Штам. Начало - Гильермо Дель Торо

— Ваша догадка мало чем отличается от моей, доктор Барнс. Я надеялся, что ваши люди смогут внести ясность.

— Что ж, они определенно не могли просто взять и уйти, — изрек Барнс.

— А что в Куинсе? — спросила Нора. — В Бруклине?

— Из Куинса пока нет информации, — ответил доктор Мирнстейн. — Но в Бруклине та же история.

— Та же история? — переспросила Нора. — Трупы пассажиров рейса семьсот пятьдесят три взяли и ушли?

— Именно, — подтвердил Мирнстейн. — Я вызвал вас сюда в надежде, что, возможно, ваше ведомство забрало эти трупы без моего ведома.

Барнс посмотрел на Эфа и Нору. Те покачали головами.

— Господи, — выдохнул Барнс. — Я должен позвонить в Федеральное авиационное управление.

Эф и Нора перехватили его, прежде чем он успел позвонить, и постарались сделать это подальше от доктора Мирнстейна.

— Нам нужно поговорить, — сказал Эф.

Глаза директора забегали. Он перевел взгляд с Эфа на Нору, потом снова уставился на Эфа.

— Как Джим Кент?

— Выглядит неплохо. Говорит, что и чувствует себя хорошо.

— Это радует, — сказал Барнс. — Что еще?

— У него такой же надрез на шее, как и у пассажиров рейса семьсот пятьдесят три.

Барнс нахмурился.

— Как такое может быть?

Эф рассказал о бегстве Редферна из кабинета томографии и последующем нападении на Джима. Достал из большого конверта результаты магнитно-резонансного исследования, которое делали пилоту до злосчастного полета, приложил к настенной панели для просмотра рентгеновских снимков, включил подсветку.

— Так все было «до».

Главные внутренние органы были отчетливо видны, никаких отклонений не просматривалось.

— И что? — спросил Барнс.

— А вот это — «после».

Он приложил к панели другой снимок — грудную полость Редферна испещряли темные тени.

Барнс надел очки с половинными стеклами.

— Опухоли?

— Э… трудно объяснить, — сказал Эф, — но это новые ткани, пожирающие органы, которые были совершенно здоровы двадцать четыре часа назад.

Директор Барнс снял очки и снова нахмурился.

— Новые ткани? Что ты, черт побери, хочешь этим сказать?

— А вот что. — Эф перешел к третьему снимку, сделанному с шейного отдела Редферна. На нем четко виднелся новый орган, расположенный в горле ниже языка.

— Что это? — спросил Барнс.

— Жало, — ответила Нора. — Или что-то в этом роде. По структуре — мускул. Убирается внутрь. Достаточно мясистый.

Барнс посмотрел на нее как на чокнутую.

— Жало?

— Да, сэр. — Эф поспешил поддержать Нору. — Мы уверены, что именно этим органом нанесен разрез на шее Джима.

Глаза Барнса снова забегали.

— Вы хотите сказать, что один из выживших в этой авиакатастрофе отрастил жало, которое и вонзил в шею Джима?

Эф кивнул и снова показал на третий снимок.

— Эверетт, мы должны отправить остальных выживших в карантин.

Барнс взглянул на Нору — та согласно закивала.

— То, о чем вы говорите… эти новообразования, это перерождение органов… Такие вещи могут передаваться?

— Именно этого мы и опасаемся, — ответил Эф. — Джим, скорее всего, заражен. Мы должны посмотреть, как прогрессирует эта болезнь, если хотим остановить ее развитие и вылечить его.

— Ты говоришь, сам видел это… это втягивающееся жало, как вы его называете?

— Мы оба видели.

— А где сейчас капитан Редферн?

— В больнице.

— И каков прогноз?

— Ничего определенного, — ответил Эф, прежде чем Нора успела открыть рот.

Барнс уставился на Эфа, только теперь начиная понимать, что дело пахнет жареным.

— Помещение трех людей в карантин означает потенциальную панику среди трехсот миллионов. — Барнс вновь окинул взглядом их лица, ища подтверждение своим словам. — Вы думаете, это как-то связано с исчезновением тел из моргов?

— Не знаю, — ответил Эф, хотя с языка едва не сорвалось: «Об этом даже подумать страшно».

— Хорошо, — кивнул Барнс. — Я начну соответствующие процедуры.

— Начнешь процедуры?

— Потребуется некоторая возня.

— Это нужно сделать немедленно! — воскликнул Эф. — Прямо сейчас.

— Эфраим, то, что ты мне рассказываешь, необычно и тревожно, но инцидент, вероятно, уже изолирован. Я знаю, ты озабочен здоровьем коллеги, однако, чтобы объявить федеральное распоряжение о карантине, я должен запросить и получить приказ президента, я ведь не ношу такой приказ в бумажнике. На данный момент я не вижу свидетельств потенциальной пандемии, а потому должен запустить соответствующие процедуры по обычным каналам. Пока не получен приказ, я не хочу, чтобы ты беспокоил других выживших.

— «Беспокоил»?!

— Паника и так будет. Зачем нам раньше времени выходить за установленные законом рамки? И вот что я тебе скажу: если другие выжившие тоже заболели, почему мы до сих пор ничего от них не слышали?

На это Эф не нашел ответа.

— Я с вами свяжусь, — объявил Барнс и отправился звонить в Федеральное авиационное управление.

Нора посмотрела на Эфа.

— Не делай этого.

— Не делай чего?

Но она-то знала, с кем имеет дело.

— Не ищи других выживших. Не ставь под угрозу наш шанс спасти Джима, разозлив эту адвокатшу или напугав остальных.

Эф не успел ответить. Открылись наружные двери, и двое фельдшеров «скорой помощи» вкатили в секционный зал каталку, на которой лежал мешок с телом. К ним тут же подошли два санитара морга. Мертвые не собирались дожидаться, когда прояснится тайна исчезновения трупов. Они просто продолжали поступать. Эф легко мог вообразить, что будет с Нью-Йорком, если разразится настоящая жестокая эпидемия. Муниципальные ресурсы — полиция, медицина, санитарные службы, морги — будут быстро смяты превосходящими силами противника, и Манхэттен в течение считаных недель превратится в огромную вонючую кучу компоста.

Санитар наполовину расстегнул молнию мешка и, изумленно вскрикнув, отпрыгнул от стола. С его перчатки на пол капало что-то белое. Переливчатая жидкость молочного цвета потекла из мешка на стол, потом на пол…

— Что это, черт побери, такое? — спросил санитар фельдшеров «скорой», которые пятились к дверям с выражениями крайнего отвращения на лицах.

— Дорожное происшествие, — ответил один из фельдшеров. — Попал под колеса после драки. Ну, не знаю… может, грузовик перевозил молоко или что-то в этом роде…

Эф натянул латексные перчатки, которые взял из коробки, стоявшей на столике, подошел к мешку и заглянул в него.

— А где голова?