Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин

В Канаве Абсолютного Нуля.

Здесь было чертовски холодно, как в рефрижераторе.

Это было место, где скапливались идеи настолько бесполезные, что их ценность стремилась к нулю. Абсолютной бесполезности.

В основном тут были разнообразные мнения. Преимущественно чужие. Канава была заполнена ими на две трети. Это были советы, наставления, инструкции и нотации. Все они были расценены как поступающие извне и оказались здесь. Иногда хорошие, иногда плохие, иногда откровенно вредные. Хорошие преобладали, хотя и отличались очевидностью. К примеру. «Не начинай курить в четырнадцать лет, к двадцати ты начнешь выкашливать кровавый уголь». Или же. «На твоем месте, я бы проверил тормоза, приятель». И тому подобные благоглупости, которые нормальный человек серьёзно воспринимать не будет.

Так, во всяком случае, сказал роман. Никас не умел читать мнения. На его взгляд они напоминали кораллы. Удивительных форм и расцветок, хотя и блеклых под инеем. Они росли так густо, что закрывали небо своими изумительными лапами.

Второе место по распространенности оставалось за инструкциями к различным предметам или процессам. В сущности, это были никому не нужные алгоритмы, вроде «Сохранения природной среды в ходе выездных мероприятий». Различные техники безопасности. Что-то там про сверла, пилы, валы, и высоковольтные кабели. Серые столбы, покрытые уродливыми пиктограммами. Скукотища.

Еще здесь можно было увидеть политические программы, выступления экстрасенсов, телевизионные передачи о мертвых поп-звездах и прочие динамические зрелища. Они мерцали то тут, то там, объемными сценами абсолютной бесполезности. Стоило упомянуть и различные безделушки. Почти забавные. Первые несколько секунд. Как-то: тройные штопоры, резиновые наперстки, четвероногие колготки, карманный душ, ножницы с лазерным прицелом… Задничный сад камней.

Ну и, конечно, неизмеримые массы комковатой грязи: результат разложения образов, чепухи и обещаний есть поменьше сладкого.

Кто-то тронул Никаса за плечо.

— Пойдем, — сказал Роман негромко. — Они ждут.

Журналист выдохнул до упора. Пар из ноздрей почти коснулся белого песка.

— С тобой все в порядке? — добродушно спросил Роман.

Никас разгибался, крякая от мороза. Распрямившись, он станцевал что-то кельтское, и похлопал себя по бокам.

— Нет, — ответил он бодро. — Но я, по крайней мере, успел замерзнуть так, что мои проблемы разделились на две равные части: звон в штанах и все остальное.

Роман слабо улыбнулся.

— Пойдем.

Утерев набежавшую соплю, журналист поковылял следом. Иней шуршал под ногами. Прах скрипел, разваливаясь. Приглушенно бормотали пожилые люди. Здесь было полно стариков. Чаще всего, они не шевелились. Большинство просто-напросто вросло в землю. Но были и такие, кто бродил по округе. Едва заметно и, пожалуй, необъяснимо.

«Шамбл-балм-бше?»

— Веселись, юноша, в юности своей, — негромко произнес Роман, нарушая молчание.

— Так они что-то вроде сопротивления? — спросил Никас, избегая разговора о здоровом цинизме.

Роман ответил не сразу.

— Ну-у-у, — протянул он, по-мальчишески закатывая глаза, — я бы не назвал их сопротивлением. В благородном смысле этого слова. Они не отважные партизаны, которые борются с превосходящими силами противника. Узурпатора. Дракона. Они — банда отморозков.

— Как Шок, например?

— О. Шок им и в подметки не годится.

Аркас недоверчиво покосился на роман.

Подул холодный ветер, нечистый от крупинок инея. Он тревожил коралловые чащи мнений, вылавливая из хитросплетений мерзлоты отдельные фразы, слова, звуки. Никас прислушивался к ним, пробираясь между затейливыми отростками, тревожа древние бороды изморози. Осторожно переступая через стариков, он хватался руками за ломкие ветви. Под ногами его трещал лед суеверий.

— Э-оп! — журналист лихо, с красивым полуоборотом, поскользнулся.

Ветви треснули. Аркас ударился ребрами о кочку, с которой съехал. Кочка была твердости железобетонной.

— Ы-гх!

Миссионера осыпало искрящейся трухой. Мнения зазвенели. Дрожь всколыхнула их, и, через секунду, Аркаса полностью погребли обломки «Надень шапку, на улице холодно». Получившаяся сопка медленно шевелилась. Роман, успевший выбраться из-под завала, ринулся к ней. Аркас вынырнул ему на встречу, икая от холода. Они столкнулись и отлетели в разные стороны. Журналист, ковыляя и падая, кружил на месте, как раненый тетерев. Роман заливисто смеялся, сидя по шею в сугробе.

— Это ты подстроила? — спросил Аркас у внутреннего карман кителя.

Там сидела Бабочка. Она мирно спала, едва шевеля усиками. Устала, — подумал Аркас, остановившись. Он вытряхнул из складок остатки колючей белизны и поглядел наверх. Щелястый потолок обрушился, в неровную дыру заглядывало небо Аида. На фоне медленно ползущих лент, Аркас увидел огромную строительную линейку, уходящую вверх. Верхним концом она пробивала границу Дна. А нижним — очевидно, врезалась в землю, где-то впереди.

— Это что-то связанное с бесполезностью метрических соревнований? — осведомился Никас. — «У меня больше», и все такое?

И снова он оказался прав только наполовину.

— Что? — Роман вытер талую воду с мордахи. — Нет, конечно. Такое соперничество очень важно. Как же еще узнать, что ты лучше другого? Но предназначение этого образа ты уловил. Это, создатель мой, Самооценка! Единственная идея, которая может находиться одновременно на Дне и в остальных мирах. Мы идем к ней.

Шли они недолго. На оставшемся пути им встретились Шок и Трепет. Трепет валялся на снегу, сосредоточено выкусывая под хвостом. Его старший товарищ пытался совокупиться с чьим-то мнением. При этом Шок сухо рычал, а ругательства его вызывали тошноту. Элен не было видно. Возможно, ее уже съели.

— Вот ч-что я делаю с в-вашей критикой, — бормотал посиневший Шок, наседая. Коралл тихо позвякивал и скрипел. — Д-драл я ее во все щели.

— Мастер! — гавкнул Трепет, отвлекаясь от гигиенических процедур. — Мастер пришел! Будь позитивен!

— Я почти закончил! — простонал художник отвратительного. — Еще секунду! А-а-а-а!

— Клянусь фантазией, — неожиданно для себя прошептал Никас.

Шок отвалился от коралла, как пиявка, шумно упал и принялся кататься, причитая:

— Отморозил. Отморозил. Отморозил.

— И надломил, — ехидно вставил Трепет. — Мастер! Мы все устроили! Сопротивление готово выслушать тебя!

Художника пришлось приводить в чувство пинками под ребра. Откровенно говоря, Никас с удовольствием оставил бы его здесь, но этот ублюдок был единственным посредником между подозрительным странником и осторожной коммуной. Сопротивление, похоже, доверяло Шоку, хотя бы потому, что любая его подлость всегда оказывалась на виду.

Кораллы редели. Миновав их, партия вышла на открытое ветрам пространство. В потоках жалящего холода, сухо перекатывались останки сущностей. Невесомые остовы, хрупкие лепестки, скрученные чешуи. Из вечной мерзлоты торчали массивные кости. Трепет пытался грызть их, но они были настолько тверды, что пес только сколол себе клыки.

— Каждый раз одно и то же, — смеялся над Ним Шок. — Мать, как же тут холодно! Так-так! Погодите-ка!

Он замер в какой-то неоценимой позе. С минуту он стоял так, а потом довольно произнес.

— Вот так будет уютнее!

Аркас