Генерал де Голль - Николай Молчанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правда, однажды произошел бунт, который устроил адмирал Мюзелье, считавший, что политика де Голля угрожает дружбе с союзниками. Вернувшись в Лондон после занятия острова Сен-Пьер, он в марте 1942 года подал в отставку с поста комиссара военного и торгового флота. Но он хотел остаться командующим флотом «Свободной Франции». Английское правительство официально поддержало Мюзелье, и это окончательно взбесило де Голля. Он резко отклонил очередное английское вмешательство, пресек попытки Мюзелье поднять против де Голля офицеров флота, и участие адмирала в делах «Свободной Франции» прекратилось.
Между тем болезненные трения в отношениях с английским правительством происходят непрерывно. Весной 1942 года противоречия снова вспыхивают в Сирии и Ливане. Англичане упорно препятствуют попыткам де Голля установить свой контроль над Французским Сомали. А затем происходит событие, которое довело возмущение де Голля до крайности. В 3 часа ночи 5 мая 1942 года ему сообщили, что английские войска высадились на Мадагаскаре. Англичане не посоветовались предварительно с де Голлем, который сам предлагал в это время изгнать губернатора Виши с острова, превышавшего своим размером территорию Франции. Когда де Голль потребовал от Идена объяснений, то услышал в ответ туманное обещание обеспечить участие «Свободной Франции» в управлении Мадагаскаром. Де Голль направил тут же на остров своего представителя, но англичане помешали этой поездке и сохраняли на Мадагаскаре власть вишистского губернатора. Тогда, 6 мая, де Голль заявил английскому правительству, что он прекратит сотрудничество с Англией и США, если они посягнут на какую-либо часть французских владений.
Угроза подействовала, и 10 мая Черчилль пригласил де Голля и больше часа беседовал с ним. Британский премьер говорил о своих дружеских чувствах к Франции, о своем желании видеть ее великой державой, об опасности захвата Мадагаскара японцами, что и потребовало немедленных действий. Но больше всего он ссылался на волю правительства США, не желавшего и слышать об участии де Голля в операции на Мадагаскаре. Де Голль отвечал, что он не может уступить, ибо то, что делается в отношении Французской империи, потом будет применяться в отношении самой Франции. Он выразил решимость ни в чем не уступать Соединенным Штатам и Рузвельту. «Ничего не форсируйте! — сказал Черчилль. — Смотрите, как я: то склоняюсь, то снова выпрямляюсь». «Вам это можно, — отвечал де Голль. — Ведь вы опираетесь на крепкое государство, сплоченную нацию, единую империю, сильные армии. А я! Что у меня есть? И все же, вы это знаете, я обязан заботиться об интересах и будущем Франции. Это слишком тяжелое бремя, и я слишком беден, чтобы позволить себе сгибаться…» Заканчивая беседу, Черчилль заверил де Голля, что он не будет мешать ему установить власть «Свободной Франции» в Сомали и на Мадагаскаре. «Можете рассчитывать на меня», — сказал Черчилль, прощаясь с генералом.
Весной 1942 года де Голль переименовал свое движение. Отныне оно называется «Сражающаяся Франция». Он сделал это, будучи убежден, что в 1942 году произойдут решающие, переломные события в ходе войны. Здесь он оказался прав. Но в какой мере его вооруженные силы, численностью в 70 тысяч человек, оправдывали название «сражающихся»? Данные об их относительных потерях говорят в пользу справедливости переименования. Потери авиации в два раза превысили численность действующего личного состава. На 3600 человек плавсостава военного флота пришлось 700 человек погибших. В море осталось больше четверти матросов французского торгового флота. Надо еще прибавить тогда неизвестные, но тяжелые жертвы внутреннего Сопротивления.
Однако эти потери были незаметными, ибо французы погибали в повседневных военных операциях, вроде конвоирования торговых судов или воздушного патрулирования. Де Голль мечтал об участии своих солдат в крупных сражениях, где они смогли бы прославиться. Вот почему он так добивался участия двух своих дивизий (по численности это были скорее не дивизии, а бригады) в военных действиях в Ливии. Когда англичане отказали ему в этом, он решил отправить их на советско-германский фронт. Однако это очень не понравилось англичанам, и они согласились допустить французов к боям в Ливии. Уступка объяснялась и тем, что германо-итальянские войска под командованием генерала Роммеля готовились к большим наступательным операциям и на счету был каждый солдат. Еще в декабре 1941 года Черчилль сообщил де Голлю, что британское командование готово удовлетворить его желание. Английский премьер предложил даже самому де Голлю лично отправиться в Ливию: «Роммель — танковый генерал и вы — генерал танковых войск. Почему бы вам не померяться с ним силами?» Но у де Голля были задачи покрупнее и вообще он не оценил юмора Черчилля.
Две французские дивизии, насчитывавшие 12 тысяч человек, то есть одну пятую всех союзных сил, заняли позиции у Бир-Хашейма. 27 мая Роммель перешел в наступление, и произошло то, о чем де Голль давно мечтал: впервые с 1940 года французы и немцы вновь встретились в большом сражении. Французская дивизия генерала Кенига попала в тяжелое положение. 7 июня войска Роммеля полностью окружают ее в Бир-Хашейме. Французы оказывают бешеное сопротивление противнику. Лондонские газеты помещают сообщения под заголовками: «Героическая оборона французов». Де Голль с тревогой следит за ходом боев. Он знает, что его дивизии под угрозой полного уничтожения. Но 11 июня они с боями вырвались из кольца. Это был большой успех, который признают в своих воспоминаниях даже бывшие гитлеровские генералы. Де Голль был удовлетворен. «Пушки под Бир-Хашеймом, — писал он, — возвестили всему миру о начале возрождения Франции».
Двухлетняя годовщина призыва 18 июня была отмечена исключительно торжественно. 10 тысяч французов собрались в огромном зале «Альберт-холл», украшенном трехцветным полотнищем с Лотарингским крестом. Де Голль произнес большую, взволнованную речь, начинавшуюся словами Шамфора: «Рассудительные люди прозябали. Но по-настоящему жили только люди больших страстей». Он нарисовал картину двухлетнего периода поражений и побед свободных французов, которая служила как бы фоном для его собственного автопортрета. Разумеется, сказано было и о недавней победе «Сражающейся Франции»: «Когда луч возрождающейся славы озарил в Бир-Хашейме окровавленные головы ее солдат, мир признал Францию…»
Казалось, что это действительно так, ибо отношение Англии и США к де Голлю в начале лета 1942 года стало необычайно дружественным. 9 июля госдепартамент США вручил де Голлю меморандум, в котором говорилось о назначении американского представителя при Французском национальном комитете, о том, что США признают вклад генерала де Голля в поддержание духа французских традиций и обещают военную помощь Французскому национальному комитету, «являющемуся символом французского Сопротивления». Конечно, этот довольно туманный меморандум не содержал четких формул признания. Даже английские заявления шли дальше, не говоря уже о документах СССР. Но, учитывая недавнее прошлое, это выглядело серьезным сдвигом. Что касается Англии, то спустя четыре дня была опубликована декларация о расширении франко-английского сотрудничества. 14 июля, в день французского национального праздника, на параде французских частей присутствовал генерал Эйзенхауэр, а Идеи в этот день заявил по радио: «Благодаря решению генерала де Голля Франция никогда не покидала поле битвы».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});