Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький

видеть прошлое, чтобы вспомнить и узнать его, — театр может показать ей прошлое ее предков, если он поймет свою роль — политического учителя. Он мог бы, я думаю, неплохо исполнить эту роль, заключив тесный рабочий союз [с] литераторами, выработав вместе с ними план репертуара и затем приступив к созданию его.

Мне кажется, что следовало бы начать с пьес, которые дали бы наиболее художественные иллюстрации исторически важных моментов из жизни Европы и России, — моментов, когда насилие меньшинства над разумом и волею большинства выражено особенно ярко и бесчеловечно, — это спартакиада, дольчинисты, альбигойцы, табориты и т. д.

Затем следует взять материал для комедий и драм историко-биографический, разработать такие темы, как борьба крупных представителей исследующей, критической мысли против церковной догматики и предрассудков массы, а также тему «борьбы за индивидуальность», т. е. бесплодные попытки борьбы единиц за себя против давления государства и общества.

Европейская действительность настоятельно подсказывает ряд очень крупных и новых тем.

Вот несколько примерных наметок: за время войны во Франции из среды бальзаковских «женщин 30 лет» многие вступили на путь прожектерства и наживы; типичной представительницей женщин этого ряда является Марта Ано и ее авантюра с «Газетой франка». Крайне поучительно вывести на сцену фигуру эмоционально грубой, циничной, жадной до чувственных наслаждений бабы, она как бы символизирует современную буржуазию Франции.

Можно дать Саккара — герой романа Золя «Деньги», — но в новом и саркастическом положении человека, которого раздавили его деньги.

Можно — и следует — дать фигуру министра из бывших социалистов, человека, который понимает неизбежность социальной катастрофы, неустранимое разрушения классового государства, но все еще пытается лечить его; доктора, который понимает неизлечимость старческих болезней министра и лечит его; лакея, который, служа министру, ненавидит его, как врага, и себя презирает за то, что служит врагу, а вместе с этим — боится, что смерть врага лишит его места в жизни.

Не тронут театром католический поп, который пытается укрепить власть церкви на развалинах общества; генерал, который хочет воевать — все равно с кем и за кого; химик, который хочет испробовать силу изобретенного им газа на человеческих массах.

Современность крайне богата кошмарными фигурами, и они таковы, что их уже нельзя шаржировать, даже и при желании. Это — фигуры для сатиры, поскольку речь идет о них как о материале искусства слова.

А. Пешков

И мне кажется, что давно уже следовало бы поставить театр против церкви, давать представления большой и потрясающей силы, с музыкой, хорами, с массой людей на сцене, показывать социальные трагедии или смешные комедии, например — загробную жизнь с адом и раем. Последнее — особенно своевременно, ибо ныне доказывается, что ад — существует, что в нем люди претерпевают разнообразные телесные мучения и что особенно мучительно в аду то обстоятельство, что в нем «преобладает порочное общество». Не думайте, что это я выдумал, нет, это напечатано.

А. П.

1039

ТЕАТРУ ЛАПП

29 января 1932, Сорренто.

Пьеска в чтении — уже интересна, но — я бы советовал авторам и артистам еще и еще «проработать» ее, дабы «первый блин» не показался публике «комом», т. е. недостаточно пропеченным. Публика у нас, — как мне кажется, — предпочитает «самокритике» просто критику, и часто достаточно бесшабашную, — критику ради критики, — тоже своего рода «искусство для искусства». Намылить шею ближнему считается все еще милым удовольствием; всегда приятное мыльщику, оно далеко не всегда полезно ближнему. В данном случае «ближним» являетесь вы, коллектив людей, которые начали очень не легкое дело. И вам полезна будет критика внимательная, строгая, но — товарищески доброжелательная, т. е. критика людей, которые способны понять и трудность и смысл дела, начатого вами, дорогие мои ребята.

Пьеску надо переработать в целях наиболее яркого изображения фигур. Очень рад сказать, что в этом направлении сделано вами не мало — кое-что весьма удачно.

Хрулев — хорош. Но — нельзя ли прибавить ему побольше ехидства в насмешливое его отношение к молодежи? Это сделало бы его еще более живым. Он — старичок, старички чувствуют себя законодателями, и в те дни, когда молодежь сокрушает буйно и повально все законы, его старческое самолюбие встревожено, оскорблено. Кроме ехидства — отыграться, защитить себя, успокоить — нечем. Но сквозь ехидство все же прорывается чувство безнадежности, и чувство это должно подчеркнуть комизм фигуры.

Удачна фигурка Леньки. Слова «не было этого» я у него похерил, чтоб не сказали, что это слова «барона» из пьесы «На дне». Ему бы частушку дать какую-нибудь, вроде:

Хорошо тому живется,

У кого одна нога:

И порточина не рвется,

И не нужно сапога!

Или что-нибудь в этом роде.

Достаточно смешной вышла премудрая Смирнова. Таких, зачитавшихся до омертвения разума, способных хорошо говорить, но не способных влиять — вероятно, не мало. Удачен себялюбивый Яблоков, а также и Хрящиков, Курочкин, а роль Курбаша была значительнее, лучше, когда ее разыгрывал при мне товарищ Смирнов. Он тогда отлично прикрывал хулиганским тоном свое смущение, свой стыд заподозренного в краже. Но не буду распространяться по поводу каждой роли, ибо «во многоглаголании несть спасения».

Перейду к основному.

Вы заняты работой над созданием театрального представления, т. е. работой по линии искусства драмы. Драма — самая трудная форма искусства слова, ибо она гораздо больше, чем роман, повесть, рассказ, вторгается в область изобразительного, «пластического» искусства. Можно сказать так: в романе, как в кино, человек дается двухмерным, — драма требует трехмерных фигур. Роман легче писать, потому что литератор заставляет героев своих не только говорить читателю, а и показывает ему, как герои сидят, ходят, улыбаются, сердятся, рассказывают, что они думают и чувствуют. Сочиняя роман, писатель пользуется двумя приемами: диалогом и описанием.

Драматург пользуется только диалогом. Он, так оказать, работает голым словом, не объясняя, не рассказывая, почему герой говорит именно так, а не иначе, не досказывая описаниями от себя — от автора — смысла поступков того или иного героя. Разумеется, драматургу помогает артист сцены, дополняя своим пониманием, своим чувством замысел автора-драматурга, договаривая смысл пьесы.

В этих случаях автор становится как бы в зависимость от артиста сцены, от его ума и таланта, и нередко бывает так, что артисты театра, разрабатывая пьесу, изменяют и тон и смысл ее. Это — обычно для пьес средней талантливости. Но даже в пьесах очень сильных авторов театр толкует одного и того же героя — Хлестакова, Гамлета и т. д. — различно, зависимо от актера и режиссера. Тот и другой вносят в текст и смысл пьесы нечто «от себя».

Вы принимаетесь работать со словом — вам необходимо