Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея - Берд Кай

«Если подняться из каньона наверх, — сказал Оппенгеймер, — мы окажемся на столовой горе, а на ней есть школа для мальчиков — возможно, это подходящее место». Скрепя сердце группа села в машины и проехала еще тридцать миль на северо-запад по лавовой площадке под названием плато Пахарито (маленькая птичка). До школы-ранчо Лос-Аламос они добрались только к вечеру. Под снегом с дождем по игровому полю в одних шортах бегала ватага мальчишек. Участок в 800 акров, занимаемый школой, включал в себя главный корпус под названием «Большой дом», Фуллер-лодж — живописный коттедж, сложенный в 1928 году из 800 гигантских сосновых бревен, похожее на крестьянский дом общежитие и несколько построек помельче. За коттеджем располагался пруд, по которому мальчишки зимой катались на коньках, а летом — на байдарках. Школа располагалась в 2100 метрах над уровнем моря, у самой границы лесов. На западе заснеженные вершины гор Хемес достигали высоты 3300 метров. С просторной веранды коттеджа открывался восточный вид на долину Рио-Гранде, тянущуюся на сорок миль до любимого горного хребта Оппи высотой почти 4000 метров — Сангре-де-Кристо. По рассказу очевидца, Гровс осмотрел место и без всякого перехода заявил: «То, что надо».

Через два дня военные подготовили документы на покупку школы и еще через четыре дня, после короткого визита в Вашингтон, Оппенгеймер вместе с Макмилланом и Эрнестом Лоуренсом приехали на инспекцию «объекта Y». Обутый в ковбойские сапоги Оппенгеймер провел Лоуренса по школьным помещениям. Для соблюдения секретности они представились чужими именами. Однако один из учеников Лос-Аламоса, Стерлинг Колгейт, узнал ученых. «Мы вдруг поняли, что война пришла и в наши места, — вспоминал Колгейт. — Приехали эти двое, мистер Смит и мистер Джонс, один с «поркпаем» на голове, другой — в обычной шляпе, и стали везде ходить как хозяева». Колгейт изучал в старших классах физику и видел в учебнике фотографии Оппенгеймера и Лоуренса. Вскоре территорию школы оккупировала целая армада бульдозеров и строительных бригад. Оппенгеймер, естественно, хорошо знал Лос-Аламос. До находящегося в сорока милях «Перро Калиенте» можно было доехать по плато верхом. Роберт с братом за множество летних сезонов облазили горы Хемес вдоль и поперек.

Оппенгеймер получил, что хотел, — потрясающий вид на горы Сангре-де-Кристо, а генерал Гровс нашел уединенное место, к которому вела единственная извилистая неасфальтированная дорога и единственная телефонная линия. За три месяца строители возвели множество дешевых бараков с черепичными и железными крышами. В таких же постройках должны были разместиться лаборатории химиков и физиков. Все вокруг покрасили в армейское хаки.

Оппенгеймер как будто не замечал обрушившегося на Лос-Аламос хаоса, хотя несколько лет спустя признал: «Я в ответе за разорение прекрасного уголка». Он сосредоточился на подборе ученых для проекта и не имел времени на решение административных задач, связанных со строительством поселка. Физик-экспериментатор Джон Мэнли, которого Оппи выбрал в заместители, высказывал большие сомнения насчет объекта. Мэнли приехал из Чикаго, где 2 декабря 1942 года итальянский эмигрант Энрико Ферми со своей командой произвел первую в мире управляемую ядерную цепную реакцию. Чикаго — крупный город с именитым университетом, первоклассными библиотеками и целой армией опытных механиков, стеклодувов, инженеров и прочих технических специалистов. В Лос-Аламосе ничего этого не было. «Нам предстояло, — писал Мэнли, — построить новую лабораторию в глуши Нью-Мексико без какого-либо стартового оборудования, если не считать книжек Горацио Алджера, или что там еще читали дети в этой школе, да снаряжения для конной езды — материала, мало подходящего для создания ускорителя нейтронов». Мэнли считал, что, будь Оппенгеймер экспериментатором, понимал бы, что «экспериментальная физика на 90 процентов состоит из арматуры», и ни за что бы не дал согласия на строительство лаборатории в таком месте.

Материально-техническое обеспечение создавало чудовищные проблемы. Оппенгеймер и первая группа ученых планировали приехать в Лос-Аламос к середине марта 1943 года. К тому времени, как Оппи заверил Ханса Бете, в поселке под присмотром инженера-проектировщика возникнет жизнеспособная община. Там будет жилье для холостяков и квартиры для семейных с одной, двумя или тремя спальнями. Все жилье будет с мебелью и электричеством, но из соображений безопасности — без телефонов. На кухнях установят дровяные печи и бойлеры, камины и холодильники. Помогать с тяжелой домашней работой будет нанятая прислуга. В поселке намечалось организовать начальную школу, библиотеку, прачечную, больницу и уборку мусора. Общину будет обслуживать военный магазин, поставляющий продукты питания и заказанные по почте товары. Офицеру по организации досуга вменят в ответственность устраивать регулярные киносеансы и прогулки в близлежащие горы. Оппи также обещал буфет с пивом, кока-колой и легкими закусками, настоящую кают-компанию для холостяков и «модное» кафе, где смогут ужинать супружеские пары.

Для лаборатории были заказаны два генератора Ван де Граафа из Мичигана, циклотрон из Гарварда и генератор Кокрофта — Уолтона из Иллинойсского университета. Все эти приборы были крайне необходимы. Генераторы Ван де Граафа служили для измерения базовых физических показателей. Генератор Кокрофта — Уолтона, первый ускоритель частиц, требовался для экспериментов по преобразованию одних элементов в другие.

Строительные работы в Лос-Аламосе, набор научного персонала и монтаж оборудования для первой в мире военной ядерной лаборатории требовали наличия скрупулезного и терпеливого администратора. В начале 1943 года Оппенгеймер им не был. Он никогда не руководил ничем, кроме семинаров с аспирантами. В 1938 году Оппи отвечал за пятнадцать учеников, а теперь от него требовалось координировать работу сотен, а вскоре и тысяч ученых и техников. Коллеги тоже не считали, что его темперамент подходит для такой работы. «Он был чудаком, странноватым ученым — таким я знал его до 1940 года, — вспоминал Роберт Уилсон, молодой физик-экспериментатор, учившийся под началом Эрнеста Лоуренса. — Люди такого типа администраторами не становятся». В декабре 1942 года Джеймс Конант писал Гровсу, что он и Ванневар Буш «сомневаются, того ли человека мы назначили в руководители».

Даже Джон Мэнли всерьез высказывал тревожные опасения насчет работы со своим начальником. «Меня немного пугала его очевидная начитанность, — вспоминал Мэнли, — и отсутствие у него интереса к насущным делам». Больше всего Мэнли беспокоила организация лаборатории. «Я уже не помню, сколько месяцев приставал к Оппи с просьбами подготовить схему оргструктуры — кто и за что должен отвечать». Оппенгеймер пропускал мольбы мимо ушей, пока Мэнли однажды в марте 1943 года, решительно распахнув дверь, не явился в кабинет начальника на верхнем этаже учебного корпуса «Леконт-холл». Оппенгеймеру одного взгляда хватило, чтобы понять причину появления Мэнли. Схватив лист бумаги, он шлепнул им о стол и воскликнул: «Вот ваша чертова схема оргструктуры!» Оппенгеймер наметил поделить лабораторию на четыре отдела — экспериментальной физики, теоретической физики, химии и металлургии, а также средств доставки. Руководители групп внутри отделов подчинялись начальникам отделов, а те — Оппенгеймеру. Начало было положено.

В первые месяцы 1943 года Оппенгеймер отправил двадцативосьмилетнего Роберта Уилсона в Гарвард, чтобы организовать надежную доставку циклотрона в Лос-Аламос. 4 марта Уилсон прибыл в Лос-Аламос для осмотра помещения для циклотрона. Он застал полный бедлам — никаких графиков, никакого планирования, никто ни за что не отвечал. Уилсон пожаловался Мэнли, они вместе решили серьезно поговорить с Оппенгеймером. Встреча в Беркли обернулась провалом — Оппенгеймер рассердился и обругал их. Остолбеневшие Мэнли и Уилсон вышли от начальника в большом сомнении насчет его организационных способностей.

Предки Уилсона были квакерами, а сам он до начала войны — пацифистом: «Когда я согласился работать над этим чудовищным проектом, мне пришлось произвести нешуточный пересмотр своих взглядов». И все же, как и все знакомые Уилсона в Лос-Аламосе, он больше всего боялся, что нацисты первыми создадут атомное оружие и выиграют войну. Хотя в душе ученый надеялся на то, что изготовление атомной бомбы однажды окажется нереальным, он был готов работать над ее созданием. Высокомерное поведение Оппенгеймера поначалу раздражало трудолюбивого и вдумчивого Уилсона. «Он мне не нравился, — признался он позднее. — Эдакий всезнайка, презирающий глупцов. И я, возможно, был одним из тех глупцов, которых он презирал».