Генерал де Голль - Николай Молчанов

Ничего удивительного в этом не было, ибо на Советский Союз смотрел весь мир. Разные люди с разными чувствами, от восторженного восхищения до неистового озлобления, понимали, что на полях битвы в России решается судьба мировой цивилизации. Как правило, представители социальной среды и консервативных тенденций, характерных для де Голля, смотрели на Советский Союз с растущей тревогой. Все чувствовали, что после 22 июня 1941 года война не только стала другой, до конца справедливой, священной битвой народов за спасение человечества, но и одновременно приобретала объективно антибуржуазную социальную направленность. Далеко не все сделали из этого практические выводы. Более того, восхваляя «доблестные русские армии», многие из правого лагеря не очень стремились помогать Советскому Союзу и его сторонникам. Так, к примеру, делал Черчилль.

Надо отдать должное генералу де Голлю: вопреки всей своей натуре, взглядам и чувствам, «Коннетабль» сумел сделать серьезные выводы в связи с изменением характера войны. Он почувствовал, что может остаться в стороне от основного потока истории, если уподобится лондонским политическим деятелям-эмигрантам, которые, как бы подражая тонущему, не желающему принять руку помощи, упорно стояли на крайне антикоммунистической позиции. Он пошел на изменение политической окраски и социального состава своего движения. Правда, этот поворот дался ему нелегко, и он совершил его под давлением, притом временно и непоследовательно. А этот человек очень не любил уступать. С какой твердостью отстаивал он свою независимость перед Черчиллем! Вся его политическая природа всегда толкала де Голля вправо. Теперь он предпочел искать поддержку на другом фронте, снова обнаружив поразительное чувство реальности. Этот факт занимает в биографии де Голля не меньшее, а возможно, и большее значение, чем даже легендарный призыв 18 июня., Свой призыв де Голль адресовал не французскому народу, не демократическим массам. Он первым произнес слово «Сопротивление», но представлял его в виде воссоздания французской регулярной армии, которая воевала бы на стороне союзников. Но французский народ не собирался терпеливо сносить фашистскую оккупацию и режим Виши, пассивно ожидая прихода союзных армий. Совершенно независимо от де Голля, даже не заметив его призыва, он вступил в тяжелую, жестокую борьбу против захватчиков, развернув настоящее Сопротивление на самой многострадальной французской земле. Получая все больше информации об этом движении, де Голль понял, что его лондонская организация окончательно превратится в оторванную от народа кучку эмигрантов, которую в момент освобождения никто и знать не захочет.

Де Голль почувствовал также, что без поддержки подлинного Сопротивления нельзя достичь главной цели, которую он перед собой поставил, то есть обеспечить присутствие Франции в лагере великих держав-победительниц. Руководители Англии и США, жаждавшие разделить наследство «больного человека Европы» — Франции, все чаще указывали де Голлю на совершенно непредставительный характер «Свободной Франции», оторванной от реальной Франции и подчиняющейся лишь одному не очень известному генералу.

Между тем генерал де Голль на протяжении первого года существования «Свободной Франции» почти не занимался движением Сопротивления на французской территории и не представлял себе, как можно объединиться с ним. Он признает в своих мемуарах: «Однако, укрепляя всеми средствами нашу заморскую базу, мы главным образом думали о метрополии. Что там делать? Как и с помощью каких средств? Не располагая никакими средствами для действий во Франции и даже не представляя себе, с какой стороны можно было подойти к этой проблеме, мы тем не менее были поглощены разработкой обширных планов, надеясь, что к нам присоединится вся страна… Но эта область подпольной борьбы была для всех нас совершенно незнакомой. Франция была абсолютно не подготовлена к тому положению, в котором она очутилась…

Короче говоря, в метрополии нам совершенно не на что было опереться в своих действиях».

Как это ни парадоксально, де Голль вместе со своей существовавшей уже год организацией оказался во Франции в еще более полном вакууме, чем та пустота, которую он почувствовал в Лондоне в июне 1940 года. В Англии, правда, нашлась такая база, как официальная британская поддержка. Но во Франции, которую так красноречиво представлял де Голль на международной арене, он не видел никакой опоры. И это в то время, когда уже возникло немало активных организаций Сопротивления!

Выступления против оккупантов начались с первых дней появления немцев во Франции. Страна была тогда разделена на две зоны: северную, в которую входил и Париж, оккупированную немцами, и южную, со «столицей» в Виши, контролируемую режимом Петэна. В южной зоне, где центром движения Сопротивления служил Лион, еще летом 1940 года возникли группы, оформившиеся затем в организации «Комба», «Либерасьон», «Франтирер» и другие. В северной зоне условия были значительно более суровыми. Здесь приходилось иметь дело непосредственно с гестапо. Но и Сопротивление приобрело в этой зоне с самого начала особенно боевой характер. Оно концентрировалось тоже во многих организациях, таких как «Фрон насьональ», «Дефанс де ла Франс», «Либерасьон Нор», «Се де ла Резистанс», ОСМ и другие. В целом Сопротивление представляло, особенно вначале, очень сложную и пеструю картину множества групп, которые появлялись, потом исчезали, объединялись или раскалывались. Много было героических отрядов и групп, которые погибли, вообще не оставив никаких сведений о себе. Все они действовали в подполье и часто даже не знали о существовании друг друга. Здесь боролись и умирали люди разного социального происхождения, политических взглядов, профессий и возраста. Среди них можно было встретить рабочего и крестьянина, титулованного дворянина и священника, профессора и студента, домохозяйку и офицера. Сопротивление, подобно волшебному зеркалу, отразило все лучшее, смелое, благородное, что было во французской нации. Борцов Сопротивления объединяла в одно целое любовь к униженной родине и ненависть к захватчику. Больше всех среди них было рабочих. Известный писатель, единственный академик, участник Сопротивления, а в будущем большой поклонник де Голля, Франсуа Мориак писал: «Только рабочий класс в целом остался верен поруганной Франции».

Активное участие рабочих в Сопротивлении предопределило и роль в этом движении его политических партий, в первую очередь Коммунистической. Германская оккупация застигла компартию в тяжелый момент, она была в 1939 году запрещена, коммунистов преследовали, многие из них сидели в тюрьмах. Тем не менее именно коммунисты стали самой активной и боевой частью Сопротивления, его прочной основой, его душой и сердцем. Один из близких к де Голлю людей, полковник Реми, занимавшийся установлением связей «Свободной Франции» с организациями Сопротивления, уже после войны писал в своей «Книге доблести и страха»: «Французская коммунистическая партия в годы вражеской оккупации долгое время являлась единственной сплоченной политической организацией, обладавшей давно налаженным, отличным аппаратом, строгой дисциплиной и, что самое главное, высоким моральным духом. Все эти преимущества позволили ей наносить серьезные удары по захватчику. Руководимая Центральным комитетом, недоступным для проникновения чуждых элементов и умело скрывавшимся от вражеских ищеек, Французская коммунистическая партия сыграла ведущую роль в организации отрядов франтиреров и партизан».