Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький

Глубоко сожалею о том, что у меня нет времени, нет возможности и языка для того, чтоб делиться с Вами непрерывным потоком впечатлений, которыми награждает меня молодежь Союза Советов. Но теперь, когда рядом с Вами М. П. Кудашева, я буду чаще сообщать Вам факты культурного роста юных сил Союза и факты перерождения старых сил.

Посылаю Вам книжку об «Искусстве Палеха» — искусстве бывших иконописцев-изографов — и коробочку, сделанную ими. Она — не из лучших; у меня есть другая для Вас, но я боюсь посылать ее почтой, это очень тонко сделанная вещь, а почтовые чиновники слишком любопытны: книжку «Мы и они» по дороге ко мне кто-то читал и — запачкал. Статью Гехенно прочитали. мне, это — хорошая вещь, но я думаю, что следует говорить более решительно и ясно, как делаете это Вы.

Сейчас у меня живут братья Корины, художники, тоже палеховцы, но уже окончившие школу, ученики Нестерова. Один из них пишет мой портрет и, когда кончит, я пришлю Вам снимок. Общее мнение — портрет хорош. Художник действительно очень серьезный и талантлив. Его мечта — написать Ваш портрет, для чего он в будущем году мог бы приехать к Вам. Я поддерживаю это его намерение, ибо, нужно, чтоб в Союзе Советов был Ваш хороший портрет. Позвольте надеяться, что Вы не против этого, друг мой?

Крепко жму Вашу руку. Как это хорошо, что Выесть!

М. Горький

10. III. 32.

Sorrento.

1045

А. И. ЛЕБЕДЕВУ

19 марта. 1932, Сорренто.

Уважаемый Алексей Иванович —

в ответ на Ваш вопрос о пребывании Сабунаева в Н.-Новгороде могу сообщить Вам следующее: если точно установлено, что Сабунаев был в Нижнем осенью 88 года, значит, он посещал город этот дважды, ибо зимою — в конце декабря, в январе — он появился в Казани, где вошел в сношения с М. А. Ромасем, С. Г. Сомовым и Чарушиным. Я видел его мельком в квартире некоего студента Попова: человек среднего роста, худощавый, болезненный, очень светлые, «прозрачные» глаза; с первого взгляда было заметно, что его рыжеватые, курчавые волосы — парик. В этом же, неумело надетом парике и в клетчатом, очень поношенном, измятом костюме не по росту летом 89 г. я видел его в квартире Болеслава Корсак на Мартыновской улице, в полуподвальном этаже; там, кроме хозяина квартиры, были Василий Кларк, его жена, уфимская татарка Алкина, известный Вам В. Е. Лазарев и, если не ошибаюсь, А. В. Панов. Но, может быть, я путаю: с Пановым Сабунаева видел я у Аполлона Карелина, где было человек пятнадцать — двадцать бывших ссыльных и «поднадзорных». Одну ночь Саб. провел у А. В. Чекина на Жуковской в д. Лик, был очень возбужден, бегал по комнате и жаловался на «разброд» в среде «радикальной» публики, на отсутствие работы среди молодежи, часто повторял: «Надо забыть о себе. Всем трудно. Будет еще трудней, если не забыть о себе». На Сомова кричал: «Вы — сумасшедший! Вы дичь порете, стыдно слушать». Лично со мною он не беседовал, и больше я его не видел. Но знаю, что вскоре он уехал в Саратов, к Сараханову, куда его провожала, кажется, Алкина или Елена Ширяева, племянница Степана. Этим же летом Сабунаев был в Костроме, Ярославле, это я знал, потому что должен был отвезти ему какую-то рукопись, но ее уничтожили во время обыска у кого-то из нижегородцев. Автором рукописи был, кажется, А. Карелин.

На Казанский съезд из Нижнего ездили: Чекин, Силантьев и, кажется, Добронравов; первого Вы, наверное, знали, второй — студент, погиб от воспаления мозга.

О кружке Н. Ф. Анненского Вам следует узнать от С. Я. Елпатьевского, он — в Москве, адрес спросите в Кремлевской больнице. Из этого кружка я знал статистиков: Багрянского, Дрягина, Константинова, Кислякова и М. А. Плотникова. Точная девическая фамилия Протопоповой не Ковязина, а Карязина, по мужу Протопопова Была арестована осенью 89 г. и, говорили, на допросах вела себя неумело. Шарова — не знаю. Рождественских было двое — Петр и Владимир; Петра Вы, наверное, знаете. Очень трудно припомнить всех, мелькали многие: Ольга Аргунова, Мария Точисокая, Михаил Кобелев, Егор Барамзин, Гусев, и еще, и еще. В моем впечатлении осталась такая картина: кружки были малочисленны и раздроблены противоречиями, последовательной работы среди молодежи не велось, среди рабочих ее не начинали до 96—7 гг., когда организовался кружок семинаристов: Вишневский, Десницкий, Владимирский и др. — уже марксисты.

По поводу Вашей книги мы будем беседовать с Вами в мае, когда я приеду в Москву.

1046

К. А. ФЕДИНУ

29 марта 1932, Сорренто.

Дорогой Федин,

в Москву я отправляюсь 20-го апреля, есть такой вагон — Неаполь—Берлин. Очень тороплюсь и поехал бы раньше, но в течение этого месяца было два кровохарканья, потому что погода идиотская. В моем возрасте кровохарканье — пустяки, да легкое-то у меня тоже — одно, и приходится беречь его. Так что — хороший Ваш проект встретиться в Швейцарии — отпадает, к сожалению, и встретимся мы в Москве или в Ленинграде. Чертовски рад, что здоровье Ваше восстановилось; не получая от Вас писем, я думал, что Вам — плохо.

У Вас нет охоты съездить к Роллану? Вы очень обрадовали бы старика и развлеклись бы, послушали хорошей музыки, он ведь музыкант и, говорят, серьезный. Если поедете в Шварцвальд — рекомендую Фрейбург. По трамваю, 15 минут от города, есть местечко Гюнтерсталь, а за ним — пять минут пешком — отель «Кибург», уединенный, приличный и дешевый. Хозяин его — Трешер — в противоречие с фамилией своей небогат и не жаден.

Манухина я потерял из вида. Знаю, что он все еще в Париже, но в институте Пастера — не работает, некоторое время путался среди эмигрантов, уверовал во Христа и «православие», был членом какой-то церковной организации, затем будто бы откачнулся от всего этого, и теперь о нем ничего не слышно. Его метод лечения туберкулеза освещением селезенки рентгеном, видимо, не привился, хотя в Сан-Блавиене Бакмейстер освещал мне рентгеном, но — не селезенку, а легкое; Манухина — жаль человек — талантливый, и лечение его давало отличные результаты. Если б не он, я уже 19 лет имел бы чин покойника, а благодаря ему состою в живых. Лечат меня — непрерывно, и это вызывает мое весьма почтительное отношение к науке медицине. Д-р Белоголовый, сын автора известных «Воспоминаний», однажды обмолвился экспромтом:

Таинственна наука медицина!

И достоверно в ней — одно,

Что иногда при помощи рицина