Лесная невеста - Елизавета Дворецкая

Месяца два прошли незаметно, начиналась осень. В селениях готовили серпы и не уставали любоваться почти созревшим хлебом – ячменем, просом, овсом, рожью, а заодно сторожить драгоценные нивы. Каждую ночь на краях полей разводили костры, мужчины с луками и рогатинами обходили межи, оберегая поля от медведей, кабанов, оленей, лосей, косуль. Кривичи, уставшие от лепешек из сосновой коры и лебеды, с нетерпением предвкушали настоящий хлеб, пироги, каши, блины – все те простые вещи, которых почти не замечаешь, когда они есть, и которых так отчаянно не хватает, когда их нет!

Но до полного благополучия было еще далеко. Семенное зерно частично было съедено, посеяли в этот раз меньше, поэтому и урожай ожидался меньше обычного. Князь готовил поход в торговые города Варяжского моря, где можно на больших осенних торгах купить хлеба и других припасов, привезенных с юга и запада, в обмен на меха, которых у него имелось достаточно.

С приближением осени зашевелились торговые гости. Многие, из внутренних земель, тоже потихоньку двигались на север, к морю, гостиные дворы у причалов Дивны оживились. На княжьем дворе тоже прибавилось народу: князю приносили мыто, подарки, рассказывали новости. С утра до вечера в обчине святилища, где князь принимал гостей, стоял гул, болтовня, смех, а почтенные купцы под шумок вели деловые разговоры.

– Это что, а вот я тебе про «греческий огонь» расскажу! – доносился из кучки разношерстного народа голос неукротимого Хвата. – Знаешь про «греческий огонь»? Ну, там смола с селитрой или еще чем-то, я не знаю, чего там намешано, и еще чары какие-то, ну, короче, если горшок разбить, оно вытечет и само загорится, и водой не потушить. Вот, дело было, сам не помню, но мне рассказывали, что я это сделал.

– Как – не помнишь? – удивлялись слушатели.

– Ну, пьян был. Мы тогда в Ладоге стояли. Ну, там один мужик нас напоил в дымину, а потом пошли мы с ним и еще с Рыбаком… Не помню, куда шли, вроде к тому мужику, но шли, помню, через пристань. А там ладья, и что-то с нее сгружают, и мужик бегает, вроде хозяин… «Помогите! – кричит. – Грабят!» Потом воевода разобрал, за долги, что ли, у него хотели пару бочек сгрузить. Нас увидел и опять орать: «Помогите, спасите!» Ну, мы туда. Нас трое, еле на ногах стоим, а тех с десяток.

– Да у тебя спьяну в глазах троилось! – смеялся кто-то.

– Ну, не знаю. Те бочки хватают, а мужик кричит: «Не трогай, там “греческий огонь”!» А я хватаю горшок, над головой поднимаю, кричу: «А ну, разойдись, щас как жахну!» Они в ответ: «Не тронь, дурак, сам сгоришь!» Ну и бежать. А там в горшке мед оказался…

Слушатели смеялись, а десятник Суровец качал головой:

– Ой, парень, а если бы правда «греческий огонь» оказался? Ведь всю Ладогу сжег бы, дурак пьяный! Чем своими подвигами дурацкими хвалиться, пойдем лучше на пристань, там смолянский обоз пришел.

Зимобор, до того слушавший одним ухом, невольно обернулся.

– А чего я? – Хват быстро нашел его взглядом. – Вон, пусть Ледич идет. Может, кого из знакомых встретит.

– Видал я этих знакомых в пустой колоде! – очень искренне отозвался Зимобор. Встречать знакомых из Смолянска ему было совсем ни к чему. – Сходи, брат, посмотри, что за люди. Может, у них тоже «греческий огонь» при себе есть…

Хвата не пришлось долго уговаривать, а вернулся он в сопровождении самих смолянских гостей, пришедших поклониться князю Столпомеру подарками. Предвидя это, Зимобор весь день провел на заднем дворе, обучая новых отроков делать щиты. Но он ничего не потерял, поскольку услышанное потом еще долго обсуждалось в обчине и дружинных избах.

Как и предполагал Зимобор, после его исчезновения княгиней стала Избрана, и смолянские гости заливались соловьями, расписывая, как прекрасна она была в красном с золотом заморском наряде на пиру по этому случаю. Секач остался при ней воеводой, а княжич Буяр на другой же день отправился в Оршанский город, и ходили слухи, что перед этим он шумно поссорился с сестрой-княгиней. Но делать было нечего: Дубравка видела основного соперника в Зимоборе и, борясь с ним, так постаралась настроить смолян в пользу Избраны, что теперь не смогла бы обратить общую любовь с дочери на сына, даже если бы и захотела. Только Буяр никак не желал этого понять, и оттого оставаться в городе и подчиниться сестре для него стало невозможно.

К счастью, смолянские торговые гости довольно быстро уехали: прослышали, что полотеский князь тоже собирается на север, и заторопились. Опасность непосредственного разоблачения отступила, но любопытные полочане принялись расспрашивать Зимобора, что он думает о смолянских делах.

– А что бы тебе теперь домой вернуться? Не думал? – спрашивал его иногда Требимер. – Ты ведь, говоришь, сестрич младшей Велеборовой жены…

– Не сестрич, а брат! – поправлял Зимобор, улыбаясь и подавляя досаду: он сам произвел себя в братья собственной матери и теперь был вынужден им оставаться. – Только от разных матерей. Но я ее едва знал! Когда ее в Смолянск увезли, меня еще на свете не было, а потом отец меня прислал к ней отроком, да только она почти сразу и померла.

– Выходит, ты княжичу Зимобору, ее сыну, вуй?

– Выходит, так!

– А ты поискать его не думал? Поможешь родичу, а будет он на княжьем столе, тебя воеводой поставит! Чего теряешься, парень?

– Да что ты к нему пристал, а, отец! – не выдержав, рявкнул Хват. – Отстань от человека! Княжич Зимобор, вон, люди говорят, сам пропал, только кровь на земле осталась! На том свете искать прикажешь? Так Ледич у волхвов не учился в Навь живым ходить! А просто так ему сейчас в Смолянске показаться – голову в волчью пасть сунуть! Как княжича зарезали, так и его зарежут, а потом даже тела не найдут! Не слушай ты его, Ледич, живи с нами. Глядишь, и тут в воеводы выйдешь… опосля.

Зимобор был благодарен Хвату, который так хорошо объяснил себе самому и всем остальным, почему Ледич, будучи ближайшим родственником старшего Велеборова наследника, не едет в Смолянск, чтобы помочь «сестричу» в борьбе за княжий стол. Хват вообще был бы весьма толковым парнем, если бы поменьше говорил о женщинах и получше держал себя в руках. Зимобору он тем больше нравился, что и привычками, и даже лицом напоминал смолянского кметя Жиляту из его бывшей ближней дружины – тот, как говорят, тоже в молодости был буян и гуляка, только на четвертом десятке взялся за ум, хотя бы одной рукой. Где-то он теперь, кому служит?

Хват, несмотря на молодость, тоже был отличным бойцом и многому мог бы научить, если бы только давал себе труд это делать; он с удовольствием красовался перед молодыми, с бешеной скоростью действуя сразу двумя руками – в одной держал боевой топор, а в другой булаву, – но объяснять, что и как, ему было скучно. Заполучив какие-то средства, он неделю мог гулять, спуская все, вплоть до колец на пальцах, а потом, снова разжившись, опять заказывал кольца, чтобы было что пропивать.