Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький

обеспечит украшению книги художественное единство стиля, чего нельзя будет достичь работой нескольких мастеров различных степеней дарования.

Ваш перевод «Слова» — определенно не понравился мне. Впечатление такое: Вы понизили — и очень сильно понизили! — эпическую красоту подлинника. Согласитесь, что нельзя же излагать «Слово о полку Игореве» стихами в ритме польки, как это сделали Вы в начале и в средине. Затем: словарь у Вас крайне беден для такой работы и понижает «Слово» до «лубка», до примитив», из которого выхолощена его мощная красота. Перевод Ваш мне кажется похожим на пародию, и все время в памяти встают стишки Д. Д. Минаева:

Кони ржут — за Сулою,

Публицисты — в «Вести»,

На Неве и в Киеве

Все заржали вместе

Нет, не нравится мне Ваш перевод. Рукопись возвращаю.

Всего доброго!

А. Пешков

20. II. 32.

1043

РОМЭНУ РОЛЛАНУ

20 февраля 1932, Сорренто.

Сорренто, 20. II. 32.

Мой дорогой друг!

Вчера получил Ваше письмо из Рима, в котором Вы с негодованием пишете о милых шуточках почты. Я тоже вчера, 19. II, получил пакет, высланный из Москвы 8.I. Но — «ich grolle nicht»[2]. В царской России мне случалось, вскрыв конверт, адресованный Горькому или Пешкову, с удивлением прочесть: «Многоуважаемая Анна Ивановна, сообщаю Вам, что яйца все распроданы…» или: «Обожаемый Володя, ты не знаешь, как я тебя люблю…». Это значило, что цензор в адресованный мне конверт вложил чужое письмо, — и бывало это довольно часто.

Я чувствую себя виноватым перед Вами: не дал знать, что 29 января получил Ваше письмо от 22 января и статью, которую тотчас же переслал в Москву; мне известно, что на-днях она будет напечатана. Я запоздал с ответом, потому что занятия мои разнообразны до смешного и недостаток свободного времени лишает меня удовольствия беседовать с Вами. Эго раздражает и огорчает меня. Да и дни проходят в нервном напряжении, в ожидании всевозможных оскорблений, и ожидание это неизменно оправдывается. Жить вне Советского Союза становится все мучительнее, особенно теперь, когда на Дальнем Востоке готовится неслыханное по цинизму преступление, а европейская буржуазия обнаруживает перед народами Азии во всей устрашающей наготе свое варварство и свою грязную жажду наживы.

Мне кажется, что раздел Китая, предпринятый с наглостью, едва замаскированной, приведет к новой европейской войне, и я боюсь, что Советский Союз будет в нее втянут. Наивно было бы полагать, что европейский капитализм не желает этого и что новая война не отвечает его интересам, — ведь сн сможет истребить на полях сражений несколько десятков миллионов людей и поправить свои пошатнувшиеся дела с помощью военной промышленности. Миром правят преступники, и преступность их столь очевидна, что невольно возникает вопрос: «Неужели ослепли интеллигенция и пролетариат Европы? Неужели они не видят, что им грозит смертельная опасность?» Я отнюдь не «паникер», но я не представляю себе, что может остановить подготовляющуюся катастрофу, если рабочий класс, если интеллигенция не активизируются, не мобилизуют все свои жизненные силы?

Замечаются признаки нравственного просветления среди полутрупов в их отношениях к Советскому Союзу: мне только что сообщили, будто около 7000 русских эмигрантов выразили желание возвратиться на родину. Но вот вопрос: почему, с какой целью? Чтобы отстаивать свободу своей родины или же чтобы сплотить бывши «богачей для борьбы против рабочего класса, который строит свое общество равных?

Есть несколько интересных фактов психологической перестройки: например, граф Стенбок-Фермор, наследник богатых уральских промышленников, гвардейский офицер армии Вильгельма II, вступил вместе с десятком других офицеров в немецкую коммунистическую партию; князь Святополк-Мирский, сын бывшего министра внутренних дел, тоже объявил себя коммунистом, и сын князя Хилкова, проживающий в Бельгии, бывший офицер, а теперь рабочий-шахтер, внезапно порвал всякие связи с эмигрантами. Однако эти отдельные случаи нравственного возрождения еще не позволяют, разумеется, делать серьезные выводы.

Случай с Хилковым, который живет среди рабочих, знающих, что он князь, — весьма показателен.

Мне кажется, интеллигенция Европы и Соединенных Штатов могла бы сыграть полезную роль, если бы кто-нибудь помог ей осознать трагическое ее положение: между молотом капитализма и наковальней пролетариата Не попытаться ли нам сделать это, Вам и мне, мой дорогой друг? В нашем распоряжении множество фактов, говорящих о бессилии, о вырождении и преступности капитализма. На-днях было опубликовано воззвание мэра города Чикаго, начинающееся словами: «Боже, спаси Чикаго», оно полно проклятий по адресу «политических деятелей» и содержит угрозу закрыть все школы, канализацию и все коммунальные службы. Думаю, что впервые капиталистическая анархия приводит к столь анархическим административным мерам. Собрать бы десяток подобных примеров и представить их на, суд интеллигенции, — быть может, это заставило бы ее немного призадуматься о своей судьбе.

В «Роте Фане» от 31.X.31 опубликовано сообщение о террористической деятельности русских генералов в Париже, Праге, Варшаве, происходящей с благословения и при участии французского генерального штаба. Цель их — убить Сталина, Литвинова, Довгалевокого и некоторых других. Вот еще один достаточно характерный факт. Засим молитва, сочиненная архиепископом Йоркским и архиепископом Кентерберийским, — произведение, в котором английское лицемерие великолепно сочетается с английским юмором.

Что Вы думаете, мой дорогой Роллан, об этом проекте побеседовать с интеллигенцией? Если это Вас заинтересует, поскорее сообщите мне.

Крепко жму руку Вашу. Горячо желаю здоровья.

М. Горький

Р. S. Сегодня я прочел в итальянском журнале, что какой-то старик, скончавшийся в Брессаноне, завещал все свое состояние — 2 000 000 лир — китайскому народу!

Возвращаясь к возмутительным выходкам почты, сообщаю, что в русской газете, издающейся во Франции, я прочел юмористический рассказ о проделках некоего англичанина, одурачившего английскую почту.

Посылаю Вам эту газету, чтобы Вас посмешить.

Еще раз крепко жму руку.

М. Горький

1044

РОМЭНУ РОЛЛАНУ

9—10 марта 1932, Сорренто.

Дорогой Роллан,

я получил Ваше письмо и статью Гехенно вчера — 8. III, — а двумя днями раньше — получил воззвание от 1. III.

Мы, бойцы за дело великой правды, за справедливость, которая хочет и должна восторжествовать, — мы можем и не хвалить друг друга за удары, наносимые нами врагам, но все-таки мне хочется оказать Вам: гнев Вашей мудрости все более мощен и мудрость гнева — все более ярка. Это — не игра словами, а выражение искреннего моего чувства к Вам, человеку, которого я ценю не только как товарища, но и как учителя. И еще хочу оказать: прекрасна старость наша! Прекрасна тем, что