Королева - Карен Харпер

— Для чего же она послала за сестрой, если не желает ее видеть?

— Приказывает королева, я лишь повинуюсь. И я, — сказала Сюзанна, странно выделив голосом последнее слово, — не вмешиваюсь в дела своей госпожи.

Я больше ни о чем не спрашивала и молча шла вслед за ней через анфиладу гостиных и приемных до самой королевской опочивальни.

В комнате царила полутьма, что было вполне обычным делом. Но еще там чувствовалось какое-то напряжение — было тихо, как в склепе; не так, вспомнилось мне, как при родах Анны Болейн — по крайней мере, до тех пор, пока не выяснилось, что дитя женского пола. Мы слышали, что королева решила родить наследника в этом дворце, поскольку деревенский воздух полезен для здоровья, однако в этой комнате с наглухо закрытыми окнами воздух был спертым. Но даже через закрытые ставнями окна слышалось неумолчное бормотание католических священников и епископов — они расхаживали по двору под окнами опочивальни королевы, распевая молитвы, дабы наследник родился благополучно. Мне это напоминало привычное в детстве гудение пчел на нашем дворе.

Леди Сюзанна подвела меня ближе к огромному ложу с роскошным пологом; несколько дам при нашем приближении отошли, уступая место. Королева сидела, обложенная со всех сторон подушками. Она и сама была похожа на огромную пышную белую подушку. Да, она явно была на сносях и казалась опухшей.

— Что ж, Кэт Эшли, — сказала Мария своим звучным голосом, когда я сделала реверанс, — теперь рядом со мной есть муж, а с вами — нет.

Я прикусила губу, чтобы не сказать что-нибудь язвительное и горькое — такой привкус оставался у меня во рту всякий раз после общения с этой женщиной.

— Мне радостно слышать, — ответила я ей, — что вы по-настоящему счастливы в браке.

Пусть Елизавету и ее дам до сих пор держали под замком, до нас все равно доходили передаваемые слугами слухи о том, что Филиппу до смерти надоела суровая супруга, которая к тому же была старше его летами; ему не терпелось покинуть страну, которую испанцы из его свиты считали «варварской». По дороге сюда мы сами слышали и видели, как насмехается английский народ над Марией и Филиппом.

— Я позвала вас, — сказала королева Мария, — потому что по сей день не могу заставить себя поздороваться с сестрой — после того мятежа.

— В каковом ваш Тайный совет признал ее невиновной. Елизавета передает вам наилучшие пожелания. Она не покладая рук шила подарок вашему наследнику и надеется лично вручить его вам.

— Да, когда я рожу дитя. А вам рассказали, что мои фрейлины показали мне тройняшек, которых произвела на свет в Лондоне женщина моего возраста? Она в добром здравии и вне всякой опасности. У нее трое здоровых детей, ну, а я пока рожу только одного.

Мария так сильно нервничала, что у нее срывался голос, но я и раньше слышала и видела такое при королевских родах. Когда мои глаза привыкли к полумраку комнаты, я разглядела под глазами Марии темные мешки, похожие на полумесяцы; кожа у нее посерела. Королева пошевелилась и указала пальцем на что-то, находившееся у меня за спиной. Я повернулась и увидела колыбельку прекрасной работы, увенчанную резной позолоченной короной.

— Прочитай вслух надпись, Кэт, — сказала королева так, словно мы с ней были лучшими подругами — после всего, что она сделала мне и моим близким. — Помню, ты всегда умела читать красиво, с выражением, а эти стихи меня успокаивают.

Мне пришлось наклониться, чтобы разобрать слова. «Дитя, которым чрез Марию решил нас, Боже, наградить, На радость Англии Ты должен спасти, хранить и защитить», — прочитала я.

— Воля Божья да исполнится, — нараспев произнесла Мария и сложила руки на неимоверно раздувшемся животе. — Передай это моей сестре.

— Будет исполнено, ваше величество, тем более что Елизавета тоже верит в это. Но разве вы не примете ее и не скажете ей ничего сами?

Я думала, что Мария разгневается, но она ответила со вздохом:

— Ее желает видеть мой любимый супруг, поэтому передай: он придет в ее гостиную примерно через час. Я посылаю своей сестре платье, в которое ей надлежит облачиться, потому что я не потерплю, чтобы она явилась пред очи короля Англии в простеньком тусклом одеянии, без всяких украшений, словно прибыла сюда на похороны, а не на рождение наследника престола.

— Слушаюсь, ваше величество.

— Мой господин подумывает выдать Елизавету замуж за иностранного принца — такого, разумеется, который придерживается истинной веры.

У меня внутри все перевернулось. Я чуть было не сказала, что моя госпожа ни о чем подобном не помышляет и никогда не выйдет замуж — ни за границей, ни в Англии. Но я прикусила язык.

— Елизавета почтет за честь встретиться с королем, — с трудом ответила я, хотя мне хотелось столько всего к этому добавить. Только когда я получала хоть что-нибудь, кроме неприятностей, если рисковала противоречить Тюдорам — королям или королевам?

— А как ты думаешь, не он ли заправляет здесь всем из-за кулис? — шепотом спросила Елизавета, одетая и причесанная для встречи с королем.

Она уже несколько лет носила длинные волосы, как и подобает незамужней девице или невесте. Остальные дамы и служанки ушли, и мы вдвоем остались ждать в маленькой гостиной, выходившей в коридор, где неизменно стоял страж.

— Да, лучше всего разговаривать шепотом. Один человек давно говорил мне, что и стены имеют уши, а тут, я думаю, и подавно. Не могу не упомянуть о том, что и в этом дворце, и в Уайтхолле имеются тайные переходы — вроде тех, по которым вы с братом бегали много лет назад. И где бы ни жили король и королева, все говорят, что его величество знает такие вещи, которые можно узнать, только если подсматривать в замочную скважину или из мышиной норки.

Елизавета рассмеялась. Как быстро изменилось ее настроение! Впрочем, она была в восторге от того, что — впервые за два года — надела новое платье, к тому же великолепное. И ей не терпелось увидеть короля, хоть он со своими католиками и принес столько горя ей самой и всей Англии. Елизавета закружилась на месте, чтобы полюбоваться, как вздуваются пышные, обильно расшитые юбки из парчи канареечного цвета. Моя девочка, от природы тщеславная, много лет старательно и глубоко прятала это качество, но оно ведь никуда не делось. Я размышляла, стоит ли предупредить ее о том, что Филипп, возможно, собирается выдать ее замуж в интересах королевской политики, однако Елизавета и раньше сталкивалась с подобными предложениями, но не давала своего согласия. Тут послышался стук и дверь широко отворилась. Елизавета медленно повернулась, искусно изобразила замешательство и присела в изящном реверансе. Я тоже низко присела, потом попятилась из комнаты, предусмотрительно оставив дверь неплотно прикрытой.

Филипп вошел в гостиную один. Он приблизился к Елизавете и помог ей подняться. Я видела их неясно, как в театре теней, потому что из распахнутой за спиной короля двери лился яркий свет. Он расцеловал Елизавету в обе щеки, потом поцеловал в губы и погладил пальцами ее золотисто-рыжие волосы — уж это-то я хорошо видела!

— Я слышал, дорогая сестра, — сказал он по-английски с сильным акцентом, — что у короля Генриха тоже были огненные волосы.

— Вам сказали правду, ваше величество. Для меня большая честь познакомиться с вами.

— Время сейчас нелегкое — и для королевы, и для меня.

— Зато вскоре ваше счастье станет полным, — ответила Елизавета, переходя на испанский язык.

— Мне говорили, что вы столь же образованны, сколь и красивы, — заметил король, явно обрадованный возможностью говорить на родном языке.

Я уже давно выучила испанский, однако темп речи Филиппа и особенности его выговора застали меня врасплох. Елизавета, разумеется, воспринимала его речь совсем иначе, нежели я. Ласковые слова короля звучали так, словно он пытался соблазнить ее. Мне доводилось слышать, что в Испании у благородных дам есть дуэньи, которые никогда не спускают с них глаз, — теперь я поняла необходимость такого обычая. А почему Филипп не заводит речь о возможном браке Елизаветы с иностранным принцем?

— Я высказал королеве свою мысль: необходимо, чтобы отношения между нами стали более близкими, чтобы общение наше вошло в привычку, — снова заговорил Филипп. На его лице выделялся массивный квадратный подбородок. Король кружил возле моей девочки, осматривая ее, словно молодую кобылицу на рынке. — Как я рад тому, что оказался в родстве со столь очаровательной молодой дамой, и сколь печалят меня известия о том, что в нашей семье нелады.

У меня глаза полезли на лоб. Что это: ловушка или мягкая форма допроса? Да этот человек смертельно опасен! Это ведь он настоял на том, чтобы Мария отказала в помиловании одному тринадцатилетнему подмастерью, которого должны были сжечь за веру на костре в Смитфилде вместе с неким мясником и цирюльником. Одно дело, когда казнили зачинщиков мятежа против Марии, но ведь король и королева противопоставили себя всему народу, они возбуждали негодование тех, на ком держится вся страна. И если уж речь зашла о кострах, могу поклясться, что король заметно воспламенялся страстью всякий раз, когда прикасался к Елизавете. Я ожидала от него в худшем случае суровости, в лучшем — неприязни, но никак не ласк и поцелуев.