Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако в первое время казалось, что в целом политика Моисея приносит плоды: возвращение Алексея задержалось, Константин Суздальский хотя и не получил старшинства, но и «размирение» с Иваном Московским не повлекло никаких санкций («И пребыша без мира новгородци с великимъ княземъ полтора года, нь зла не бысть никакого же (курсив наш. – Р. С.)»). Послы из Константинополя доставили Моисею «ризы крестъцаты, и грамоты с великымъ пожалованием» [НПЛ: 363, 364], что означало подчинение непосредственно Царьграду [Соколов 1913: 365–370].
Со временем, однако, стало ясно, что добиться независимости от митрополита и Москвы Моисей не смог: власть Москвы укреплялась, а с берегов Босфора пришло разъяснение к ранее полученным грамотам, уничтожавшее их суть (автономию от Русского митрополита). В Константинополе не могли предоставить независимость от митрополита Новгородскому владыке без особенно важных причин, ибо это нарушало «принцип иерархической подчиненности», «составлявший сущность порядка церковного строения» на Руси той эпохи [Костомаров 1994: 426]. Моисей понял, что достиг не столь многого, как думалось сначала, и, видимо, терял опору своей власти, а лавировать, как Василий Калика, не умел [Хорошев 1980: 71]. Это и заставило его окончательно покинуть кафедру.
А из византийской столицы тем временем вернулся после поставления новый митрополит.
Московский великий князь и церковь
Правление митрополита Алексея (1353–1378 гг.) пришлось на очень сложный и одновременно очень важный период истории нашего Отечества. Именно тогда окончательно определился центр, вокруг которого объединятся некогда разрозненные русские земли. Кто сможет сплотить их вокруг себя: Москва, Тверь или, может быть, литовские князья, присоединявшие к своему постоянно крепнувшему государству новые и новые города, бывшие когда-то частью Руси Киевской? Окончательного ответа на этот судьбоносный вопрос история в те годы еще не дала, впереди были десятилетия борьбы; и роль в этой борьбе митрополита – духовного владыки, имевшего огромный нравственный авторитет, – была совершенно особенной.
В период правления Феогноста церковь стала намного более независимой по отношению к обществу, в то же время она сохраняла независимость и от великокняжеской власти. Свидетельство тому – интердикты, наложенные на Псков и Москву. Политика Ивана Калиты в отношении митрополита была очень взвешенной: он старался не испортить с ним отношения, умел привлечь его на свою сторону, устраивая дело так, что его акции не только не противоречили интересам Феогноста, а наоборот, были выгодны для первоиерарха. Симеон Гордый был менее щепетилен, но и ему в конечном счете пришлось считаться с силой власти высшего духовенства. Такому положению способствовала и независимость главы Русской церкви при поставлении от светской власти: Константинополь выбрал Феогноста по собственному усмотрению, видимо, совершенно не считаясь с мнением русских князей. Положение его преемника в этом смысле было более сложным, ведь Алексей был удостоен хиротонии во многом благодаря поддержке московского светского властителя. К тому же новый митрополит происходил из рода, тесно связанного с Московским княжеским домом.
Личность Алексея особенно любопытна уже потому, что это первый митрополит, о жизни которого до его возведения в высокий сан у нас имеется достаточно подробная информация. Сведения о нем содержатся в летописях, но особенно важным в этом отношении является его житие. Именно оттуда мы узнаем многие факты биографии митрополита, разумеется, при этом необходимо учитывать специфику этого памятника, предназначенного прежде всего для панегирического восхваления святого Алексея. И тем не менее обратимся к тексту жития.
Будущий первоиерарх родился в семье переехавшего из Чернигова московского боярина Федора Бяконта и его супруги Марии. На русских землях того времени из-за постоянной угрозы татарских набегов происходили миграции, главный вектор которых был направлен с юга на более безопасный северо-восток, вероятно, именно с этим было связано и переселение родителей митрополита.
Точный год рождения святителя достоверно неизвестен (скорее всего, можно говорить о временном промежутке 1293–1298 гг.). Младенец получил двойное имя Алферий-Симеон (это являлось обычной практикой в древности), а крестным отцом его стал, если верить преданию, сын Московского князя Даниила Александровича Иван, вошедший впоследствии в историю под прозвищем Калита (впрочем, агиограф в данном случае, видимо, перепутал Ивана Калиту с его отцом Даниилом Александровичем, который, скорее всего, и был восприемником Алексея [Григорьев 2004: 75–76]). Конечно, это очень важное свидетельство значимости положения боярина Федора при Московском дворе.
С раннего детства Алферий увлекался чтением, рассказы о подвижничестве святых людей глубоко западали в его сердце. Уже в возрасте двенадцати лет он стал серьезно задумываться о смысле жизни и путях спасения души. Родители скоро заметили перемену в характере сына: он стал молчалив, сторонился игр с товарищами, еще больше внимания уделял книгам и пробовал упражняться в посте и молитве. В пятнадцать лет в нем окончательно созрело желание принять иночество. Наконец, двадцатилетним юношей он постригся в Богоявленском монастыре, получив в монашестве новое имя – Алексей.
Совершая иноческие подвиги, не оставлял он и ученых занятий, постоянно совершенствуя знание Писания и богословия. Так прошли еще двадцать лет его жизни. В итоге молва об образованном и благочестивом монахе, являвшемся к тому же сыном знатного боярина, достигла великого князя Московского Симеона Ивановича и митрополита, вынужденного в силу своего служения часто совершать поездки по городам Руси. Феогност приблизил способного инока к себе, сделал своим наместником, перепоручив ему многие дела. В течение двенадцати лет Алексей оставался митрополичьим управителем, за эти годы его смог ближе узнать и князь Симеон.
А. П. Григорьев допустил, что Симеон Иванович и раньше был хорошо знаком с Алексеем. По предположению ученого, будущий митрополит даже мог быть крестным отцом князя и, возможно, передал ему собственное имя, полученное при крещении. Как бы то ни было, сомневаться в близости Алексея и старшего сына Калиты не приходится.
Шли годы, и все чаще стареющий Феогност задумывался о собственном преемнике. Кто станет во главе Русской церкви? Решать этот вопрос было не в его власти, но за ним оставалось право попытаться повлиять на Константинополь, по крайне мере, он мог как-то выразить собственную волю. Видимо, прежде всего поэтому незадолго до смерти Феогност рукоположил Алексея во епископы Владимирские. Это было недвусмысленно выраженным желанием митрополита сделать своего многолетнего наместника наследником собственной власти, ведь уже более полувека, начиная с 1300 г., Владимирская епархия находилась в непосредственном митрополичьем управлении. Конечно, такой шаг был согласован с князем, который
