Ланцет и Мейстер. Дело № 1: Ведьмин кот - Дана Арнаутова

Крыса-оборотень и шумный дух в борделе, а главное — появление ведьмака с потенциальным седьмым рангом и все, что с этим связано! Рассказывать отцу о служебных делах Видо давно зарекся, потому что любые его попытки объяснить, что он делает в Ордене, натыкались на брезгливое презрение и непонимание. Разве у Ордена мало менее ценных людей, чтобы гоняться за оборотнями и ведьмами? Да еще котам жетоны повязывать?! Позор древнему славному роду Моргенштернов!

Вздохнув, Видо обмакнул перо в чернила и вывел ровно и четко, как всегда: «Что касается моих дел, любезный батюшка, то они таковы же, как и всегда. Смею заверить вас, что на службе я не рискую, таким образом династия Моргенштернов не прервется по моей вине…»

Второе письмо он читал уже с совершенно другими чувствами. Барон Штральзунд, крестный Видо, рассказывал, как недавно охотился на кабана — в его-то годы! — как едва не вызвал на дуэль соседа за непочтительные высказывания, что в возрасте барона пора перестать бегать за девицами, а также интересовался, сможет ли любимый крестник навестить его в Рождество. Обещал охоту, домашний театр и бочонок старой мальвазии, которую барону совершенно не с кем выпить. Ах да, и что там у крестника творится? Он жаждет все знать!

Улыбаясь, Видо написал ответ. Поимка ведьмы — это, конечно, служебная тайна, о ней можно упомянуть лишь мельком. Но если он не расскажет дорогому крестному о шумном духе в борделе, барон его никогда не простит!

Несколько самых забавных описаний и оборотов Видо почерпнул из рассказа Ясенецкого, искренне поблагодарив за это ведьмака про себя. И пообещал крестному, что непременно постарается выбраться хотя бы на пару дней. Ну, как только сможет…

Наконец, пришла очередь последнего письма. Вскрывал его Видо с замиранием сердца, едва не уронив нож для бумаг. И… закусил губу, прочитав несколько коротких строчек. Герр Конрад, бывший наставник и самый главный человек в жизни Видо, извещал, что отбывает по делам Ордена в Рому, где пробудет не меньше месяца, а то и больше. Посему по самым неотложным делам Видо может писать ему туда, на адрес местного отделения в Ватикане. Обычные пожелания здоровья и удачи, благословение…

Положив письмо на стол, Видо снова замер, на этот раз сплетя руки перед собой. Что ж, теперь необходимость срочно извещать герра Фалька отпала сама собой — генерал-патермейстер не бросит очередное расследование даже ради ведьмака. И руководить этим делом из Ромы не сможет просто в силу отдаленности — письма туда и обратно будут идти неделями.

Если бы Видо играл шахматную партию, то только что лишился бы ферзя и еще пары ладей в придачу. Но ставка в его игре была куда важнее любого приза, а сама игра — сложнее и опаснее несравненно.

«Зато если я ошибусь, репутация герра Фалька не пострадает, — утешил сам себя Видо. — Он будет ни при чем! А я… я ведь и раньше не собирался прикрываться его возможностями, так что какая разница?»

Запечатав три письма и отдав их камердинеру, он совершил вечерний туалет, помолился и рухнул спать!

* * *

Крыса вошла в приоткрытую дверь с неторопливым достоинством, важно оправила рукава куртки — самой обычной охотничьей куртки, какую носили отцовские егеря, молодцевато щелкнула каблуками сапог, оправила длинные, тщательно завитые усы и знакомым басом егеря Петера прогудела:

— Примите, герр патермейстер! Не откажите в милости! Мы от всего обчества и с глубочайшим к вам почтением! — и протянула когтистую лапу, в которой держала круглую, дурманно пахнущую свежей выпечкой и корицей булочку.

Несколько мгновений Видо колебался. Ну крыса же! Возможная пособница Той Стороны и вообще животное нечистое! А то, что она говорит, вызывает еще больше подозрений…

Но булочка пахла так восхитительно, а крыса выглядела так достойно и опрятно, словно училась у Фридриха Иеронима лично! Опять же, сказано в Святом Писании: «Не отталкивай приходящего к тебе с добром и не прогоняй страждущего…» Вдруг именно ему, Видо фон Моргенштерну, Господь послал возможность обратить крысиное «обчество» к вере…

Он протянул руку, успел почувствовать мягкость душистой сдобы… и проснулся!

— Бред какой… — прошептал Видо, ворочаясь в постели. — Это все Ясенецкий со своими дурацкими рассказами! Лучше, конечно, чем кошмары, но ненамного! Еще я крысам не проповедовал, пусть и во сне…

Вздохнув, он прочел молитву о спокойствии душевном и избавлении от темных наваждений. С детства знакомые слова сами всплывали в памяти, и, едва промолвив заключительное Аmen, Видо снова уснул.

Глава 16. Апокалипсис отчетов не отменяет!

Утром его снова разбудил инквизиторский камердинер. И на этот раз — о чудо из чудес! — вместе со свечой поставил на стол чашку, источающую аромат кофе. Стас встрепенулся и вскочил с кровати даже быстрее, чем собирался, хотя и так не любил залеживаться.

— Его сиятельство распорядился, — церемонно сообщил Фридрих Иероним и поклонился, когда Стас попросил передать герру патермейстеру свою искреннюю благодарность.

Когда «не-Мюнхаузен» ушел, Стас первым делом попробовал кофе и… нет, не скривился, все-таки очень по нему соскучился, но определенно разочаровался. Кто бы ни варил здесь его любимый напиток, делать он это откровенно не умел. Кофе был жидкий и к тому же переваренный, отчего заметно горчил, а запахом оставлял желать лучшего.

Нет, ну в борделе же подавали вполне приличный! На три с половиной из пяти уж точно, а то и на все четыре! Жаль, что благой порыв герра патермейстера омрачен паршивой работой местного бариста!

Но кофе Стас выпил, конечно, и принялся одеваться.

Вчера Фридрих Иероним торжественно вручил ему местный туалетный набор, состоявший из деревянной коробочки зубного порошка — толченый мел с мятной отдушкой, деревянной же зубной щетки с натуральной щетиной, костяного гребешка и небольшого зеркальца на длинной ручке. Еще к «самому необходимому» относились носовые платки, стеклянный флакон пахнущего цветами одеколона и несколько маленьких щеточек, пилочек и крючков — похоже, для ухода за ногтями.

— С вас три талера десять крейцеров, ваша милость, — сообщил Фридрих Иероним, и Стас безропотно отсчитал ему талеры, добавив к ним гульден.

— Благодарю, ваша милость, — поклонился камердинер. — Сдачу занесу позднее. И вот еще, извольте получить.

Он положил на кровать большой сверток, в котором оказалось ровно шесть пар белья и вязаные то ли носки, то ли чулки из тонкой пряжи, а завернуто все это было в два полотенца из грубой холстины.

— А за это сколько? — слегка настороженно