Не тревожь моё небо (СИ) - "Kiki25"

— Нет, не понимаю, — я с замиранием сердца настаиваю на чётком ответе.

— Она безудержно предалась разврату и с малых лет была с мужчинами и женщинами за деньги. В связи с этим даже её наркозависимость кажется не столь аморальной, — она со вздохом отвечает, при этом осуждающе качая головой из стороны в сторону, а я на какое-то время забываю как дышать. Нет, этого просто не может быть. Это просто сплетни. Моя мама не могла быть проституткой. — Мой муж пользовался её услугами не один год. Когда я узнала об этом, я чуть с ума не сошла. Неделю не могла от этого отойти и даже есть, ведь ей не было даже восемнадцати. Тогда все только об этом и говорили, ведь я со скандалом вышвырнула его из дома, а Бернадетт и Николь просила одуматься. Но они не стали меня даже слушать, лишь сказали не лезть не в своё дело. Смею сказать, что их обеих устраивал подобный род заработка, а о репутации они даже и не думали, — она говорит это с будто ещё не прошедшей обидой на своего мужа, а затем приступает к совершенно не интересующей меня истории Дженны. Но затем она вновь возвращает свой разговор к моей маме. — Не могу сказать как это произошло, но в двадцать лет Николь забеременела. Один лишь Бог знает был ли он её клиентом, или же парнем. Но они решили оставить ребёнка, что, как по мне, было неприемлемым, ведь он был наркоторговцем, да и при этом он сам частенько употреблял всевозможные вещества. Как понимаешь, не лучший вариант для такой оторвы. В конце концов, она родила от него ребёнка, но так и не завязала с наркотиками. В итоге всё закончилось трагедией. Они разбились в автокатастрофе.

— И что стало с ребёнком? — я малость дрожащим голосом у неё спрашиваю, ведь совсем не таких родителей я себе представляла. Мама была проституткой и наркоманкой, да и папа — не лучше. А бабушка об этом знала, но ничего не делала. Разве что рты болтливым соседям закрывала. Ну вот что, чёрт возьми, не так с моей семьёй?

— Бернадетт взяла её под опеку, несмотря на то что многие думали, что она отдаст её в приют для сирот, — она отвечает, а я, наверняка зная о вмешательстве Ричарда, понимаю, что бабушка именно так и поступила, если бы не предложенные деньги и квартира. И от этой мысли мне становится так паршиво на душе, что мне приходится проявить необычайную силу воли, дабы не встать и уйти, а дослушать рассказ женщины до самого конца, при этом делая вид, будто её слова не задевают меня за живое. — Я надеялась, что смерть младшей дочери образумит её, но всё лишь усугубилось. Она совсем не занималась своей внучкой. Нина, кажется. Девочка постоянно ходила в лохмотьях, несмотря на то что была возможность покупать новую одежду. Из-за этого другие дети считали бедняжку изгоем. Порой мне даже казалось, что Бернадетт винила в смерти своей дочери внучку. Она вымещала на ней всю свою злость. Я до сих пор помню, как Бернадетт по пьяни отлупила её за то, что та разрисовала какой-то блокнот. Господи, как громко та девочка кричала. Я никогда не забуду этот крик боли и мольбы перестать.

— Если её били, то почему никто не обращался в полицию? — в моём голосе слышится неприкрытая надежда, ибо мне самой помнится, что, если бабушка и била меня, то не так сильно и только за серьёзные проступки. Но надежда, что старушка преувеличивает действительность, рушится, стоит ей лишь отрицательно качнуть головой, из-за чего я откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза.

— Девочка всё отрицала, ведь считала это нормальным. К тому же на ней сильно сказалось воспитание семейства Риддл. Многие её недолюбливала, ведь все её жалели и пытались помочь, а она отвечала грубостью. Она была вредной девчонкой, но это не её вина. Она была всего лишь ребёнком, который не знал, что не со всех взрослых стоит брать пример. Особенно с таких, как Бернадетт. Её просто не научили тому, что хорошо, а что плохо.

— Неужели у этой девочки было такое плохое детство?

— Боюсь, что так. Помню, я однажды пыталась наладить с ней контакт. Я угостила её чем-то. И тогда-то я впервые задумалась, что причина её худобы заключается отнюдь не в том, что у неё просто такое строение тела. Не знаю, забывали ли её кормить, или же нарочно морили голодом, но после этого я хоть иногда, но пыталась её подкармливать, — на какое-то время она умолкает, чтобы перевести дыхание. Мне же минута дана для того, чтобы взять себя в руки и проглотить ком в горле, дабы не повторить историю в школе, ведь на сей раз здесь нет Александра, который позаботится обо мне. — После смерти Бернадетт девочку удочерила какая-то семья. Поговаривают, что они просто неприлично богаты, поэтому я надеюсь, что теперь у неё всё хорошо.

— Вот как, — я шепотом протягиваю, ибо, если я скажу хоть одно слово в полный голос, то непременно расплачусь. — Который час? — после недолгого молчания и неоднократных попыток взять себя в руки мой голос всё равно дрожит, но старушка списывает мою реакцию на то, что мне стало жаль семью, чья история меня потрясла до глубины души, а не потому что эта история обо мне. — Уже поздно, мне пора идти. До свидания, — я поспешно с ней прощаюсь и выбегаю из дома на улицу, на которой ничего дальше своего носа разглядеть невозможно из-за темноты.

Осознание того, что у этой пожилой женщины не было ни единой причины мне нагло лгать в лицо, убивает, ибо я не хочу верить в услышанное. Я не хочу, чтобы моей мамой была проститутка, не хочу, чтобы папа был наркоторговцев, не хочу, чтобы бабушка всю жизнь меня ненавидела и издевалась, виня в смерти родителей. Я не хочу во всё это верить, но это беспощадная правда. Правда, от которой я не смогу никогда сбежать. Я бреду по пустой дороге, в надежде совладать со своими мыслями и эмоциями, но я не могу. Просто не могу. Рассказ этой женщины и мои прерывистые воспоминания о детстве будто сходятся воедино, и я вижу чёткую картину своего прошлого, в которой я не нахожу ничего хорошего или радостного. Теперь разрешения бабушки гулять допоздна в любую погоду где мне только заблагорассудится не кажутся мне такими правильными, а её бесконечное недовольство и злость на меня в большей части случаев становится предвзятой и незаслуженной. На секунду меня даже посещает мысль, что мне жилось куда проще, если бы меня отдали в приют. Плевать, удочерил бы Ричард меня, в конце концов, или нет, лишь бы я ничего не знала о своей семье. Уж лучше бы я всю жизнь мечтала, что они были хорошими людьми, которые были вынуждены отдать меня. Уж лучше так, нежели непереносимая омерзительная правда о них. И не проходит и минуты, как чувство обиды, предательства, разочарования и стыда превращается в горькие слёзы. К счастью, начинается дождь, который смывает с моего лица очередной приступ жалости к себе. Но сил взять себя в руки и дойти до отеля у меня попросту нет, поэтому я присаживаюсь на лавочку, которая стоит возле большого дерева, крона которого укрывает меня от дождя. На сей раз слёзы мне удаётся утереть с лица, да вот только желания шевелиться у меня совершенно нет. Я просто сижу под деревом и думаю о словах старушки. Все сомнения разрушены. Нет больше причин верить и надеяться, что бабушка меня хоть когда-либо любила. Какой же я была дурой, раз слепо верила в обратное…

— Какого хера, Нила?! — слышится озлобленный крик Кинга на всю улицу. Не знаю сколько времени я вот так просидела под деревом в своих удручающих мыслях, но когда я поднимаю глаза на Александра, который стоит в ярде от меня, будучи с головы до ног промокшим, я замечаю, что дождь прекратился. — Я тебя весь вечер ищу по этому грёбаному мухосранску. Ты где была?! — он выражает своё недовольство крайне громко и гневно, из-за чего я чувствую себя виноватой. Я ничего ему не отвечаю, опасаясь, что вновь перед ним расплачусь, чего я просто не могу себе позволить. Однажды он уже видел моё зарёванное лицо. Второй раз будет излишним.

— Ждала, когда дождь закончится, — я говорю сиплым голосом после минутного молчания, впоследствии которого я поняла, что Александр настаивает на моём ответе.

— Он закончился полчаса назад, Нила, — он с раздражением замечает. — Телефон почему выключен? Я пытался дозвониться, но ты сперва сбрасывала мои звонки, а потом и вовсе отключила его. Или ты думала, что я не замечу твоё шестичасовое отсутствие и буду спокойно отдыхать в том клоповнике? О чём ты вообще думала?! — он в ярости кричит на меня, почему я не сразу, но всё же понимаю, что парень отчитывает меня отнюдь не из-за своей вредности, а потому что он всё это время элементарно беспокоился обо мне. И моё раздражение, которое у меня появилось после его первого недовольного вопля, заменяет некая благодарность.