Королева - Карен Харпер

Она спокойно выдержала мой пристальный взгляд. Это было сказано из желания защитить меня или же себя? Разумеется, Елизавета не думала, будто мне разрешили вернуться к ней при условии, что я стану за ней шпионить. Но могла ли я укорять ее за то, что она научилась никому не доверять?

— Когда меня допрашивали в совете, — сказала она суровым тоном (я так хорошо изучила малейшие оттенки ее голоса, что ясно поняла: речь сейчас пойдет о чем-то весьма неприятном), — один из его членов обронил: Томас Уайетт-младший, мятежник, приходится сыном человеку, который носил такое же имя и некогда любил мою мать. Отчего ты не сказала мне? Ты знала об этом, была с ним знакома? Должна ли я стыдиться своей матери, как того хотел отец? Кэт, я уже не ребенок, которого надо защищать любой ценой. Мне двадцать один год, я взрослая женщина!

— Так оно и есть, ваше высочество Елизавета Тюдор. Ну, тогда идемте — погуляем и продолжим беседу, — сказала я, вставая и помогая подняться ей.

Мы пошли по аллее, осененной могучими старыми дубами, и я рассказала принцессе о том, о чем никогда не собиралась рассказывать. Что Томас Уайетт и Анна Болейн любили друг друга в ранней юности, еще до того как Анну отправили во Францию, задолго до того как на нее обратил внимание король Генрих. Что они тайно обменивались письмами и стихами в Гемптон-корте, когда король уже ухаживал за ней. О том, как однажды отец Елизаветы разгневался на Уайетта — не столько потому, что поэт выиграл у него в шары, сколько за то, что тот осмелился выставлять напоказ подаренный Анной медальон. Я так разволновалась, что стала нервно теребить мамино гранатовое ожерелье, потом спохватилась и опустила руки.

— Значит, несмотря на страсть, охватившую великого Генриха, семена недоверия могли зарониться уже тогда, — задумчиво произнесла Елизавета, как бы размышляя вслух. Мы остановились на краю травянистого луга, так изрытого кроличьими норами, что там запросто мог сломать ногу и человек, и зверь. — Расскажи мне все до конца, Кэт. Насколько я поняла, Томас Уайетт-старший был посажен в Тауэр, как и другие мужчины, которых обвиняли вместе с моей матерью. Однако его освободили. Это я тоже поняла благодаря вопросам, которые задавал мне Тайный совет.

Я молчала в нерешительности. Я ведь не только никогда не рассказывала принцессе о том, что видела казнь ее матери — по сути, я даже обманула Елизавету еще много лет назад, когда она спрашивала меня об этом.

— Если бы я была королевой, то приказала бы тебе все мне рассказать, — заявила Елизавета, надув губки. — Скажи мне, о чем ты сейчас думаешь, о том, что знаешь. Если ты меня любишь, то ничего не утаишь — ведь мою мать ты тоже любила, я знаю!

Я обняла принцессу за плечи, вновь подивившись тому, что она уже на полголовы выше меня. Мы вместе наклонились, глядя, как ветер колышет траву на лугу; позади нас маячила стража.

— Я уверена, что Анна всю жизнь любила Уайетта, но не изменяла с ним вашему отцу, иначе из Уайетта это непременно вытянули бы, после того как она впала в немилость. Его сестра была одной из фрейлин, прислуживавших Анне на эшафоте, и я видела, как королева что-то дала этой женщине в последнюю минуту. Думаю, это для него.

Елизавета задохнулась и повернулась ко мне, отступив на шаг.

— Ты… Но ведь ты когда-то говорила, что тебя там не было.

— Мне не хотелось рассказывать об этом девочке, которая была совсем не подготовлена к такому известию. Анна Болейн выглядела в тот день отважной и очень красивой, она готова была до конца следовать своей судьбе. Ваша мать пожелала, чтобы я присутствовала при ее казни. Джон тоже был там, и, по сути, он все время помогал мне держаться на ногах. Видите ли, Анна ведь дала мне перстень для вас и хотела, чтобы ваш портрет тоже был там. И я подняла руку с перстнем, хотя стояла далеко и королева не могла его разглядеть. Но в свою последнюю минуту она помнила о вас, и любовь к вам, я уверена, придала ей сил. Я торжественно поклялась ей, что сделаю все возможное, чтобы защитить и вырастить ее дочь.

Елизавета покачнулась, и я снова прижала ее к себе. Стражи подошли ближе, и я замахала на них рукой. Удивительно, но они подчинились и отступили.

— Так ты… ты видела, как она умерла, — прошептала принцесса.

— И с тех пор меня беспрестанно преследуют кошмары.

— Я очень рада, что ты там была. А благодаря перстню и я, в каком-то смысле, тоже. Может быть, теперь я перестану видеть маму в печальных снах. Спасибо тебе, Кэт, за твою верность ей и мне на протяжении стольких лет. — Она обвила меня руками, но не расплакалась.

— Печальные сны? — переспросила я, гладя ее по спине. — Дурные сны?

— Скорее кошмары. Но я никогда не жаловалась, потому что благодаря им я могу ее увидеть. Мама, разумеется, выглядит точно так же, как на портрете. Она вплывает в окно и смотрит на меня, обнимает ледяными руками и говорит, что сильно меня любит — в общем, сны не такие уж плохие. Я боялась, что, если скажу кому-нибудь, эти сны прекратятся и я ее больше не увижу.

Меня стало трясти. Почти такой же сон (или кошмар) преследовал меня много лет. Анна. Анна не давала покоя нам обеим. Когда же она сама обретет покой?

— Что с тобой? — встревожилась Елизавета. — Ты вся дрожишь.

— Раз уж у нас, похоже, не осталось секретов друг от друга, я скажу вам, что этот сон очень похож на тот, который снится мне много лет. Анна просит меня заботиться о вас.

Елизавета отступила на шаг, повернулась и уставилась на меня во все глаза, от удивления покачивая головой. Ее глаза расширились. Потом она заморгала, бросила быстрый взгляд на стражей и зашептала — так тихо, что мне пришлось читать слова по губам:

— Моя мама успокоится, когда я стану королевой. Она так сказала.

— Я молюсь о том, чтобы так и случилось.

— Вот поэтому-то меня не огорчает и не пугает ни замужество сестры, ни предстоящее рождение ее ребенка. Если на то воля Божья, я все равно буду царствовать. Наверное, поэтому я ускользнула невредимой из логова львов — проклятого Тауэра. Ах, я знаю, что снова лишена права наследования, знаю, что сестра-королева и ее советники меня ненавидят и боятся. Но мне кажется, такова Божья воля: когда-нибудь я взойду на трон.

Я кивнула, пораженная до глубины души.

— Но что бы ни случилось, — продолжала Елизавета, глядя вдаль, за луг, — я всегда буду любить тебя, Кэт. Ты стала для меня второй матерью, матерью наяву. Да, я всегда готова сказать: Анна Болейн дала мне жизнь, а Кэт Эшли подарила мне любовь.

В мае 1555 года нас отправили в Гемптон-корт, где королева уже готовилась произвести на свет наследника. Ехали мы верхом и, приближаясь к дворцу, на протяжении многих миль видели, как на холмах поспешно подготавливают праздничные костры; издалека доносились то удары церковного колокола, то пушечные выстрелы.

Стараясь изо всех сил скрыть тревогу о том, что именно могли означать этот шум и суета — ведь так принято объявлять о рождении принцев и принцесс, — мы с Елизаветой хмуро переглядывались.

— Королева разрешилась от бремени принцем! — закричал кто-то из проезжающих.

Эти слова были встречены радостными криками (по крайней мере, сопровождавших нас королевских стражей), хотя многие из стоявших вдоль дороги людей лишь качали головами. Но не успели мы доехать до Темзы, на берегу которой стоял дворец, как появились другие новости. Слух о рождении королевского сына — пока только слух, который почему-то разнесся с быстротой молнии. «Какой конфуз для короля и королевы, — подумала я, — и какое облегчение для Елизаветы, пусть и на короткое время».

Во дворце нас встретили другие стражи; не говоря ни слова, они провели нас в хорошо охраняемые апартаменты, расположенные вдали от королевских покоев.

— Нас вызвали, чтобы мы увиделись с королевой, — стала возмущаться Елизавета, но стража лишь закрыла дверь за ней и четырьмя сопровождающими ее дамами.

А на следующий день последовал вызов к королеве — приглашали не Елизавету, а меня.

Сопровождала меня Сюзанна Кларенсье, хранительница королевского гардероба — эта должность считалась очень почетной и предполагала высокую степень доверия.

— Как чувствует себя ее величество? — отважилась я задать вопрос.

— Беременность протекает тяжело, вы сами увидите.

— По дороге мы слышали, что она уже разрешилась сыном.

— К несчастью… ходили такие слухи, — ответила мне эта привлекательная женщина, которая выглядела сейчас измученной и напуганной. — Ее величеству эти слухи вовсе ни к чему. Говорите с ней тихим голосом — у нее страшная мигрень, голова просто раскалывается.

— Для чего же она послала за сестрой, если не желает ее видеть?

— Приказывает королева, я лишь повинуюсь. И я, — сказала Сюзанна, странно выделив голосом последнее слово, — не вмешиваюсь в дела своей госпожи.