Класс. История одного колумбайна - Павел Алексеевич Астахов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его губы исказила печальная улыбка.
– Знаешь, на что похожа моя жизнь, адвокат? На тоннель. Я иду по колено в дерьме, а впереди меня поезд. Он светлый, красивый. Оттуда доносятся музыка, смех… шутки, звон бокалов. А я иду за ним… пытаюсь догнать и, конечно, не успеваю, хотя он, как нарочно, едет медленно. Как можно пешком догнать поезд? И он постепенно удаляется. Он все дальше и дальше от меня. Этот поезд – нормальная жизнь, адвокат. Где есть счастье и улыбки, радость. Любимая жена и дети. А тоннель – это то, где я остаюсь навсегда. Я стою в грязной зловонной жиже, и мои соседи – крысы с тараканами. В этой жизни мне нет места. Прошу… дай мне умереть. Я просто хочу уйти.
Большой палец уже готов был чиркнуть по колесику зажигалки, но запястье было молниеносно перехвачено твердой рукой Павлова.
– Не надо, – тихо повторил адвокат. Он стиснул пальцы, и Дмитрий, охнув от боли и удивления, выронил зажигалку.
Стало слышно, как по коридору стремительно бегут люди.
– Все кончено, – сказал Павлов.
Содрогаясь от рыданий, Свободин упал на пол, закрывая руками черное от засохшей крови лицо.
Спустя пару секунд в класс ворвался спецназ.
Уже на крыльце школы Виталий потерял сознание и его, истекающего кровью, мгновенно увезла «Скорая», всколыхнув ночной воздух сиреной. Вскоре из здания школы вывели Дмитрия, закованного в наручники, с холщовым мешком на голове, и вновь защелкали камеры.
Перед Артемом возникла кряжистая фигура полковника:
– Господин адвокат?
– Слушаю вас, Петр Геннадьевич.
Котляр протянул Павлову руку:
– Вы поступили как настоящий мужчина. Без преувеличений. Это говорю вам я, офицер.
Артем пожал крепкую ладонь росгвардейца, по своей твердости напоминающую бетонный блок.
– И я хотел бы извиниться за излишнюю резкость с вами, – добавил Котляр. – Признаюсь, обычно гражданские на подобных мероприятиях только под ногами путаются и мешают советами. Но, как показала жизнь, в каждом правиле есть исключения.
Улыбнувшись краем рта, Павлов только и сказал:
– Бывает.
Постепенно все начали расходиться. Часть корреспондентов облепила Арсена Лаликяна (кто-то все же пустил информацию о его роли в жизни Дмитрия), который безуспешно отбивался от назойливых вопросов: «Скажите, когда у вас возникла идея буллинга по отношению к стрелку?», «А вы знали, что он сменил фамилию?» и тому подобное.
Артем стоял и смотрел на окна школы – здание обыскивали кинологи с собаками на предмет возможной бомбы.
Кто-то тихо подошел сзади, а адвокат повернул голову.
– Господи, Вера? – удивился он. – Что вы тут делаете? Где Настя?
«Англичанка» робко улыбнулась:
– С дочкой все в порядке, просто сильно перепугалась. Но врачи все равно посоветовали в травмпункт съездить, провериться. Настюша сейчас с моей мамой в машине. Я специально вышла, чтобы вас поблагодарить.
Она приблизилась к нему вплотную и неожиданно поцеловала его в щеку. И тут же, залившись краской, отступила. Павлов улыбнулся в ответ.
– Я просто делал то, что было необходимо в данный момент. Вот и все.
Приговор
– Прошу всех встать!
В зале суда повисла напряженно-давящая тишина, которую спустя секунду прорезал негромкий голос судьи, зачитывающего приговор. Десятки глаз были неотрывно прикованы к подсудимому. Дмитрий Свободин стоял в центре защитной кабины, именуемой в простонародье «аквариумом». Молодой человек стоял прямо, держа руки по швам, и ровным взглядом смотрел на оглашающую приговор судью. На своего адвоката, Артема Павлова, он уже не смотрел. Теперь все зависело от этой невысокой стройной женщины в судейской мантии со строгим острым лицом и резким, хорошо поставленным голосом.
– …в качестве смягчающих обстоятельств суд признает признание вины подсудимым… совершение им совокупности преступлений впервые… активное способствование расследованию преступлений… суд также учел длительную психотравмирующую ситуацию, в которой находился подсудимый, подвергаясь издевательствам в школе…
На основании изложенного и руководствуясь статьями… суд приговорил…
Тишина в зале стала буквально осязаемой. Казалось, было слышно, как непроизвольно сжимаются кулаки и хрустят костяшки пальцев отца Гали, которая была убита шальной пулей в классе.
– …признать Свободина Дмитрия Викторовича виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями…
…назначить ему наказание в виде девятнадцати лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима…
…вещественные доказательства… помповое ружье, патроны, бутылки с зажигательной смесью… уничтожить… приговор может быть обжалован в установленном порядке…
– Почему так мало? – не выдержал отец погибшей девушки. – Он хладнокровный убийца!
– Подсудимый, вам понятен приговор?
– Да, – разлепил губы Дмитрий.
Теперь он смотрел в сторону Павлова, в его глазах ширилось потрясение. Ему показалось или…
Анна Тополева. Она стояла рядом с Артемом, и ее взор был устремлен на него, Дмитрия. Лицо его возлюбленной было чуть бледным, но это придавало ей какую-то особую прелесть, ни с чем не сравнимую красоту. Когда судья закончила зачитывать приговор, Анна что-то быстро сунула адвокату и, мельком взглянув на Дмитрия, чуть улыбнулась. Губы Свободина раздвинулись в ответной улыбке.
Все начали расходиться.
На выходе из зала заседаний Павлова обступили журналисты, и он, коротко обрисовав итоги резонансного процесса, зашагал дальше.
– Артемий Андреевич, постойте, пожалуйста! – услышал он запыхавшийся голос.
Это был Колышев, учитель социологии, и при виде его напряженное лицо Павлова слегка смягчилось. Они пожали друг другу руки.
– Раньше не было возможности с вами встретиться… Я просто хотел выразить вам огромную благодарность, – сказал Юрий Александрович. – Если бы не вы…
– Юрий, давайте оставим в стороне несбыточные предположения, – ответил Павлов. – На самом деле это вы молодец. Вы проявили мужество и до последнего вели себя достойно. Смерть двоих школьников, конечно, ужасная трагедия. Но это произошло по не зависящим от вас причинам.
Мимо них прошла пресловутая троица – хромающий, на костылях, Ковальчук, Черкашин и Лаликян. Арсен, семеня последним, бросил настороженный взгляд на адвоката. Артем плотно сжал губы.
Допрос этих троих в ходе судебного разбирательства вызвал бурю негодования в зале. Но если Ковальчук и Черкашин признали свои действия недопустимыми и публично попросили у Дмитрия прощения (а Виталий, которого Свободин сделал хромым на всю жизнь, даже не заикнулся о каких-либо материальных претензиях к нему), то поведение Лаликяна было насквозь пронизано фальшью. И извинения он пробормотал, глядя в пол.
Артем вышел наружу и тут же увидел Веру. Губы адвоката тронула теплая улыбка.
– Не стала подходить к тебе сразу после процесса, – сказала учительница. – Но должна признаться, выступал
