до сих пор цел, следовательно, бродяга не уловил фальшивых ноток в его беззвучном «пении». А не сфальшивить было трудно — так же трудно, как обмануть ребенка. Пришлось проникнуться — и почти полюбить Малышку. А заодно и Господа.

Иногда Параход казался себе не просто до отвращения хорошим актером, а извращением природы, играющим смертельно опасные для души роли на незримых подмостках театрика, хозяин которого проводит большую часть времени сотней этажей ниже поверхности земли и редко лично присутствует на репетициях, ибо знает, что всё равно заполучит лучших из лучших к себе на веки вечные.

Но это так, в минуты слабости. В минуты силы Параход готовился к худшему.

Бродяга протиснулся мимо него, осторожно высунулся в щель между створками гаражных ворот и принялся изучать окрестности. Казалось, он использует при этом все органы чувств, включая осязание — по крайней мере, он трогал пальцами воздух.

У Парахода это вызывало что-то вроде профессионального интереса. Пережив газовую атаку, он сумел немного сосредоточиться на женщине, прятавшейся за стеной гаража. Он чуял ее присутствие — возможно, она и была той самой Малышкой. Но не факт. В сдвинутом сознании бродяги ее образ постоянно множился, принимая очень странные формы, что оставляло у Парахода впечатление миражей в пустыне — видений желанных, но недостижимых оазисов, струящихся над безжизненными барханами.

Одно было ясно: такой номер, как с Нестором, здесь не прошел бы. И отсутствие Лады было только на руку. «Хорошо, что не взял ее с собой, — подумал Параход. — Трупов и так достаточно». Особенно с учетом шести свежих, недавно увезенных парнями из команды.

Параход стал свидетелем завершающей стадии трупоуборочной операции. Разумеется, он наблюдал за происходящим скрытно и был готов сделать ноги при первом же намеке на приказ прочесать окрестности. Однако приказа не последовало, и тогда он понял: всё, ребятки спеклись. По большому счету «пастухи» вышли из игры. Теперь они будут только мешать, но ни в коем случае не помогут. Это не вопрос доброй воли — просто они уже не в силах помочь. Руководивший ими крепыш с лицом, напоминавшим увядший помидор, не оставил на месте ночных событий никого из своих людей или хотя бы автоматическую видеокамеру. Для Парахода это послужило сигналом: путь свободен.

Он вышел на дорогу, опустился на одно колено и положил ладонь на пятно высохшей крови. Это была кровь того самого человека, который сопровождал его при пересечении Периметра и которому он советовал уехать из города. Кровь уже-мертвеца. В данном случае Параход не ошибся ни в самой смерти, ни в отпущенном времени, хотя иногда его видения давали сбой и оказывались пустой страшилкой. Зато всякий раз, когда судьба приводила приговор в исполнение, он не чувствовал своей вины, а иначе давно бы свихнулся.

Он хотел знать как можно меньше о будущем и как можно больше — о прошлом. Например, о минувшей ночи — чтобы самому не оказаться в черном пластиковом мешке.

Сначала всё было более или менее ясно — и с домом, окруженным запущенным садом, и с четверыми, приехавшими ночью на двух фургонах и убитыми кем-то, не принадлежавшим ни к команде, ни к числу участников проекта. На дороге не осталось гильз, но Параходу хватило отпечатка ладони на асфальте, чтобы определить: убийца был тем самым существом, которому Лада помешала молиться… и поплатилась за это долгим обмороком. Вопрос, почему существо не забрало у нее пушку, не давал Параходу покоя — до тех пор, пока он не увидел направленный на него ствол в руке бродяги. Кое-что встало на свои места, но не совсем. Он продолжал вынюхивать с упорством служебной собаки.

Кстати, о собаках. Вторая группа прибыла уже на рассвете. Параход увидел фантом рыскающего добермана — того самого, чей растерзанный до неузнаваемости труп с вырванной глоткой позже присоединился к пяти человеческим. Пятым мертвецом, не менее сильно изуродованным, оказался хозяин добермана — этих двоих угораздило двинуться по следу бродяги. Но Параход мог бы поклясться, что убил их не бродяга. Вот тут начинался сплошной туман.

Параход почуял кого-то, кто появился, а затем исчез в духе блаженного Нестора. Или, если угодно, Бульдога (сплошные псы, черт бы их подрал!) Состоялась еще одна схватка со стрельбой. В результате появилось три трупа, из которых в наличии осталось два. Правда, Параход наткнулся на брошенный в кустах велосипед… и на труп очередной собаки — на этот раз неоприходованный, что, впрочем, неудивительно — похоронная команда забирала исключительно своих. Судя по отверстиям, псина сдохла от огнестрельных ранений. Параходу никогда не доводилось видеть столь отвратительную тварь, формально входящую в список «домашних животных», — впору было заподозрить, что в городе начались мутации бродячего племени четвероногих…

После гибели еще одного своего человека и добермана люди из команды больше не дергались. Спешно погрузились в фургоны и свалили. Параход отчего-то был уверен, что они сюда не вернутся. А если вернутся, то лишь для того, чтобы сбросить вакуумный боеприпас. Это, между прочим, не казалось чем-то фантастическим. Параход знал парочку мест, которые, будь его воля, он без малейших колебаний стер бы с лица земли. Тут он был согласен с Дэном Симмонсом: есть места, слишком исполненные зла, чтобы позволить им существовать.

Он не мог ручаться, что у кого-нибудь не возникнет подобных мыслей по поводу города-призрака, однако, ясное дело, предпочел бы совершенно другой исход, тем более с учетом своего присутствия здесь.

Но в его видениях не было бомбардировок, и потому он сидел, терпеливо ждал, стараясь пореже вдыхать запахи многолетних отложений человеческих секреций вкупе с выделениями, и от нечего делать размышлял, обладает ли Господь нюхом. По идее должен, решил Параход, а бродяга вдруг обернулся к нему и прошамкал:

— Ну, давай поговорим.

90. Лада: «Как прикажешь, рыбка»

Расставшись с Параходом, она сделала вид, что направляется к «своей» церкви, но не долго придерживалась этого курса. Как только старый хиппарь скрылся из виду, она присела на скамейку в первом попавшемся скверике и ввела себе лошадиную дозу стимулятора. Стремительно превращаясь в клячу, она уже не видела смысла себя беречь, а оказаться под конец вне игры ей не хотелось. И к тому же было по-прежнему не всё равно, где и как умереть.