Штам. Начало - Гильермо Дель Торо

— Ты чувствуешь, какой он горячий? В его теле сейчас происходят катастрофические изменения. Они требуют огромных затрат энергии. В нем развивается система паразитных органов, которая будет лучше соответствовать его новому бытию. Он преображается в организм, питающийся совсем по-другому. Это занимает от двенадцати до тридцати шести часов с момента заражения. Скоро, скорее всего этой ночью, он встанет. Почувствует жажду. И не остановится ни перед чем, чтобы ее утолить.

Гус как завороженный смотрел на старика.

— Ты любишь своего друга? — спросил Сетракян.

— Что? — вскинулся Гус.

— Под любовью я понимаю честь, уважение. Если ты любишь своего друга… ты уничтожишь его до того, как он полностью переродится.

Глаза Гуса потемнели.

— Уничтожу его?

— Ты должен убить его. Иначе он обратит тебя.

Гус медленно покачал головой.

— Но… если ты говоришь, что он уже мертв… как я могу его убить?

— Есть способы, — ответил Сетракян. — Как ты убил того, кто напал на тебя?

— Ножом. Хрень, которая лезла из его рта… Я отрезал это дерьмо.

— Полоснул по шее?

Гус кивнул.

— И это тоже. Потом его раздавил пикап, он-то и довершил дело.

— Отделить голову от туловища — вернейший способ. Срабатывает и солнечный свет… прямой солнечный свет. Имеются и другие, более древние методы.

Гус посмотрел на Феликса. Тот лежал, не шевелясь. Едва дышал.

— Почему никто не знает об этом? — Гус повернулся к Сетракяну, размышляя, кто из них двоих сошел с ума. — Кто ты такой, старик, на самом-то деле?

— Элисальде! Торрес!

Гус так увлекся разговором, что не заметил, как в камеру вошли копы. Заслышав свою и Феликса фамилии, он поднял голову и увидел четырех полицейских в латексных перчатках, с дубинками на изготовку — на случай, если начнется драка. Гуса поставили на ноги, прежде чем он понял, что происходит.

Полицейские похлопали Феликса по плечу, шлепнули несколько раз по колену. Когда он не отреагировал, копы подняли парня, подсунув под него руки, и потащили за собой. Ноги Феликса волочились по полу.

— Пожалуйста, послушайте. — Сетракян тоже поднялся. — Этот человек… Он болен. У него опасная болезнь. Очень заразная.

— Именно поэтому мы и в перчатках, папаша, — ответил один из полицейских. Они уже заломили безвольные руки Феликса, протаскивая его в дверной проем. — Постоянно имеем дело с венериками да спидоносцами.

— Его нужно отделить от остальных, — гнул свое Сетракян. — Вы меня слышите? Заприте его отдельно.

— Не волнуйся, папаша. Убийцам мы всегда предлагаем первоклассное обслуживание.

Гус не отрывал глаз от старика, пока перед его носом не захлопнулась дверь камеры. Подхватив Гуса под руки, копы повели его прочь по коридору.

«Стоунхарт груп», Манхэттен

Вот какой была спальня великого человека.

Параметры воздуха в ней постоянно контролировались и поддерживались автоматически. Тонкие изменения всегда можно было внести с маленького пульта, находившегося на расстоянии вытянутой руки Палмера. Увлажнители воздуха шелестели в полном согласии с тихим, мерным гудением ионизатора и шепотом системы фильтрации, по-матерински напевая нежную колыбельную.

«Каждый человек должен ночью возвращаться в матку, — думал Элдрич Палмер. — И спать как младенец».

До сумерек оставалось еще много часов, но он уже с нетерпением ожидал прихода ночи. Все пришло в движение — штамм распространялся по Нью-Йорку с экспоненциальной скоростью, каждую ночь число зараженных удваивалось. Ни один финансовый успех, а таких в его жизни хватало, не доставлял Палмеру большей радости, чем удачное начало этого гигантского предприятия.

Коротко звякнул телефон на ночном столике, замигала лампочка. На этот аппарат звонки проходили лишь с одобрения его няньки и помощника, господина Фицуильяма, человека чрезвычайно проницательного, мудрого и преданного.

— Добрый день, сэр.

— Кто это, господин Фицуильям?

— Господин Джим Кент, сэр. Говорит, по срочному делу. Соединяю.

Через мгновение в трубке раздался голос господина Кента, одного из многих членов общества «Стоунхарт», которые занимали посты, обеспечивающие доступ к критически важной информации:

— Алло!

— Говорите, господин Кент.

— Да… Вы меня слышите? Мне приходится говорить тихо…

— Я вас слышу, господин Кент. В прошлый раз нас прервали.

— Да. Пилот сбежал. Ушел, когда ему делали томографию.

Палмер улыбнулся.

— Так он покинул больницу?

— Нет. Я не знал, что с ним делать, поэтому просто шел следом, пока его не догнали доктор Гудуэдер и доктор Мартинес. Они говорят, что Редферн в порядке, но я не могу подтвердить это. Зато я слышал, как одна из медсестер сказала, что в изоляторе, кроме меня, никого нет. И что «Канарейка» завладела комнатой в подвале. Комнатой, запирающейся на замок.

Палмер помрачнел.

— Где, вы сказали, вы находитесь?

— В изоляторе. Простая мера предосторожности. Редферн, должно быть, ударил меня, потому что я потерял сознание.

Палмер помолчал.

— Понимаю.

— Если вы объясните, на что именно мне следует обращать внимание, я смогу лучше вам содействовать…

— Вы говорите, они забрали под себя комнату в больнице?

— В подвале. Возможно, речь о морге. Я выясню позже.

— Когда? — спросил Палмер.

— Как только выберусь отсюда. Они хотят сделать какие-то анализы.

Палмер напомнил себе, что Джим Кент тоже эпидемиолог, но в проекте «Канарейка» он играл роль пресс-секретаря, а не исследователя.

— Судя по голосу, у вас болит горло, господин Кент.

— Да. Наверное, простуда.

— М-м-м. Доброго вам дня, господин Кент.

Палмер положил трубку. Разоблачение Кента немного осложняло ситуацию, не более того, но вот информация о больничном морге настораживала. Впрочем, трудности возникали всегда. Вся долгая жизнь Палмера, представлявшая собой непрерывную цепь различных сделок, учила его, что победа особенно сладка, если по пути к ней приходится преодолеть не одно препятствие.

Он снова взял трубку, нажал на клавишу со звездочкой.

— Да, сэр.

— Господин Фицуильям, мы потеряли нашего агента в проекте «Канарейка». Пожалуйста, более не обращайте внимания на звонки с его мобильного телефона.

— Да, сэр.

— И нам нужно выслать команду в Куинс. Возможно, понадобится забрать кое-что из подвала Медицинского центра Джамейки.

Флэтбуш, Бруклин

Анна-Мария Барбур снова проверила, что все двери заперты, потом дважды обошла дом, комнату за комнатой, прикасаясь по два раза к каждому зеркалу, чтобы успокоиться. Она не могла пройти мимо любой отражающей поверхности, не прикоснувшись к ней сначала указательным, а потом средним пальцами правой руки и не кивнув после каждого прикосновения. Ритуал этот в чем-то напоминал коленопреклонение. Потом она прошла по дому в третий раз, начисто протирая каждое зеркало смесью «Уиндекса»[70] и святой воды в равных пропорциях, и лишь тогда решила, что все хорошо.