Искус - Дарья Промч

И – самое печальное во всём этом – она меня больше не защищает. Меня больше никто не защищает. И это делает мир снова враждебным и опасным, таким, каким он и был всегда, по правде.

Я закрываю лицо ладонью и вздрагиваю от холода металла, прикоснувшегося к моей коже. Кольцо. Симон. Я вспоминаю о нём так, будто бы успела основательно забыть, словно прошло не четыре дня, а минимум четыре года с тех пор, как я уехала. Симон, мой будущий муж. Боль в животе набирает обороты, становится чем-то, что всё труднее не замечать, вязкая, неудобная боль. Непонятная, пугающая боль.

Я запомню эти узкие улочки, как мы бродим по ним, и чаек, и бесконечные велосипеды, и странное мороженое. И тебя, прислонившуюся к стене очередного пряничного домика: твоя футболка и джинсы все мокрые, с волос на шею стекают свежие дождевые капли, ты запрокидываешь голову и ловишь ртом дождь. Как ребёнок. И дети, глядя на тебя, делают то же самое. И даже я в итоге начинаю делать, потому что ты клянёшься не сдвинуться с места, пока я не попробую эту воду, самую вкусную в мире. Я помню, как ты закуриваешь, но не успеваешь затянуться, дождь накидывается на твою сигарету, а она – лёгкая добыча. Как мы курим вместе на балконе, и этот вид с него, маленький магазинчик, и канал. Я запомню вкус твоего любимого вина, которое каким-то мистическим образом никогда не кончалось, и твой пушистый тёплый свитер, и курицу, такую острую, что я едва её ела, и свою первую сигарету, и мою потерянность на пару с полным непониманием, как к ней подступиться, и твою нескончаемую решительность. И шотландских рыбаков, поймавших дракона. Запомню твой голос, когда ты поёшь мне под гитару, и вены, взбухающие на твоей шее в этот момент. Я запомню кафе рядом с цветочным рынком, как ты выходишь покурить и возвращаешься с горшком тюльпанов. Тогда мне кажется, что не существует никакого долженствования, никакого смысла. Только этот город, свыкшийся с нами, и ты, беззаботная и шальная, выхваченная из мрачного пейзажа парой отважных солнечных лучей, и я, нелепая и скованная, но готовая никогда больше не садиться в самолёт, летящий назад.

Что скажешь? Что помешало нам договориться остаться там в эту самую минуту? Знала ли ты вообще, что за бред у меня в голове? Правда ли читала каждую мою мысль как открытую книгу или совсем глупые пропускала? Как это было? Ты вообще будто никогда не допускала даже минимальной вероятности, что что-то может пойти не по-твоему. А что-то, увы, пошло.

Я сижу здесь, в этом душном поезде, верчу головой по сторонам в поисках какого-либо, пусть самого фантастического, объяснения тому, что происходит. Внутренне знаю, что ничего мне не светит, но делаю вид, что это внутреннее озарение ошибочно. Пустыня. Этих дней катастрофически мало для самих себя. С каждым деревом, проносящимся за окном, с каждым домом и дорогой я физически ощущаю, как растёт расстояние между нами. Растёт невозможность вернуть всё назад, а вместе с ней нарастает и боль в животе, словно кто-то невидимый затягивает гайки всё жёстче и жёстче.

Ты не человек, это было понятно с самого начала. Ты чудовище, облачённое в тёплую и прозрачную человеческую кожу. Вот и всё. Но я тебя раскусила. Я тебя вывела на чистую воду. Хотя бы теперь. Будь ты человеком, разве позволила бы мне сесть в этот вагон, полный спёртого качественного отчаяния? Уже всё ясно, теперь можешь не оправдываться.

Я вернусь домой и спрячу тебя в большую коробку из-под старомодной шляпы, закину на верхнюю полку, туда, куда никто не добирается, кроме пыли и времени. Туда, где покоятся мои детские медведи и зайцы, где живёт мой пластилин и синие липкие олени, которых я леплю бессонными ночами. Олени, лишённые рогов и копыт. Я слеплю и тебя однажды. С тем, чтобы навсегда запереть в круглой, как земля, коробке. Ты проиграешь мне в этой войне. Я у тебя – нет, не выиграю. Но ты проиграешь.

Названия станций становятся всё более и более знакомыми, короткими и отрывистыми, как речь в моём городке, по этому суровому звучанию, по всё более скупым пейзажам за окном, по опустевшим вагонам я понимаю, что приближаюсь к точке невозврата. Одна уже позади, неприметная, аккуратная точка в квартире с видом на канал. Вторую мне предстоит нащупать, ощутить, переступить где-то на пороге родительского дома или раньше, на платформе, продуваемой всеми ветрами: узкий перрон, обтёсанные временем лестницы, одинокая лавка. Всё. Порт невозврата. Эта сказка закончится так же непонятно и сумбурно, как и началась: я выйду, поезд прогудит мне что-то на прощание и тронется. Жизнь продолжится в другом измерении с другими людьми, при других обстоятельствах. А я останусь в своём тихом нигде, такой же тихой, как и родилась.

Боги, отчего так больно? Я буду платить за это годами, не сутками, да? Это ваше наказание мне? Эта боль, схватывающая резким спазмом, отступающая и накатывающая вновь? Больше никто не придёт забрать меня. Никогда. И это станет моим нелепым адом в отдельно взятом доме. В точке, что нет на карте. В нигде. Что-то отвоёвывает мой живот изнутри, сантиметр за сантиметром, порабощает его, изничтожает.

Грязь и боль, чужие руки, чужие слова, полная беспомощность и беззащитность – это всё уже ждёт меня, готовит для меня свои проверки, свои задачки. А поезд… поезд это что… так. Жалкая прелюдия, пустой спичечный коробок. Больнее и больнее. Быстрее и быстрее. Туда, где я закопаю себя в кровавый слипшийся песок, в пену, окрашенную водорослями в ржаво-красный цвет. Больнее и больнее. Туда, где я отдам свои долги, возмещу потери, исполню обязательства. Быстрее и быстрее. Туда, где я перейду последнюю черту, и дверь за мной закроется. Туда, где я потеряю всё, что мне удалось увезти от тебя – кураж, решительность, вседозволенность. Туда, куда ты никогда не вернёшься. И это мне доподлинно известно. Быстрее и больнее. Больнее и быстрее. И быстрее. И больнее…

Певица

Не изменюсь. Нелепо было думать, что смогу. Не сотворю. Не создам. Не вытащу. Было абсурдно пытаться. Не сберегу. Нечестно было привлекать тебя. Длинный список с «не» в алфавитном порядке. Как-нибудь займусь и составлю его. Трасса течёт, как река, между чахнущих деревьев и застывших домов, как у фламандских художников, грёбаных фламандских художников. Трасса течёт, и по ней я теку обратно, туда, откуда ты меня выволокла, в осеннее уже туда, редеющее, разлагающееся, подпорченное. Сопоставимое со