Пациент всегда мертв - Джонатам Келлерман

— Так дела не делаются.

Продолжительное молчание.

— Понимаю, — сказал Бумайя.

— Что еще вам известно о Ларсене?

— Из какой области?

— Вы упомянули о каких-то других "местных делах"?

— Профессор Ларсен — человек далеко идущих интересов, но к моему заданию это не относится.

— У меня свое задание.

— Он был задействован в программах. — Последнее слово Бумайя произнес так, словно это было ругательством. — Программах, финансировавшихся ООН, частных гуманитарных программах. Ларсен влезает в эти проекты с корыстными целями.

— Речь идет о крупных суммах?

Бумайя улыбнулся:

— Проверявшие его отчетность вряд ли задумывались над тем, сколько в неделе часов.

— Вы хотите сказать, что Ларсен раздувает свои счета? — уточнил я.

Бумайя пожал плечами:

— Консультант тут, консультант там. Если верить его бумагам, то он самый занятой человек в мире.

— А что это за программы, о которых вы упомянули? — спросил Майло.

— Я знаком только с теми, которые реализуются в моей стране и в Лагосе. Речь в основном идет о школах и благотворительных организациях. По меньшей мере дюжине. Если изучить все его отчеты, то окажется, что Ларсен работал по сто пятьдесят часов в неделю.

— Какие-нибудь из этих программ касались реабилитации заключенных?

Бумайя усмехнулся.

— Попали в самую точку. Ларсен получил деньги от лютеранской церкви на программу психологической подготовки, чтобы помочь заключенным в тюрьме Нзабаказы преодолеть их преступные наклонности. Этим занимались "Стражи справедливости". Существенные выплаты Нзабаказе помогли… как говорят, "смазать дорожку"?

— Полозья, — подсказал Майло. — Смазать полозья.

— Вот-вот. В общем, заключенные, которыми занимались "Стражи справедливости", были именно тем отрядом, который Нзабаказа вооружил и отправил в Бутаре. Ларсен к тому времени уже начал идентичную программу в Лагосе, и когда в Руанде начался геноцид, он сосредоточился в основном на своем нигерийском филиале. — Большая темная рука обхватила стакан. — Думаю, что выпью еще немного.

Майло взял стакан, ушел и принес его наполненным почти до краев.

— Спасибо. — Бумайя выпил половину. — Ларсен попробовал примазаться к боснийскому кризису, но у него не получилось: была слишком большая конкуренция. В последнее время он проявлял значительный интерес к палестинской проблеме. Был одним из иностранцев, которые ездили в Дженин выразить поддержку Арафату во время израильской осады. Он кормил ООН рассказами о дженинской резне.

— Которой никогда не было, — кивнул Майло.

— Да, это короткое, но громкое международное мошенничество, а Ларсену заплатили за консультации. Его появление в регионе скорее всего было связано с тем, что его двоюродный брат — Торвил Ларсен — чиновник БАПОР[2] в Газе. Когда возникает международный конфликт, Ларсен всегда там, чтобы заработать несколько долларов. Если его не остановят.

— Вы собираетесь его остановить?

— Я, — сказал Бумайя, похлопав себя по груди, — собиратель фактов, а не человек действия.

Майло посмотрел на фото улыбающихся мальчиков:

— Где вы остановились в Лос-Анджелесе?

— В доме друга.

На свет появился блокнот Майло:

— Имя, адрес и номер телефона.

— Это необходимо?

— А что вас смущает?

Бумайя опустил глаза. Допил стакан.

— Я остановился у Шарлотты и Дэвида Кабанда. — Он медленно, по буквам произнес фамилию. — Они врачи, ординаторы в госпитале для ветеранов в Вествуде.

— Адрес?

— Шарлотта и Дэвид знают меня как университетского однокашника. Я изучал право. Они считают меня юристом.

Майло хлопнул по блокноту:

— Адрес?

Бумайя продиктовал.

— Телефон?

Бумайя назвал семь цифр.

— Если вы позвоните Шарлотте и Дэвиду и перескажете им то, что я вам сообщил, они расстроятся. Мои друзья считают, что я занят научными исследованиями в области юриспруденции.

— Их квартира — единственное место вашего обитания?

— Да.

— Вы что же, не получили от своей страны, интересы которой представляете, денег на гостиницу?

— У нас очень бедная страна. Мистер Ллойд Маккензи, наш консул, служит нам за небольшие деньги. Истинный гуманист.

— Что еще вы можете рассказать о Ларсене?

— Я уже много вам о нем рассказал.

— Мне повторить вопрос?

— Получается улица с односторонним движением. — Бумайя показал два ряда ровных жемчужных зубов. — Это все, что у меня есть рассказать по делу.

— О'кей. — Майло закрыл блокнот.

— Сэр, сотрудничество — в наших обоюдных интересах.

— Сэр, если я найду что-то интересное для вас, то вы будете проинформированы. А пока будьте осторожны. Иностранный агент, вовлеченный в проводимое американской полицией расследование… К хорошему это не приведет.

— Но у меня нет намерений…

— Тогда у нас не будет проблем, — оборвал его Майло.

Бумайя нахмурился.

— Хотите еще выпить? За мой счет? — предложил лейтенант.

— Нет, спасибо. — Снимок убитых мальчиков по-прежнему лежал на столе. Африканец взял его, положил назад в свой бумажник из змеиной кожи.

— Вы хорошо владеете огнестрельным оружием, мистер Бумайя? Вы ведь бывший коп?

— Я умею стрелять. Однако я путешествую безоружным.

— Значит, если я появлюсь возле квартиры ваших друзей, никаких инцидентов не будет?

Бумайя изобразил слабую, бесцветную улыбку:

— Видимо, я высказался недостаточно ясно. Моя единственная цель — сбор фактов и передача их моему руководству.

— Для того чтобы у Элбина Ларсена возникли неприятности?

— У него и у некоторых других.

— Эти другие здесь, в Лос-Анджелесе?

— Здесь, в других городах, в других странах. — Глаза Бумайи закрылись и снова открылись. Радужная оболочка, некогда ясная и отражающая вопрос, затуманилась. — Я еще долго буду этим заниматься.

Мы смотрели, как он уходил из бара.

— Думаешь, что я был груб с ним? — спросил Майло.

— Немного.

— Я сочувствую его делу, но мне не нужны осложнения. Если я смогу прибрать к рукам Ларсена, то это будет самым большим моим подарком для Бумайи и его руководителей.

— Справедливо.

Он нахмурился:

— Двое мальчишек. — Майло оглянулся и, подозвав Зеленую Тенниску, заказал третью порцию.

Парень посмотрел на меня:

— Вам тоже?

Я положил ладонь на свой стакан и помотал головой.

— У Ларсена биография мошенника, — сказал я. — Именно таким мы его себе и представляли. И он прибегает к насилию, когда ему это нужно.

— Тихоня, — процедил Майло и глотнул из стакана.

— Просто из любопытства: откуда ты так много знаешь об Иссе Кумдисе?

— Что, копы ничего не читают?

— Не подозревал, что ты можешь интересоваться политикой.

Он пожал плечами:

— Рик повсюду разбрасывает книги и журналы. Я подбираю. И мне как-то попался "Еврейский маяк". В нем была статья, в которой заявлялось, что Исса Кумдис — шарлатан.

— Не думал, что Рик интересуется политикой.

— Раньше он и не интересовался. Даже проблемы геев не зажигали его. — Майло поморщился. — Его родители пережили холокост.

После стольких лет знакомства я мало знал о Рике. О жизни Майло, после того как он скрывался за дверью своего домика в Западном Голливуде, — тоже.

— Родители всегда доставали его с этой темой, — сказал Майло.

— С холокостом?

Он кивнул:

— Они хотели, чтобы Рик в большей степени осознавал себя евреем. Постоянно были упреки. А когда его старики узнали, что он гей, ситуация еще более осложнилась. Его мать рыдала так, словно Рик уже умер. Отец кричал, что он глупец, так как у нацистов теперь будет сразу две причины засунуть его в печь. — Майло отпил еще немного скотча, прополоскал им рот. — Он единственный ребенок в семье, и им всем было непросто. Лучше стало, только когда прошло время и его родители состарились. В конце концов, они смирились.

А отец Майло до самой смерти не смог простить своему сыну, что тот — гей.

— Потом пришло одиннадцатое сентября, и Рик изменился, — продолжил он. — Воспринял это как личное дело. Его взбудоражил тот факт, что за терактом стояли арабы, обвинявшие во всех грехах евреев. Рика стали всерьез раздражать антисемитские помои, распространяемые из Саудовской Аравии и Египта. Он начал больше интересоваться собственным еврейством, принялся читать книги по истории евреев, об Израиле, давать деньги на мероприятия сионистов, подписываться на их журналы.

— Которые ты случайно подбирал.

— Почему мое внимание привлекла личность Иссы Кумдиса? Этот парень — аферист, однако сделал карьеру ученого. Вот что заинтриговало меня. И не только это. Он читает лекции, в которых утверждает, что нужно убивать людей. Чертовски много ненависти для профессора колледжа.

— В научных кругах вообще много ненависти.