Настоящие индейцы - Олег Дивов

Он повернулся и гордо удалился.

— Ну да, ну да, — фыркнул Макс. — Народ всегда недоволен, поверьте князю. А тут и повод — чужаки. Аккурат к утру кончится дармовая выпивка, догнаться негде, тут-то Хесс и скажет, кто виноват. А чужаки — как удачно! — все сидят по палаткам, компактненько. С теми, кто выживет после взрыва «народного гнева», Хесс поговорит. Может быть. В том же стиле, в каком говорил с нами.

— Никакого взрыва не будет, — сказал Август.

— Слушай, Маккинби, — Макс поморщился. — Ты умен. Я тоже не дурак. Мне казалось, я знаю индейцев и умею с ними ладить. И когда мы тут очутились, было все замечательно. Мы помогали местным, а они нас прятали. Мы меняли всякие полезные штуки, которые снимали с убитых бандитов, на еду, тряпки… Кожаные ремни, ножи и обувь особенно ценились. За пару почти новых ботинок — кабанчик и полмешка крупы. Специи в подарок. Поди плохо. Мне предлагали в жены дочерей вождей, Иду один раз умоляли замуж выйти — и не какой-то там лесной парень, а приезжий вождь из пригорода. Мне за нее обещали двух выезженных молодых кобыл, раба и золотое кольцо. Офигенный по местным меркам выкуп.

Ида надулась от гордости.

— О том, что нас ищут, мне вообще местные почтари говорили. Почтари! Которые, во-первых, всегда на стороне власти, во-вторых, никогда в жизни не скажут чужаку, что пришло по их почте. И тут внезапно нас хватают. Нас выдали те же самые местные. Когда поняли, что мы уезжаем и больше защищать их не станем. Раз не станем — мы больше не нужны. Вот они такие, настоящие индейцы. Им наплевать, что ты поступил по обычаю, гость царя и так далее. Им наплевать, что ты невиновен. Ты просто больше не нужен. А значит, им можно развлечься, глядя на твою смерть.

— Естественно, — согласился Август. — Потому что ты не учел главного: для индейца решение уехать — объявление о том, что ты хочешь умереть. Ты уехал — ты умер. Мы все, кто приходит извне, для местных — пришельцы с того света.

Все уставились на Нуна и Гдема, которые еще торчали в шатре.

— Да, — сказал Нун, — это так. Чужаки — не живые и не мертвые. Поэтому их можно брать в плен, не боясь мести.

— Но ты же хотел улететь за небо! — воскликнула Дженни.

— Да. И Гдем тоже теперь хочет. Он уже учит ваш язык. И выбрал себе новое имя.

— Если ты не в курсе, Макс, — добавил Август, — вот эти слова — все равно что клятва кровью. Обратного пути у этих ребят нет. Да, считается, что Духи поощряют путешествия… но только по земле и воде. Тот, кто путешествует за небо — уже не тот, кто покинул родину. Родня, встретив уехавшего, привечает его. Потому что в глубине души верит — там, за небом, уехавший живет среди своих давно почивших предков. И потому ему показывают и дают все самое лучшее: чтобы предки радовались его рассказам о родине. Но ему не позволят вернуться насовсем и жить в своем роду. Он уже не их. А уехавшие смеются над суевериями местных. Между ними пропасть. Монику отдали в жены пришельцу? Моника не годилась в жены хорошему лесному парню. Ее таким образом принесли в жертву. Вместе с ее рабом, который мог служить проводником. И тебя с ребятами задабривали, видя в вас прежде всего существ потусторонних. Но при случае вас сдали. Конечно. Потому что боялись. Поэтому у них и с царем такие сложные отношения: царь-то тоже пришлый. Да, суеверия есть суеверия. Подавляющее большинство местных понимает, что это стариковские выдумки. И на самом деле все живые. Просто стали другими. Мы знаем, что их меняет опыт. Человек, который всю жизнь сидел дома, а потом сходил в соседнюю деревню, узнал, что она есть и там живут люди, меняется необратимо. Но недоверие индейцев к чужим имеет под собой именно эту природу. Ты не такой, как все. Это, Макс, называется ксенофобия. Ксенофобия, вросшая в менталитет. Надеяться и полагаться можно только на тех индейцев, которые уехали. Или хотят уехать. Прочие тебя сдадут, как только им предложат хорошую плату. И это не предательство. Предать могут лишь своего. А вы никогда не были своими.

— Тогда мне странно, что ты поверил Хессу.

— С чего ты взял? — удивился Август. — Я тоже ксенофоб.

— A-а, — Макс оживился.

— Беспокойся о себе, — посоветовал Август. — О прочем я уже позаботился.

Шон Ти и индейцы-помощники ушли. Вместо них появился знакомый мне Лур — индеец из обслуги Пиблс, который летал с нами на Дивайн. Похоже, он так и застрял в роли стюарда при Августе. Лур невозмутимо сервировал большой походный стол, обеспечив всех чаем с бутербродами. И начался малый военный совет. Малый — потому что пристрелочный. Август по очереди выслушал всех. Его интересовала банда на Большом Поле, его интересовал наш консул, и его интересовало, кто, по нашему мнению, крышует кражи в совете старейшин. Тут между нами возник спор. Я-то не сомневалась, что это Хесс, дед царя. Но мне возражали, что Хессу незачем, ему и так вся власть принадлежит. А интригует Твин, которого Хесс потеснил. Твину выгодны беспорядки на Саттанге — он всегда может сказать, что они от неправедной власти. Собственно, когда моих товарищей привезли, так оно и было, прямо при них в совете разгорелась жаркая дискуссия между стариками.

— Хорошо, — Август оборвал наш спор. — Макс, Делла сказала, ты нашел старый корабль.

— Да, — Макс чуть откинулся на стуле. — «Кондор» трехсотой серии. Ему лет двести, но что ему сделается-то?

— Сильно поврежден? — Август прищурился.

— Вообще целый. Там ребята сели-то нормально. Я не понял, от чего они перемерли, если честно. Но произошло все очень быстро, буквально в две недели. Их было около сотни. Везли с собой инструменты, скотину, зерно. Инструменты и зерно на месте. Скотину, по всей видимости, дикие хищники съели.

— Что ж, даже если они умерли от заразной болезни, за двести лет инфекция выветрилась, — сказал Август.

— Я на всякий случай провел автоматическую дезинфекцию, — добавил Макс.

— То есть аккумуляторы еще живы? Раз автоматика работает?

— Там сдохла главная стойка, а обе дополнительные — в терпимом состоянии. По крайней мере, я смогу корабль поднять. Топливные ячейки на ладан дышат, там корпуса хилые, поэтому часть превратилась в труху. Но того, что есть, хватило бы на рейс до «Абигайль».

— Пушки?

— Правый борт — просто отлично. Левый мертвый.

Август помолчал.

— Макс, открой секрет: как ты ухитрился найти на Саттанге старинный корабль, да еще в прекрасном для его возраста состоянии?

Макс ухмыльнулся:

— А я, когда на Саттанг прилетел, сначала десять витков дал, и беспилотники выпустил. Просто увидел.

Во врет-то.

— И решил, что это твой шанс?

— Я решил, что это шанс получше, чем Патрик, на которого надеялся поначалу.

— Ты прямо так, с воздуха и решил, что это шанс получше?

— Ну зачем же. Вон, Иду на челноке послал, она на месте осмотрела.

— Хороший корабль, — ответила Ида с набитым ртом — она жевала бутерброд. — Надежный.

Август очень странно посмотрел на Макса, но комментировать не стал. Вместо этого он обратился к Санте:

— Сержант Санта Антигона!

Умереть не встать, только и подумала я. Да еще и сержант. «Я просто стюард, но…» Ох, совсем не проста ты, Санта… Антигона, хе-хе.

— Да, сэр!

— Сержант, поручаю вам следить за порядком. За ширмой — душевая кабина и биотуалет. В кабине триста литров теплой воды. Одежда — в тех контейнерах. Размеры большие, но какие есть. Чуть позже вам доставят койки с походными постелями и ужин. Наш хирург будет через час. Организуйте процесс.

— Есть, сэр.

— Палатку не покидать. — Август встал, вынул из сейфа три пистолета-пулемета, выдал Максу, Керу и Тану. — Снаружи охрана есть. Это на всякий случай. Я вернусь через пару часов.

В богато украшенном царском шатре сидели двое — царь и Маккинби. Царь был в мантии и поясе, но без сапог и маски-шлема. На столе в живописном беспорядке громоздились расписные деревянные кружки, два кувшина, кусок вяленого мяса, штурмовой тесак, костяной индейский кинжал и бутылка водки. Без маски царь выглядел вовсе не устрашающе. Лицом он был вполне человек, довольно красивый, и индейскую кровь выдавал лишь богатый воротник, росший, однако, не от кадыка, а от самой нижней челюсти.

— Может, все-таки выпьешь? — то ли с раздражением, то ли с обидой спросил царь.

Маккинби отрицательно покачал головой. Он смыл цветные полосы с лица, переоделся в непримечательную армейскую форму, но двухнедельная щетина прибавляла ему верных десять лет с виду. В серых глазах плескалась грусть.

— Да и черт с тобой, — окончательно обиделся царь и налил себе водки в кружку.

— Патер, если я выпью, это плохо кончится.