Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джордж бросил взгляд на Питера:
– На восток, верно? Семьдесят девятая на пересечении со Второй?
– А больше он ничего не говорил? Нет? Отлично. Поехали.
Никто не предупредил Джорджа, что вещи придется носить по лестнице на шестой этаж.
– Господи! – простонал он, втащив в квартиру первую коробку. – Ты бы еще на двенадцатом этаже поселилась, в доме без лифта.
– Ничего, – утешила Кейт, – зато к концу дня у вас будут шикарные квадрицепсы.
Джордж усмехнулся, а Питер почувствовал, что страх, исподволь точивший его с самого утра, начинает таять.
С каждым подъемом по ступенькам Кейт и Джордж все больше сближались. Голос Кейт звенел на всю лестницу. Она болтала без умолку, спрашивала, что Джордж думает о Монике Левински, католической церкви, евро и вообще обо всем на свете. Во время отдыха, который решено было устроить, когда больше половины вещей оказалось наверху, Джордж объяснил Кейт, что означают его татуировки, и признался, что долго не решался подойти к Розалин, хотя она давно ему нравилась.
Наконец коробки кончились, и все трое, примолкшие и обессиленные, разлеглись прямо на полу в кухне. Воздух в квартире был спертым. Питера уже приводила в ужас перспектива навещать Кейт в новом жилище. И перспектива того, что она будет приезжать к нему, – тоже.
– Кому пива? – спросила Кейт, не делая попыток подняться.
Джордж отказался: у него в грузовике была газировка. Питер подошел к холодильнику, открыл дверцу и с наслаждением окунулся в ледяной воздух, прежде чем достать оставленную соседками Кейт упаковку из шести банок. Одну он прикончил тут же, не предлагая остальным.
– Эй, – возмутилась Кейт, – нам-то что-нибудь оставь.
– Вот именно, – поддержал ее Джордж.
Вернувшись к грузовику, Питер и Джордж увидели, как патрульный выговаривает парнишке-курьеру на велосипеде. На руле висел пакет с чьим-то заказом. Полицейский был громадный, с такими мощными ручищами, что рукава его форменной рубашки, казалось, вот-вот лопнут.
– Прошу прощения, – пробормотал Джордж, обходя служителя порядка.
Он оставил машину на разделительной полосе между двумя местами для парковки, не выключив габаритные огни, и патрульный смерил его взглядом, давая понять, что все видит и судьба нарушителя в его руках.
Вырулив с парковки, Джордж заметил, что теперь в полицию идет совсем другой народ, и это беда. Конечно, там и сегодня служат отличные парни – «и женщины», добавил он, – и хорошо, что теперь туда стали брать людей с любым цветом кожи, но среди молодых копов слишком много таких, кто устраивается в органы, чтобы носить пушку, и думает, что им все дозволено. Неудивительно, что полицию перестали уважать. Если по справедливости, профессия полицейского должна быть такой же престижной, как профессия инвестиционного банкира. Или даже врача. Что может быть важнее, чем обеспечивать безопасность граждан, приходить им на помощь в трудную минуту? А вот поди ж ты.
– Знаешь, что я недавно видел? На Бродвее, неподалеку от Боулинг-Грин, человек тридцать студентов митинговали. Одна девчонка – с плакатом «В жопу полицию!». А ты не видел? Это было в понедельник, мы тогда на небоскребе «Стэндард-энд-Пурс» работали. Белая девчонка. Виноват, женщина. Наверное, приехала на поезде из Нью-Ханаана. Ей-то что полиция сделала? Кого она позовет, если какому-нибудь извращенцу приспичит показать ей свое хозяйство в автобусе?
Питер видел протестующих, но не придал этому значения. Позиция Джорджа выглядела убедительной, но вместе с тем абсолютно ошибочной.
– Где полиция, там протесты, – заметил Питер. – Скорее всего, они собрались из-за того копа, который на выходных избил подростка в Бед-Стай. Сколько ему было? Тринадцать? Его чуть не убили.
– Тринадцать. Правда, выглядел он старше.
– Какая разница, как он выглядел? Он не сделал ничего плохого.
– Питер. – Джордж повернулся к племяннику. – Я не отрицаю, что среди копов встречаются мудаки и расисты. Но девчонка из Нью-Ханаана считает мудаками и расистами всех копов. Потому что на Семьдесят девятой какой-то урод избил ребенка. Урод, которому вообще нельзя было выдавать жетон и пушку.
Питер рассмеялся:
– Меньшинства в нашем городе сталкиваются с этим каждый день. По поступкам единиц обо всех судят.
Спорить ему не хотелось. Он думал о Кейт и о том, в какой тесноте ему придется жить. Одна ванная на четырех парней. Как он вообще умудрился подписаться на такое?
Джордж заявил, что ни один из протестующих наверняка ни разу в жизни с копом и не разговаривал.
– Проблема в том, что платят в полиции мало, – сказал он. – Ты меня слушаешь? А ведь эти парни – да, и девушки – жизнью рискуют. А другая проблема в том, что все стремятся служить в пригородах. Я недавно об этом статью читал.
– О чем?
– О полиции. Алло! Земля вызывает Питера. Надо, чтобы туда шли ребята с мозгами.
Питер выпрямился на пассажирском сиденье, внезапно ощутив невероятный прилив внутренней силы, непонятно откуда взявшийся.
– Это очень важная работа.
Джордж покосился на него:
– Вот и я о том же.
Ночью, когда Кейт видела десятый сон в новой квартире, Питер глядел в потолок и чувствовал себя на целую жизнь старше парня, верившего, что колледж откроет перед ним дверь в новую удивительную жизнь. Около полуночи он встал с кровати, сунул ноги в разношенные кроссовки и вышел из дома – под моросящий в темноте дождь.
В «Баннере» Питер притворился неместным и спросил бармена, помнит ли он высокого парня с волнистыми волосами – жил здесь несколько лет назад, коп, часто сюда ходил, пока не переехал на юг.
– Так кого угодно можно описать, – ответил бармен. – Давай поконкретнее.
– Проехали, – махнул рукой Питер.
Через час, когда он осушил свой стакан и полез в бумажник за деньгами, у него дрожали руки. На улице, где морось уже превратилась в ливень, Питер почувствовал, что вышел на соблазнительно проторенный путь – путь, который может стать его путем. Интересно, как в полицейской академии обстоят дела со стипендией и когда начинает действовать медицинская страховка.
Сначала Питер собирался рассказать обо всем Кейт, сразу после экзамена, потом решил дождаться результатов. Он по-прежнему подрабатывал в бригаде сварщиков, а после работы старался бегать – так казалось, будто он все еще студент, да и в квартиру можно было подольше не возвращаться. Прошла осень. Настало Рождество. В вечерних новостях только и говорили что о проблеме двухтысячного года. Мир готовился к тому, что век вот-вот сменится, и вся информация пропадет, поезда
