Генерал де Голль - Николай Молчанов

Черчилль не стал возражать по существу, заметив, что происходящие события не предрешают будущего. Но де Голль знал, что страх перед коммунизмом — самое уязвимое место Черчилля, что, играя на этой струне, он не сфальшивит. С методической последовательностью, с новой, удвоенной энергией начинает де Голль осуществлять свой тактический план.

Необходимо было не только любой ценой сохранить единство «Сражающейся Франции», но и, насколько возможно, укрепить ее, расширить ее влияние всеми средствами. Правда, возможности у де Голля уменьшились. Теперь он не мог беспрепятственно пользоваться английским радио, которое попало под контроль американцев. Тем не менее «Сражающаяся Франция» не только устояла перед новой бурей, но и двигалась вперед. В конце 19–42 года под ее власть перешли острова Мадагаскар и Реюньон, затем Сомали. Войска «Сражающейся Франции» успешно действовали в Ливии, ими был взят Феццан, важный пункт, обеспечивающий связь между Тунисом и Экваториальной Африкой.

Де Голль особенно внимательно наблюдал за тем, что происходило в Северной Африке. Ему удалось направить туда свою миссию, но Дарлан выслал ее. Тем лучше, ибо ничто так не укрепляло авторитет де Голля, как его несходство с Дарланом. Скоро эта проблема, впрочем, разрешилась. 24 декабря 20-летний Фернан Боннье де ла Шапель застрелил адмирала. Неожиданное убийство, как считал де Голль, «отвечало железной логике событий». Убийцу в тот же день судили, приговорили к смерти и наутро казнили. Почему такая поспешность? Приговоренный до последней минуты твердил, что влиятельные лица вмешаются и предотвратят казнь. Никто не вмешался. Таинственная история, по поводу которой было много слухов. Одни называли де ла Шапеля роялистом, другие — голлистом…

Теперь Жиро назначили на странный пост «гражданского и военного главнокомандующего». Де Голль немедленно телеграфирует ему и предлагает встречу, но Жиро уклоняется от нее. Однако переписка двух генералов продолжается, хотя они явно не понимают друг друга. 17 января происходит новая неожиданность. Черчилль срочно просит прибыть де Голля в Касабланку, где он устроит ему встречу с Жира Де Голль узнал, что там же находится и Рузвельт. Не идет ли речь о том, что США и Англия собираются устроить состязание между «своими» кандидатами? Де Голль решил, что это не только недостойная, но и опасная комедия, и ехать отказался.

Через два дня пришла новая телеграмма, содержавшая официальное приглашение Рузвельта и Черчилля прибыть на их встречу. Британский премьер буквально заклинал де Голля приехать, угрожая прекратить всякую поддержку «Сражающейся Франции». Де Голль с нарочитой медлительностью поехал, но уступать ни в чем не собирался. Он был недоволен всем: тем, что по прибытии ему не оказали воинских почестей, что везли его в машине с замазанными стеклами, чтобы не привлекать внимания населения, что разместили его в пригороде Касабланки Анфа, превращенном в опутанный колючей проволокой лагерь. Это показалось де Голлю оскорбительным.

Сначала де Голль встретился с Жиро. Этот генерал армии сообщил, что он «не желает заниматься политикой» и «никогда не слушает радио и не читает газет». Но он не имеет ничего против Виши, совершенно не понимает смысла Сопротивления и готов подчиняться американцам. Затем де Голль встречается с Черчиллем и от него узнает план «урегулирования» французской проблемы. Создается комитет, председателями которого будут генералы Жиро, де Голль и Жорж, а членами губернаторы-вишисты Ногес, Буассон, Бержере и Пейрутон. Последнего только что назначили генерал-губернатором Алжира. Это назначение вызвало повсюду бурю возмущения, ибо Пейрутон был министром внутренних дел Петэна и прославился жестоким обращением с патриотами. Задача проектируемого комитета — управление заморскими владениями Франции. Де Голль мгновенно понял смысл всей комбинации: «Сражающаяся Франция» растворяется в комитете, состоящем из вишистов, он сам автоматически теряет всякое право представлять Францию и его ставят на одну доску с Пейрутоном и прочими, а союзники несколько приукрашивают группу своих вишистских ставленников участием в ней патриота де Голля.

Но все это только внешняя сторона американских замыслов, направленных к далеким, но весьма соблазнительным целям. Не зря де Голль говорил, что «Соединенные Штаты вносят в великие дела элементарные чувства и сложную политику». На поверхности наблюдались элементарные чувства: как можно скорее навести порядок в Северной Африке, чтобы обеспечить надежный тыл для дальнейших военных операций большого масштаба. И пусть это делает кто угодно, даже вишисты. Однако за этим скрывалась сложная политика. Американцы хотели создать временную федеральную систему управления Французской империей. Губернаторы отдельных территорий получали небывалую самостоятельность. Империя раздроблялась на отдельные куски, и некому было бы защищать ее целостность. И тогда, используя свою экономическую мощь и политическое влияние, США смогут контролировать гигантские территории с нетронутыми неисчерпаемыми ресурсами. И все это, естественно, под флагом движения к свободе и независимости колоний. То, что Черчилль делал прямо и грубо в странах Леванта, США хотели сделать более тонко в масштабах всей Французской колониальной империи. Де Голль с его обостренным чувством национальных, то есть в данном случае империалистических, интересов Франции сразу уловил глубокий смысл американской игры, прикрываемой бесцеремонной непосредственностью и наигранным простодушием этих будто бы беззаботных янки.

Генерал с презрением отверг проект, заявив, что он соответствует уровню «американских старших сержантов» и что о нем нельзя говорить всерьез. Затем состоялась встреча де Голля с Рузвельтом, во время которой президент пустил в ход все свое обаяние, а генерал сохранял мрачную неприступность. Де Голль писал, что Рузвельт, «подобно кинозвездам, недовольно хмурился, видя, что другие тоже могут играть роль. Рузвельт не особенно благосклонно взирал на мою особу, хотя прятал свои чувства под галантным обхождением патриция».

На другой день де Голля посетил Жиро. Этот простоватый солдафон уговаривал принять англо-американский проект и обещал, что де Голлю дадут чин генерала армии, «чтобы не нарушать равновесия». В ответ де Голль прочитал французскому генералу армии лекцию о Франции и ее национальных интересах. Затем явился Роберт Мэрфи, закулисный автор американской политики в Северной Африке; он пытался склонить де Голля к уступкам, утверждая, что в «Северной Африке на каждые сто человек приходится не больше десяти голлистов». Генерал запомнил это утверждение. Последовали новое, исключительно бурное объяснение с Черчиллем, новые встречи с Мэрфи и английским представителем Гарольдом Макмилланом, тоже пытавшимся давать наставления де Голлю. Потом генерала опять пригласили к Рузвельту. Президент попросил де Голля хотя бы сфотографироваться вместе с ним, Черчиллем и Жиро. Это надо было для прессы, которая уже несколько месяцев яростно нападала на североафриканскую политику президента, Де Голль фотографироваться согласился. «А не пойдете ли вы на то, — обрадованно спросил президент, — чтобы пожать руку генералу Жиро в нашем присутствии и перед объективом фотоаппарата?» Де Голль ответил по английски: «I shall do that for you» — «Сделаю это для вас». Далее все четыре актера предстали перед толпой фоторепортеров и мило заулыбались…