Пробирная палата - К. Паркер

– Мне понадобились века, чтобы понять важность того, что случилось, — продолжал Алексий. – И все же я дошел до сути. Если бы этот человек остался жив, он принял бы участие в состязании лучников. Посланная им стрела ударилась бы о край мишени, отклонилась и – да, такое случается очень редко, один шанс из миллиона – попала бы в глаз жены вождя Темрая. Женщина погибла бы и никогда не стала его женой, а вождь женился бы на другой, и многое пошло бы иначе.

– Понятно, – не совсем искренне сказал Геннадий. – Это ты и хотел мне сообщить, да?

Алексий покачал головой:

– Нет, конечно, нет. Я лишь хотел объяснить, почему я в последнее время так часто бываю здесь. Нет… дело в том, что я должен предупредить…

– Извините.

Геннадий только теперь заметил, что наступил на какого-то мертвеца. Он знал, что, конечно, ничего не может с этим поделать, потому что все уже случилось, а кроме того, в действительности он находится не там, но не ходить же по людям.

Геннадий опустился на колени.

– Извините, – повторил он.

Но человек, похоже, не слышал. Его раны впечатляли – одна, глубокая, режущая, шла по диагонали от шеи к ключице, другая, колотая, шириной в ладонь, зияла под ребрами.

– Раны от алебарды, — заметил Алексий откуда-то из-за спины Геннадия.

– От алебарды? Я и не знал, что люди Темрая пользуются этим оружием.

– Они и не пользуются, — ответил Алексий, и когда Геннадий поднял голову, то понял, они уже не в Перимадее.

– Скона?

– Да, — подтвердил Алексий. – То, что ты видишь, это разграбление Сконы Орденом Шастела.

Геннадий нахмурился. За его спиной, хотя он этого и не видел, горели многочисленные склады, и люди дрались, чтобы пробиться к трапам, но корабли уже ушли, и люди падали в воду. Несколько судов затонули, получив пробоины: их обстреливали из катапульт, стоявших на палубах принадлежащих Ордену барж.

– Но ведь этого не было, – сказал он.

– Строго говоря, ты прав, – согласился Алексий. – Бардас Лордан предотвратил такое развитие событий, заставив Горгаса отказаться от войны, так что не случилось ни осады, ни разграбления города, тем не менее ты здесь. Не веришь мне – спроси своего друга.

– Хочешь сказать, что это должно было случиться.

– О боги, конечно, нет. Ты просто начитался Трифануса. По-моему, бессмысленно притягивать оценочные суждения к изучению Закона. Все равно что утверждать, будто солнце всходит на западе. Я лишь хочу сказать, что это случилось. В некотором смысле.

Геннадий поднялся:

– Ты меня совсем запутал. И, пожалуйста, не пытайся ничего объяснять. Боюсь, моя жажда чистых знаний уже не та, что прежде. Так о чем ты хотел меня предупредить?

– Ах да. — Алексий снова протянул руку. – Посмотри туда.

Скона успела исчезнуть: теперь они стояли посреди большого лагеря кочевников, в окружении палаток и временных частоколов. Лагерь, по всей вероятности, подвергся нападению: там и тут горели палатки, проносились всадники с зажженными факелами. Из-под копыт выскакивали люди: некоторые из них тут же падали, сраженные лихими наездниками. Прямо перед собой Геннадий увидел фургон. Верх почти весь сгорел, и голые металлические ободы торчали, словно ребра, с которых содрали кожу. Под фургоном, за колесом, сидел мальчишка, испуганно таращившийся на всадника. Тот, в свою очередь, смотрел на паренька. Геннадий не видел лица воина из-за опущенного забрала шлема…

– Кто это? – спросил он.

– Догадайся.

– Понимаю, – протянул Геннадий.

Какой-то мужчина попытался проскользнуть мимо всадника, чтобы спрятаться за грудой пустых бочек. Увидев его, воин наклонился и нанес удар сверху по голове мужчины.

– Значит, с этого все и началось.

Алексий улыбнулся:

– Боюсь, ты не все понял. Ты ведь предполагаешь, что это один из первых набегов Максена на равнинные племена, да? Тот, во время которого погибла вся семья Темрая, на глазах у будущего вождя.

Геннадий кивнул:

– А разве это не он под фургоном?

– Конечно. Но посмотри на доспехи всадников. Геннадий раздраженно пожал плечами.

– Очень жаль, но я, как ты знаешь, не специалист в военной области. Что такого особенного в этих доспехах?

– На всадниках доспехи имперской тяжелой кавалерии, — пояснил Алексий. – А то, что ты наблюдаешь, можно назвать аннексией того, что было Перимадеей, провинцией. И да, человек на лошади, вон там, это Бардас Лордан, а мальчик под фургоном – вождь Темрай. Конечно, мальчиком его назвать трудно, сейчас ему двадцать четыре – двадцать пять лет, но он выглядит довольно юным для своего возраста, особенно когда ему страшно. Ну и конечно, фургон помогает, дает тень.

Геннадий снова огляделся:

– Ладно, если это так, то почему я не вижу Город? Или хотя бы развалины.

Алексий улыбнулся:

– Вождь Темрай решил, что было бы самоубийством оставаться на месте и сражаться с Империей, тем более что он уже знал, кто стоит во главе армии. «Если им нужна Перимадея, – сказал он. – Пусть придут и возьмут!», после чего приказал своим людям собраться и увел их на равнины, откуда они и пришли. Но провинцию такой ход событий не устраивал. Кто ушел, тот может вернуться, а потому с врагом надо разделаться сейчас. И вот власти провинции отправили на равнины Бардаса, полагаясь на его знание местности и большой опыт. Разумеется, он повел туда, куда, по его мнению, должны были уйти люди Темрая, где они должны были разбить лагерь и где надеялись, избавившись от опасности, отдохнуть. Последовало кровавое побоище – его-то ты и видишь, – и тысячи кочевников сложили головы. Но многие остались в живых. Остаток жизни Бардас провел, гоняясь за ними. Пока не умер от воспаления легких, а его заместитель, некий Теудас Морозин – не знаю, знакомо ли тебе это имя, – вернул армию домой. К тому времени Империя отстроила Перимадею, и Морозин поселился там. Хотя отдыхать ему, бедняге, оставалось недолго. Через какое-то время у границы появились вдруг племена, ведомые сильным, молодым вождем, который был еще совсем ребенком в тот день, когда Бардас сжег лагерь и убил его семью. Он знал, что мира не будет, пока стоит город. Этот вождь оказался военным гением. Теудас Морозин, спешно вызванный и поставленный во главе защитников, проявил себя выдающимся организатором на фоне апатии и беспомощности, необычайных даже по имперским стандартам, но Город пал, а Теудас уцелел в числе немногих…

Геннадий лениво поаплодировал.