Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея - Берд Кай

По всем отзывам — Шевалье, Оппенгеймера и Элтентона, Оппи рассердился и сказал Хоку, что он предлагает совершить «измену» и не должен иметь никаких дел с Элтентоном. Оппи не тронул распространенный в левых кругах Беркли аргумент о том, что СССР, союзник Америки, ведет борьбу не на жизнь, а на смерть, в то время как вашингтонские реакционеры саботируют помощь Советам, которую те полностью заслуживают.

Шевалье со своей стороны всегда утверждал, что всего лишь указал Оппи на предложение Элтентона, а не выступал в роли посредника. Во всяком случае так Оппенгеймер интерпретировал слова своего друга. Такая точка зрения на событие — как не имеющего продолжения и которое не следовало ворошить — позволила Роберту отнестись к нему как к еще одному проявлению излишне эмоциональной озабоченности Шевалье выживанием СССР. Должен ли он был немедленно доложить о разговоре начальству? Сделай он это, и его жизнь сложилась бы совершенно иначе. Однако в то время он не мог так поступить, не подставив лучшего друга, которого считал всего лишь не в меру пылким идеалистом.

Коктейли были приготовлены, разговор закончился, двое друзей вернулись к женам.

В своих мемуарах «История дружбы» Шевалье вспоминает, что Оппенгеймер не стал обсуждать предложение Элтентона. Автор уверял, что не пытался вытащить из Оппи какую-либо информацию и всего лишь указал другу на то, что Элтентон предлагал поделиться сведениями с советскими учеными. Шевалье посчитал это предложение достаточно важным и сообщил о нем Оппи. «Он явно разволновался, — писал Шевалье, — мы обменялись парой замечаний, и все». После чего взяли бокалы и вернулись в гостиную к женам. Шевалье запомнил, что Китти накануне приобрела французскую книгу по микологии начала XIX века с нарисованными и раскрашенными вручную иллюстрациями орхидей, ее любимых цветов. Обе супружеские пары в ожидании ужина, потягивая коктейли, рассматривали чудесную книгу. После этого Шевалье «выбросил все это дело из головы».

На слушаниях 1954 года Оппенгеймер показал, что Шевалье прошел за ним на кухню и сказал: «Я недавно встречался с Джорджем Элтентоном». Затем Шевалье сказал, что у Элтентона есть «каналы для передачи технической информации советским ученым». Оппенгеймер продолжал: «Кажется, я ответил: “Но ведь это измена”, однако не совсем уверен. Но что-то такое я сказал. “Это было бы ужасно”, — ответил Шевалье, выражая полное согласие. Этим все и закончилось. Разговор был короткий».

После смерти Роберта Китти сообщила еще одну версию этой истории. Во время визита в Лондон к Верне Хобсон (бывшей секретарше Оппи и подруге Китти) она упомянула, что «с первой же минуты появления Шевалье в доме она почуяла неладное». Она решила не оставлять мужчин одних. Поняв, что не сможет переговорить с Робертом наедине, Шевалье передал суть разговора с Элтентоном в присутствии его супруги. Китти утверждала, что фразу «но это же предательство!» произнесла именно она. Согласно этой версии событий, Оппенгеймер очень не хотел вмешивать жену, из-за чего присвоил ее слова и всегда настаивал, что был на кухне с Шевалье один. Однако Шевалье со своей стороны неизменно утверждал, что Китти не было на кухне во время разговора об Элтентоне. Нет упоминания о Китти и в воспоминаниях Барбары Шевалье.

Десятилетия спустя Барбара — к тому времени разведенная и ожесточившаяся на бывшего мужа — написала «дневник», рисующий несколько иную картину. «Меня, разумеется, не было на кухне, когда Хокон говорил с Оппи, но я знала, что он ему скажет. Мне также известно, что Хокону стопроцентно не терпелось разузнать, чем занимался Оппи, и сообщить об этом Элтентону. Мне кажется, Хокон всерьез считал, что Оппи пойдет на сотрудничество с русскими. Накануне у нас с ним из-за этого был большой спор».

К моменту написания этих строк — через добрых сорок лет после события — Барбара была невысокого мнения о бывшем муже. Она считала его взбалмошным, «человеком с ограниченным горизонтом, навязчивыми идеями и неискоренимыми привычками». Вскоре после контакта с Элтентоном Хокон признался ей: «Русские хотят знать». Барбара запомнила, что пыталась отговорить мужа от попытки обсуждения вопроса с Оппенгеймером. «Он не замечал абсурдной смехотворности ситуации, — писала она в 1983 году в неопубликованных мемуарах, — в которой наивный преподаватель современной французской литературы будет играть роль связного с русскими и сообщать им, чем занимается Оппи».

Оппенгеймер был знаком с Элтентоном лишь по встречам во время попыток организации профсоюза под эгидой Федерации архитекторов, инженеров, химиков и техников. Одна из встреч, на которой присутствовал Элтентон, проходила дома у Оппенгеймера. В целом они виделись не больше четырех-пяти раз.

Элтентон, худой мужчина, похожий на скандинава, и его жена Доротея (Долли) родились в Англии. Хотя Долли приходилась двоюродной сестрой британскому аристократу сэру Хартли Шоукроссу, Элтентоны определенно придерживались левых политических взглядов. В середине 1930-х годов они лично наблюдали ход советского общественного эксперимента в Ленинграде, где Джордж работал по заданию английской фирмы.

Шевалье познакомился с Долли Элтентон в 1938 году, когда она явилась в офис Лиги американских писателей в Сан-Франциско и попросилась на работу секретаршей. Долли, превосходившая мужа по части радикальности взглядов, работала до этого секретаршей в просоветском Американо-русском институте Сан-Франциско. Переехав в Беркли, супруги естественным образом потянулись к левым кругам местного общества. Шевалье встречался с левыми на многих акциях по сбору средств, на которых присутствовал и Оппенгеймер.

Поэтому, когда Элтентон однажды позвонил ему и попросил о встрече, Шевалье через день или два приехал в дом № 986 на Крэгмонт-авеню. Элтентон завел серьезный разговор о войне и неопределенности ее исхода. Советский Союз, заметил он, почти в одиночку выдерживал натиск фашистов — четыре пятых всех дивизий вермахта воевали на Восточном фронте, и очень многое зависело от того, насколько эффективной окажется американская помощь русским в виде оружия и новых технологий. Особенную важность он придавал поддержке близкого сотрудничества между советскими и американскими учеными.

На Элтентона вышел Петр Иванов, который считался секретарем советского генконсульства в Сан-Франциско. (В действительности Иванов был офицером советской разведслужбы.) Иванов заметил, что «советское правительство считает, что научно-техническое сотрудничество не заслуживает своего названия». Затем он спросил Элтентона, знает ли тот что-либо о происходящем «на холме», то есть в лаборатории Беркли.

В 1946 году ФБР допросило Элтентона о происшествии с Шевалье, и Элтентон представил следующую версию разговора: «Я сказал ему [Иванову], что лично мало чего знаю о происходящем, после чего он спросил, знаком ли я с профессором Э. О. Лоуренсом, доктором Дж. Р. Оппенгеймером и еще одним человеком, чьего имени я уже не помню». (Впоследствии Элтентон предположил, что третьим был Луис Альварес.) Элтентон ответил, что знает только Оппенгеймера, но не настолько, чтобы обсуждать с ним такие вопросы. Иванов давил, спрашивая, знает ли он кого-нибудь еще, имеющего выход на Оппенгеймера. «Взвесив, я ответил, что у меня есть лишь один общий знакомый — Хокон Шевалье. Тогда он спросил меня, готов ли я обсудить этот вопрос с Шевалье. Удостоверившись, что мистер Иванов был искренне убежден в отсутствии официальных каналов получения такой информации, и посчитав, что критичность положения оправдывает мою встречу с Шевалье, я согласился выйти на него».

По словам Элтентона, он и Шевалье пришли к единому мнению, что с Оппенгеймером следовало поговорить, «с большой неохотой». Элтентон заверил, что в случае передачи полезных сведений Оппенгеймером их «надежно переправят». Из признаний Элтентона совершенно ясно, что оба понимали, на что шли. «Мистер Иванов поднимал вопрос о вознаграждении, но конкретная сумма не оговаривалась, потому что я отказался от оплаты за свои действия».