Горбачев и Ельцин как лидеры - Джордж Бреслауэр

В октябре 1993 года госсекретарь США Уоррен Кристофер представил Ельцину идею «Партнерства ради мира», которую Ельцин ошибочно воспринял как альтернативу расширению НАТО. Кристофер вспоминает об этом недоразумении в своих мемуарах:

Ельцин очень воодушевился, когда я описал предложение о партнерстве. Русские очень нервничали по поводу НАТО накануне нашего визита. <…> Он назвал идею Партнерства «гениальным ходом», заявив, что это ослабит натянутость в отношениях России с восточноевропейцами на фоне их стремления вступить в НАТО… «Это действительно прекрасная идея, действительно замечательная, – возбужденно говорил Ельцин. – Скажи Биллу, что я в восторге от этого блестящего шага». Если оглянуться назад, становится ясно, что его энтузиазм основывался на ошибочном предположении, будто «Партнерство ради мира» не приведет к возможному расширению НАТО[330].

Однако уже через несколько месяцев и российским чиновникам, и Ельцину стало ясно, что либо они неправильно поняли, либо их ввели в заблуждение. Министр иностранных дел Козырев в 1994 году приложил максимум усилий, чтобы добиться возрождения Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе вместо расширения НАТО[331]. Но во второй половине 1994 года Соединенные Штаты активизировали свои усилия по обеспечению поддержки расширения альянса [Goldgeier 1999: 71–75]. Москва отреагировала раздраженно. На встрече глав европейских государств в Будапеште в декабре 1994 года Ельцин и Козырев гневно осудили расширение НАТО и отказались дать согласие на «Партнерство ради мира» [Goldgeier 1999: 85–87]. На встрече Клинтона и Ельцина в Москве в мае 1995 года риторический накал утих, но окончательного соглашения достигнуто так и не было, поскольку «Клинтон и Ельцин сошлись на том, что они расходятся во мнениях по вопросу о расширении альянса», а Клинтон отверг требования Ельцина о существенной отсрочке приема новых членов в НАТО [Goldgeier 1999: 92, 93]. Хотя Клинтон думал, что убедил на этом саммите Ельцина присоединиться к «Партнерству ради мира» [Goldgeier 1999: 93], только в декабре 1996 года преемник Козырева Е. М. Примаков согласился присоединиться к партнерству с НАТО, и даже после этого Россия участвовала в нем лишь в ограниченном объеме.

Учитывая этот узел противоречий, в течение 1994–1995 годов Ельцину становилось все труднее согласовывать с реальностью свое прежнее представление о дружественных и доброжелательных отношениях между США и Россией. После встречи на высшем уровне с Клинтоном в сентябре 1994 года Ельцин заявил: «В моей стране есть люди, хотя их мало, которые говорят, что наши отношения с США временны и что эра конфронтации вернется. Но я хотел бы сказать, что мы никогда не воевали с США, и я верю и могу сказать как президент России, что мы никогда не будем воевать с США»[332]. К декабрю Ельцин был уже менее оптимистичен, предупреждая о «холодном мире» вместо холодной войны[333]. Весной 1995 года министр иностранных дел Козырев объявил, что в американо-российских отношениях «медовый месяц закончился»[334].

Конечно, Ельцин очень часто положительно оценивал результаты своих встреч с лидерами процветающих демократий. На своих пресс-конференциях и в обеденных тостах на саммитах он откровенно перечислял сохраняющиеся разногласия и нередко строго отчитывал своих западных коллег за недостатки их политики. Но он говорил и о прогрессе, достигнутом в ходе обсуждений, о взаимопонимании в отношении позиций друг друга. Он часто восторженно отзывался о личных отношениях с ними. Это было важным компонентом его стратегии поддержания авторитета. Если бы он не сумел добиться конкретных положительных результатов по таким вопросам, как Югославия, НАТО, торговля и т. д., он мог бы, по крайней мере, рассчитывать на будущий прогресс, вытекающий из сохранения им тесных личных отношений с западными лидерами. Это, вероятно, объясняет то, что он постоянно упоминал «своего друга Билла», «своего друга Гельмута», а позже даже «своего друга Рю», японского лидера, с которым он встретился впервые. Так, в январе 1996 года после часового телефонного разговора с Клинтоном Ельцин провозгласил «второй медовый месяц» в отношениях между США и Россией, гордо заявив: «Я остался верен своему другу, а он – мне»[335]. Логичный посыл. Россия и Запад могут быть как никогда далеки друг от друга по разделяющим их вопросам, но Борис Николаевич все еще может рассматривать это как разногласия между близкими друзьями и может рассчитывать на преодоление таких разногласий в будущем[336].

Содружество Независимых Государств

Уже в 1993 году Россия начала проводить все более интервенционистскую политику в ближнем зарубежье. Целью российской внешней политики стал прогресс в деле своего рода экономической реинтеграции государств бывшего Советского Союза. Более того, демонстрация возрастающего политического и военного сотрудничества между этими государствами, принудительного или добровольного, стала средством, с помощью которого Ельцин пытался успокоить своих критиков – националистов. Так, еще в январе 1994 года газета «Financial Times» сообщила, что Россия ведет переговоры о секретной сделке по объединению своей экономики с экономикой Беларуси[337]. Ельцин подтвердил эти слухи в своем выступлении в феврале, когда он также подписал договор о военном сотрудничестве с Грузией[338]. В последующие месяцы он объявил о нескольких договорах и соглашениях, углубляющих связи с Беларусью, Грузией, Казахстаном, Украиной, Таджикистаном и Арменией. В течение 1993–1995 годов Россия оказывала давление на государства Содружества, чтобы те приняли законы о «двойном гражданстве». Ельцин также высказывался во все более националистическом духе о «моральной и политической» ответственности России за обеспечение безопасности и валюты для стран СНГ[339], делал все более жесткие заявления в адрес европейских правительств, требуя наказать Эстонию и Латвию за их ограничительные законы о гражданстве (ставившие в невыгодное положение проживающих в стране русских), и провозгласил право России поддерживать порядок в ближнем зарубежье, когда появились угрозы нестабильности на границах России[340]. Параллельно с этим Козырев также усилил патриотическую риторику, заявив в апреле 1995 года, что Россия готова применить силу для «защиты соотечественников за рубежом»[341].

Большая часть этой риторики оказалась простым бахвальством. Экономический и политический союз с Беларусью стоял в повестке дня российской политики с 1991 года, но ни один из этих планов не был реализован в такой степени, при которой Москве пришлось бы взять на себя значительные материальные расходы. Ельцин и президенты Украины Кравчук и Кучма в течение 1994–1996 годов несколько раз объявляли о достигнутых компромиссных решениях относительно конфликтов из-за контроля над Черноморским флотом, но только для того, чтобы увидеть, как принятые резолюции распадались, а переговоры возобновлялись. Вопрос о двойном гражданстве был постепенно снят, когда в ближнем зарубежье возникло массовое сопротивление этой идее со стороны местных правительств [Zevelev 1996].