Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

той стороны вот уже три недели, как не может добраться никто. Последнего курьера из Финляндии убили в перестрелке сразу на советском берегу Сестры-реки.

Они продолжили молча ужинать, с недалекой эстрады в кабинет доносилось пение неувядаемой актрисочки Кары Лоты, когда-то объекта амурной страсти комиссара Целлера:

Ее изящной тайной окружает

Шуршанья шелка ласковый угар,

Что скрыто им, кто угадает,

Тот знает тайну женских чар.

Ей запах амбры так подходит,

Ее движенья рай сулят, Мадам

Лулу с ума всех сводит,

Глаза мерцают и горят…

Я ведь отчего искал беседы на эти темы именно с вами, Андрей Петрович? — сказал Орловский, уставив на капитана свой пронзительный взгляд и как бы тая в углу губ усмешку, отчего недруги следователя называли его в императорские времена «белобрысым Мефистофелем». — Думаю, пробиться сейчас в Гельсингфорс можно только морским путем, а вы моряк. Кроме того, насколько мне известно и могу судить, вы являетесь главным представителем ОФ в Питере после его разгрома. Неужели даже у вас нет доверенных людей, способных пройти в Финляндию и обратно морем?

Красавец Знаменский рассмеялся, широко освещая улыбкой лицо.

— Ах, мон шер! А я-то сюда явился, чтобы узнать, нельзя ли воспользоваться вашими «коридорами»… — Потом он построжел и добавил: — Да, и за ОФ с красными надобно квитаться именно мне. В ВНР и «Особом Флоте» есть человек, который пойдет морским курьером. Это я, — небрежно заключил капитан, хотя решился лишь в этот миг, потому что не мог он посылать в такой рейд на почти верную смерть кого-то хотя бы с родного крейсера «Память Азова».

— Превосходно! Лично вам я смогу доверить донесение большой важности. Мои агенты добыли эти документы, проявив верх изобретательности, с ними надо немедленно ознакомить наших белых и антантовских коллег. Взгляните, пожалуйста, — Орловский протянул ему экземпляры на папиросной бумаге.

Первый гласил:

«Весьма секретно

Интернациональным отделам В.Ч.К. и ответственным работникам особых отделов

Для ликвидации бунтов и заговоров, организуемых заграничными агентами на территории Советской России, к немедленному исполнению предлагается:

1) Регистрация всего белогвардейского элемента (отдельно по краям) для увеличения числа заложников из состава их родных и родственников, оставшихся в Советской России. На особом учете держать тех, кто, занимая ответственные должности в Советской России, изменил рабоче-крестьянскому делу: Эта категория должна быть уничтожена при первой возможности.

2) Устройство террористических актов над наиболее активными работниками, а также над членами военных миссий Антанты.

3) Организация боевых дружин и отделов, могущих выступить по первому указанию.

4) Немедленное влияние на разведывательные и контрразведывательные отделы и организация окраин с целью пересоздания их в свои.

5) Организация фиктивных белогвардейских организаций с целью скорейшего выяснения заграничной агентуры на нашей территории.

Председатель Всерос. Чрезв. Комиссии Дзержинский».

Второй документ был следующего содержания:

«Список заграничной агентуры В.Ч.К. с передаточными пунктами: сношения производятся главным образом через Нарву и Штеттин. Основным центром является Берлин с резидентом Копом и его помощником Райхом во главе.

Главные курьеры: Шнейдер, Черняк, Феерман, Канторович, Беандров, Бардах, Курка и Изерский.

В Штеттине — Алексеев и Зусь; в Праге — Зо-ненштейн, Гутман, Леон, Богров, Штурц, Феодоро-вич, Тушешко и Нина Криворучко; в Вене — Александровский, Н. Уманский, С. Брандес, Марчук, Фаденюк и Левков; в Граце — Гольденфельд; в Кладно — Лянднер…»

В списке также перечислялись резиденты в Люблине, Фиуме, Загребе, Сараеве, Триесте, Бриндизи, Венеции, Милане, Салониках, Генуе, Ницце, Марселе, Лионе, Париже, Роттердаме, Гамбурге, Шербур-ге, Бордо, Биаррице, Мадриде, Дублине, Лондоне, Копенгагене, Стокгольме, Гельсингфорсе, Риге, Ков-но.

Орловский пояснил:

— Здесь указаны только руководители, в чьем ведении находится масса отделов-и подотделов, сотрудники которых вербуются из местных. А вот документик, который пригодится отделам пропаганды Добровольческой армии, — он передал моряку еще одну бумажку.

Знаменский прочел:

«МАНДАТ

Предъявителю сего товарищу Маросееву предоставляется право социализировать в городе Воронеже девиц возрастом от 18-ти до… лет, на кого укажет товарищ Маросеев.

Главком Хованцев».

Знаменский, словно не веря своим глазам, перечитал это несколько раз и озадаченно произнес:

— Они превзошли даже средневековых пашей, которые не имели права хватать для своих гаремов тех, кто приглянется им на улице.

Орловский грустно улыбнулся:

— Заранее весьма признателен за доставку этих и других донесений, шифровок в Гельсингфорс моему представителю для переброски через Прибалтику на Кубань Деникину. Мы ведь с Антоном Ивановичем оказывались в одних и тех же войсках в Великую войну. Я в ее начале служил главным военным прокурором при штабе Западного фронта, который генерал Деникин потом возглавлял… Какие были благородные, теперь уж никоим образом невозвратные времена.

* * *

Для похода в Гельсингфорс капитан Знаменский использовал спрятанный в глухой бухте кронштадтского побережья быстроходный пятидесятитонный катер с бензиновым мотором.

Его пригнали сюда в сентябре белые разведчики из Гельсингфорса, чтобы перебросить в Финляндию из Петрограда английского коллегу Дюкса, за которым охотились чекисты. Катер невдалеке от Каменного Острова подбили красные, но Знаменскому, обеспечивавшему эту операцию от петроградцев, удалось его отвести в эту бухточку. Там Андрей Петрович потом долгими ночами своими руками ремонтировал, больше латал это в общем-то новенькое судно. Оно было из отряда катеров, заказанных русскими еще до революции в Норвегии для службы связи. Деревянный 20-метровый катер с превосходными морскими качествами мог принять на палубу до ста десантников, крепкая конструкция позволяла вооружить его 75-миллиметровыми орудиями.

Знаменский вышел ночью на Гельсингфорс при свежей погоде в 15-градусный мороз. Высокая волна вздымала катер на гребень, откуда он летел вниз, наполовину зарываясь в воду. Пол в рулевой рубке, постоянно окатываемый волнами, быстро обледенел. Когда судно клало набок, моряк принимал фантастические позы, но не выпускал рукояток штурвала. Слава Богу, крен катер держал отменно. Капитан поневоле грелся этаким рулением, а также мыслью, что катер в его руках — из единственного отряда русских кораблей, не носивших красного большевистского флага; после победы на нем должен был взвиться старый Андреевский!

Нужно было строго держать курс между минных полей, полонивших эти воды с Великой войны стараниями императорских миноносцев.

«Теперь мины никому не нужны, — горько думал Знаменский. — Не русские, чьи-то другие руки очистят от них залив для спокойного прохода иностранных кораблей…»

Ближе к утру в сумрачной подсветке мелькнул Эренсгрунд, вскоре загорелся огонь Грахары. Вот-вот должны были начать угадываться очертания свободного нарядного Гельсингфорса. Катер мчался, взлетая и ныряя на пределе своих сил… Вдруг вырвало пробку в одном из цилиндров!

Ненадежны в этих катерах были