Лесная невеста - Елизавета Дворецкая

– Сначала скажи мне, не любишь ли ты другого кого-нибудь? – продолжал Зимобор, снова переместившись и оказавшись у нее за спиной.

Теперь он был совсем близко и говорил ей почти в ухо, но она не тревожилась и не пыталась отодвинуться. От нее не веяло теплом, Кривуша была холодна, как дерево, к которому она прислонялась, как земля, на которой стояла.

– Кого же другого мне полюбить? – Кривуша игриво пожала плечами. – У нас и хороших парней-то нет.

– У нас нет, – согласился Зимобор, – а… там?

– Где? – Кривуша опять обернулась, и лицо ее сделалось настороженным.

– Там, куда ты ходишь, – шепнул он ей в ухо. – Ведь ты ходишь туда, на человеческую сторону?

– Ну и хожу! – Кривуша с досадой дернула плечом.

– Зачем? – настойчиво допытывался невидимый собеседник. – Или там остался кто-то, кого ты любишь?

– Чтоб осина горькая его полюбила! – с яростью ответила Кривуша, но в ее светящихся глазах промелькнула боль, и у Зимобора сжалось сердце. Если можно любить за смертной чертой, то она продолжала любить Горденю, но любовь мертвеца или ненависть одинаково губительны для живых. – Со света его сживу, проклятого! Не ходить ему по земле, не радоваться моей жизни загубленной! Приведу его сюда, чего бы мне это ни стоило, а приведу! Будет и он здесь, где солнце не светит, роса не ложится! Будет мой навсегда – не там, так хоть здесь!

– Как же он пойдет? Ты ведь его ног лишила, он встать не может!

– В могилу без ног ходят! – Кривуша засмеялась, показав тесно сидящие мелковатые зубы, и вдруг лицо ее изменилось. – А ты откуда знаешь?

Она вдруг выбросила руку вперед и наугад вцепилась в рубаху Зимобора. И вскрикнула: для ее рук тепло живого тела было и нестерпимо горячим, и болезненным, и желанным. Зимобор рванулся назад, но из ее цепких пальцев было невозможно вырваться; Кривуша закричала, не помня себя от испуга и ярости.

Не пытаясь освободиться, Зимобор быстро снял с шеи мешочек с плакун-травой и ловко набросил ремешок на шею Кривуше.

Она разом смолкла и замерла, все еще держа его за рубаху, но не шевелясь. Лицо ее застыло, потом дико исказилось, из груди вырвался такой неистовый вопль, что у Зимобора заложило уши и он невольно зажмурился. Земля резко и гулко содрогнулась, подпрыгнула, рухнула в бездну; все внутри сжалось и похолодело, горло перехватило от дурноты. Казалось, весь мир вывернулся наизнанку и само его тело тоже. Зимобор открыл глаза, стараясь уцепиться за дерево, но дерева под рукой не оказалось.

Зато на него буквально обрушился прохладный и влажный ночной воздух, сверху мигнули привычные звезды, и всем существом он ощутил, что снова находится в своем, живом мире. И здесь было почти светло: ночь прошла, только тень деревьев заслоняла от глаз светлое предрассветное небо. Ноги стояли непрочно и вязли в чем-то мокром, воздух был полон кисловатым запахом болота.

Но не успел он смекнуть, что все это значит, как что-то мохнатое и темное бросилось на него. Возле самого лица лязгнули зубы, и спасла его только многолетняя выучка, которая заставляет тело двигаться гораздо быстрее и вернее, чем думает голова. Отскочив, Зимобор обнаружил в двух шагах от себя лежащего на земле волка. Барахтаясь, не находя прочной опоры среди мягких кочек мха и холодных лужиц болотной воды, волк пытался встать. Ничего еще не понимая, Зимобор выхватил меч и в тот самый миг, как зверь снова повернулся к нему и приготовился прыгнуть, сам метнулся навстречу и рубанул по шее.

Морда зверя ткнулась в мох, по шерсти наземь потекла черная кровь. И при виде крови Зимобор понял, что нужно делать. Давняя привычка требовала первым делом вытереть клинок, хотя сейчас была необходимость важнее, чем даже сохранность его дорогого булатного меча. Одной рукой приподняв рукоять, другой он провел по лезвию краем подола своей нижней рубахи, надрезал, оторвал длинный широкий лоскут, быстро протер клинок, снова поднял глаза…

Волка перед ним больше не было. На зеленом мху распростерлось человеческое тело с лужей крови возле шеи. Голова, почти отделенная от тела, лежала затылком вверх, но он сразу узнал Кривушу – ее толстую темно-русую косу, невысокий рост и сгорбленные плечи.

Зимобор погрузил оторванный лоскут в лужу крови, стараясь, чтобы дрожащие пальцы не коснулись ее: кровь оборотня прожжет до костей. Намокший лоскут стал холодным. Да, ее кровь была холодной. Холоднее этой болотной воды…

Лоскут уже весь пропитался темной кровью, опасный холод коснулся пальцев, и Зимобор огляделся, выискивая какой-нибудь широкий лист, чтобы завернуть в него добычу. Чуть поодаль качались заросли папоротника. Он шагнул туда, и вдруг за спиной полыхнуло. Зимобор мгновенно обернулся, не зная, чего ждать от мертвого оборотня.

Тело Кривуши было охвачено пламенем. Мертвый синий огонь с жадным диким ревом обвил ее разом всю, темно-синие, как молния в туче, искры били вверх столбом, и Зимобор отскочил, закрыв лицо рукой, хотя никакого жара не почувствовал. «Перун-Громовик!» – только и успел он подумать, подняв свободную руку, чтобы сделать перед собой знак Перуна, как столб синего пламени опал. Теперь на месте лежащего тела было лишь черное выжженное пятно. От Кривуши не осталось даже пепла.

Зимобор поднял голову, оглядел небо и верхушки деревьев, пытаясь сообразить, где же он находится и как отсюда выбраться. Мысли двигались еле-еле, и все в голове словно заржавело.

Белое облачко задрожало; на вершину ели упал первый солнечный луч, как золотая ленточка. Кончилась купальская ночь, и с новым днем наступило лето.

Пройдя уже знакомой дорогой, Зимобор вышел из леса на ражное поле и сразу увидел Дивину возле ворот. Заметив его у лесного колодца, она не удивилась, а пошла ему навстречу.

– Принес? – спросила она, посмотрев на смятый лоскут в его руках.

– Принес.

– Давай.

Дивина только взглянула ему в лицо, как будто хотела сразу прочесть по нему все, что с ним случилось за ночь, но ничего спрашивать не стала.

– Иди домой, – она кивнула на ворота, – там на печке рыба, поешь. И не выходи пока никуда. Я потом приду.

И она поспешно ушла, унося лоскут с синей кровью оборотня – единственное лекарство для Гордени и двух других парней.

В этот день Зимобор ее почти не видел. До обеда народ отдыхал и отлеживался после вчерашнего буйства, потом Доморад начал собираться в путь – надо было готовить струги, перетаскивать в них поклажу. Дивина пропадала где-то, и Зимобор только мельком видел ее два или три раза, и каждый раз у него падало сердце. Ночью он почти не спал, ждал, сам не зная чего, но никто его не тревожил – ни мертвые, ни живые.

На рассвете оба струга были готовы к отплытию. Провожать их пришло довольно много людей, не исключая и старейшину с сыном. Посчитали, что он решил оказать честь отъезжающему Домораду, но воеводский сын все косился на Зимобора и словно искал кого-то возле него. Зимобор и сам искал ее – но Дивина не показывалась.