Настоящие индейцы - Олег Дивов

— Я все понимаю, Патрик, — ответил старик. — Но то, что ты хочешь сделать, недопустимо. Если у тебя получится, наш народ будут копией землян, и копией не лучшей. Ты хочешь убить то, что делает нас особенными. Легкая жизнь избалует нас, принесет разврат и неуважение к закону. Ты посягаешь на веру и культуру. Так нельзя.

— Да на кой черт эта культура, если мы живем по колено в навозе?!

— Жизнь по колено в навозе — это всего лишь повод чаще мыть ноги.

— Во! — крикнул царь, показав Маккинби на старика. — Ты видел, а?! Нет, вот ты скажи — что мне делать, а?! Не убивать же их всех… рука не поднимется на родного деда. Ага, вот этот старый пень — мой дедушка! Вот что ты на моем месте сделал бы?

— Ты хочешь покричать или тебе действительно интересен мой ответ?

Старик деловито обошел царя и уселся на скамью. Проскользнувший за ним слуга замер у двери. Старик что-то сказал ему шепотом, на индейском, слуга ушел и тут же вернулся с большим запотевшим кувшином и двумя кружками. Бережно налил в обе белесую жидкость, одну кружку подал старику, другую — Маккинби. Тот с подозрением понюхал и тяжело вздохнул.

— Пей, — сказал старик. — Это добрый напиток. От него не будет худо.

— Мне не бывает худо от напитков. Худо бывает окружающим, потому что я во хмелю буйный.

— А ты не пей слишком много. От пары кружек только пройдет дневная усталость, но разум останется чистым.

— Как вы мне надоели с вашим поголовным пьянством, — сказал Маккинби и отставил кружку, даже не пригубив.

Царь почти успокоился. Вернулся на свой стул-трон, нахально налил себе водки и выпил на глазах старика.

— Пил и пить буду. Пусть у тебя будет внук-алкоголик, — упрямо сказал царь. — Маккинби, а действительно?..

— Хорошо. У вас два материка. На первый взгляд, можно развивать один материк, оставив второй для жизни тем, кому не по нраву новый уклад.

— О! — воскликнул царь. — Вот это — Маккинби! Хесс, то, что он говорит, — всегда очевидность. Но почему-то до нее додумывается только он один!

— Правда, очень быстро начнется гражданская война, — добавил Август. — Один материк богатый, другой бедный, богатым станет тесно, а бедные устанут жить в нищете. Сначала будет взаимная миграция. Бедная молодежь поползет на богатый материк. Она будет ненавидеть своих родителей, но еще больше — своих богатых работодателей. А богачи потихоньку начнут прибирать к рукам ресурсы второго материка — там дешевая рабочая сила и можно не церемониться.

— Кому ты рассказываешь, я это все в университете проходил.

— Я не рассказываю. Я напоминаю.

— Да мне пофигу. Война так война.

— На Земле у тебя будет репутация тирана, диктатора, палача. Тебя обвинят в геноциде своего народа.

— Как по мне, лучше так, чем сдохнуть от белой горячки.

— Именно поэтому метод разделения общества на прогрессистов и ретроградов недопустим. Гражданскую войну придется начинать тебе, и начинать сейчас. Потому что сейчас — поверь историку — ты отделаешься самой малой кровью. Возможно, тебе удастся обойтись уничтожением только старых элит, не доводя дело до полномасштабной войны.

— Ну да, — согласился царь. Глаза его возбужденно блестели. — А если у меня будет веский повод, то это не война вовсе, а подавление мятежа. Вот с поводами у меня пока беда.

— Поводов, Патрик, в любом государстве всегда пруд пруди. Казнокрадство, превышение властных полномочий легко представить как измену Родине. Было бы желание.

— Маккинби, — позвал старик. — Ты назвал много своих имен. Это — правильное?

— Все правильные, — сказал Маккинби.

— Настоящее?

— Конечно. Я не суеверен.

— Даже твоя женщина показывает ум, уважая наши обычаи. Ведь я прав? Женщина, которую ты забрал — она ведь на самом деле твоя?

Царь осознал: от него что-то утаили. Ему не доложили, что Маккинби кого-то забрал. В принципе, царь не возражал, но не понимал, почему никто из его охраны даже не пикнул. Царь насторожился и подался вперед. Обострившимся чутьем параноика он внезапно отметил, что у Маккинби куда-то исчезла грусть с лица, и вообще он прямо на глазах обретает такой вид, словно сейчас оскалит зубы. Но говорил пока спокойно.

— У Деллы очень красивое настоящее имя. Но она не любит его. Она тоже не суеверна. Просто то имя, какое ей нравится, отвечает вашим условностям.

— Она ведь на самом деле Аделаида? Или Делия? — спросил царь.

— Офелия.

Царь выразительно закатил глаза:

— Какая прелесть! И каждый принц мигом начинает ощущать себя страдающим Гамлетом. Я уже не принц, а царь, но готов пострадать за компанию.

— Не советую, — с ленивой угрозой сказал Маккинби. — У меня чувства юмора нет, рискуешь пострадать всерьез.

— Ну хорошо, хорошо. Страдать не буду.

— Маккинби, ты гордец, — сказал старик.

— Есть немного, — согласился Маккинби.

— Ты не слушаешь чужих советов, но раздаешь свои, хотя ты очень молод. Все же запомни мои слова: эта женщина никогда не станет послушной женой. Она будет перечить мужу.

Царь ухмыльнулся, но промолчал.

— Прекрасно. Я люблю, когда она спорит со мной. У нее в такие минуты лицо становится одухотворенным, а глаза сияют.

Царь хохотнул. Смех у него был совсем человеческий, без лающих индейских ноток, и это не нравилось старику.

— Маккинби, — позвал он, — ты дал совет правителю. Кто ты сам?

Царь развеселился. Он многозначительно пофыркал в кружку, подумал — и налил в нее белесого напитка из кувшина. Маккинби сопроводил его действия бесстрастным взглядом, но свое мнение оставил при себе.

— Мне принадлежит звездная система — шесть планет. Две обитаемые. Сейчас они достигли уровня, когда надо проводить реформы. В ближайшие годы я займусь ими.

— А тебе разрешат? — изумился царь. — Золотой Фонд все-таки.

— Патер, там надо что-то делать. Потому что иначе Кларион закипит. Я вплотную подошел к той грани, за которой имеет смысл говорить о перегреве информационных активов. Там нужно тридцать пять миллионов человек на Кларионе и пятнадцать на Сивилле. А живет — девяносто два. Я склоняюсь к тому, чтобы освоить еще одну планету. Другой выход — открыть Кларион для заселения и переместить туда полмиллиарда землян. Но что бы я ни сделал — через двадцать лет Кларион станет крупнейшей колонией, а через пятьдесят — Землей-2. Просто в силу расположения. Он удобен как центр жизни в галактике, как техническая столица.

— Не. Сенат на это не пойдет.

— Тогда на это пойдет сам Кларион. Патер, я же расширил самоуправление практически до настоящего парламента.

— Звучит как ультиматум, — ухмыльнулся Патрик.

— Это и есть ультиматум. Я успел озвучить его в Сенате перед отлетом сюда.

— Представляю, как там все взвились.

— Не без того. Я узнал о себе много нового.

— И чего ты потребовал?

— Поэтапное увеличение населения Клариона до миллиарда человек плюс развитие еще двух планет системы.

Патрик протяжно и восхищенно засвистел.

— Слушай, чисто практический вопрос: сколько индейцев можешь взять?

— Смотря куда. Патрик, главные проблемы всех инородцев — нет гражданства и образования. Мне нужны рабочие, но — квалифицированные. Учить их негде. Индейцы работают преимущественно в сфере обслуживания. А там квоты очень небольшие. На миллиард населения — когда он будет — я могу взять двадцать пять тысяч индейцев. Водители пассажирского транспорта, домашний и медицинский персонал. Это, заметь, максимум, и то не единовременный, а в течение десяти лет. А вот рабочих на промышленные планеты я могу взять сто тысяч — причем через полгода. Найдешь, где обучить сто тысяч индейцев? Список специальностей с квотами я тебе хоть завтра выдам.

— А выдай. Мне будет, над чем подумать. — Царь вздохнул и с легкой завистью проговорил: — Везет же человеку… Занимается именно тем, чем я всегда мечтал. Маккинби, пить не бойся — эта штука похожа пиво. Слабенькая.

— Что же, Маккинби, ты равный, — решил старик. — Тогда ты и объясни Патрику, чем плох его план. А плох он кредитами. У Саттанга нет денег сделать все и сразу. Если не сделать, то нечем будет отдавать долги. Мы потеряем независимость. Формально мы будем суверенным государством, но на деле — во всем подчинены Земле. Патрик молод, ему, как всем молодым, кажется, что кредит можно вернуть.

— Это решаемая задача, — ответил Маккинби. — Если дело лишь в кредитах — можно обойтись без государства. Я мог бы дать в долг. На длительный срок и с щадящими процентами.

У царя хищно вспыхнули глаза.