Лесная невеста - Елизавета Дворецкая

Хват, несмотря на молодость, тоже был отличным бойцом и многому мог бы научить, если бы только давал себе труд это делать; он с удовольствием красовался перед молодыми, с бешеной скоростью действуя сразу двумя руками – в одной держал боевой топор, а в другой булаву, – но объяснять, что и как, ему было скучно. Заполучив какие-то средства, он неделю мог гулять, спуская все, вплоть до колец на пальцах, а потом, снова разжившись, опять заказывал кольца, чтобы было что пропивать.

Столпомер не заговаривал с Зимобором о Смолянске и тамошних делах, но несколько раз тот ловил на себе пристальный, внимательный взгляд князя. Купцы с уверенностью говорили об убийстве княжича Зимобора, и здесь все считали его мертвым. Не было оснований бояться, что князь этому не верит. Но он явно не забывал и о том, что в его дружине служит ближайший родственник погибшего смолянского наследника.

– Ну, родич я княжичу, и что? – отвечал Зимобор, если ему намекали на это. – Ведь не по отцу, по матери. А ее и мой отец был простым человеком, пока князь Велебор ее в жены не взял. У него от княгини двое детей, им все и достанется.

– Нет, ты неправильно говоришь! – возражал еще один из Столпомеровых десятников, по прозвищу Судила. Прозвище он получил за то, что хорошо знал законы и еще лучше умел подтягивать их к тому, чего бы ему хотелось. – Вот сам посуди. Первый наследник, когда князь Велебор умер, был его сын Зимобор, так? Так. Значит, он, Зимобор, умер, будучи все равно что смолянским князем. Так? А ему-то кто ближайший родич? Ты! Потому что вуй, куда уж ближе![33] Значит, наследник всего, что у него в тот день было, – ты! И раз был он все равно что смолянским князем, значит, смолянский князь теперь ты, брат!

Князь ничего не говорил, слушая это, но его молчание казалось Зимобору многозначительным. Леший его знает, этого Судилу, а может, действительно по закону получается так! Зимобор не знал, смеяться надо или плакать: он так удачно «выбрал» себе родство с самим собой, что теперь оказался прямым наследником самого себя! И мог начать все заново.

Но пока не хотел. Ему не давали покоя мысли о Смолянске, о Дивине, которая ждала его в Радогоще, о Младине, которая могла когда угодно погубить все его надежды, и сам не знал, чего же хочет и что делать. И потому не делал ничего, а просто жил, выжидая, когда вся эта муть отстоится и наступит хоть какая-то ясность.

Однако все эти разговоры ему были неприятны, и он испытал радость и облегчение, когда однажды утром услышал свое имя в числе тех, кто должен был отправиться с княжеским обозом на север. Со своими товарами князь Столпомер посылал воеводу Доброгнева Лишенича, а с ним четырех десятников с их людьми: Хвата, Тихого, прозванного так за весьма буйный нрав, Сулицу и Зимобора.

За пару дней до отъезда к Зимобору явился старый знакомый – Зорень. Узнав о намерении князя, Доморад решил не откладывать свой поход на Варяжское море до весны, а воспользоваться столь удобным случаем и присоединиться. Сам он, правда, не решался на такую дальнюю дорогу и посылал вместо себя сына, к явному торжеству последнего. Зореню не терпелось доказать, что он может делать дела и сам, без отцовского пригляда. Теперь он пришел просить Зимобора, чтобы тот похлопотал перед князем. При этом Зорень искренне восхищался тем, что его бывший ратник уже стал в княжеской дружине десятником, причем уверял, что ничего другого и не ждал.

В благодарность за помощь Зорень позвал Зимобора вместе с Хватом к себе. Принимали их хорошо, Доморад даже намекал, что за княжеского десятника он и дочку не прочь отдать… Его незамужняя младшая дочка оказалась здесь же и прислуживала гостям за столом – это была круглолицая, румяная, похожая на Зореня девушка с такими же кудрявыми светлыми волосами, заплетенными в длинную пышную косу. Домашние звали ее Куделька.

– Да ну, отец, ты забыл, у него же есть невеста! – напомнил Зорень. – В Радогоще! Она же тебя лечила.

– Да, совсем старый стал, память отшибло! – Доморад засмеялся и хлопнул себя по лбу. – Такую девицу разве можно забыть? Точно, совсем старый!

– Я, я зато без невесты хожу, один, как ветер в поле… то есть кол посреди двора… то есть… – Хват даже подпрыгивал на месте и смеялся, не зная, с чем сравнить свою горькую одинокую долю, но сравнения просились на язык такие, что Куделька фыркала и краснела то ли от стыда, то ли от смеха. При родичах Хват, конечно, не смел ловить ее за руки и сажать к себе на колени, как он имел привычку делать, но его глаза почти не отрывались от миловидной девушки.

Всю обратную дорогу до княжьего двора Хват перебирал ее достоинства в таких выражениях, какие ей самой никак не стоило слышать, а потом вдруг что-то вспомнил и, присвистнув, сказал:

– Слушай, а у тебя, выходит, невеста есть? Что ж ты молчал?

– А чего говорить? – Зимобор пожал плечами. Даже если бы ему и хотелось говорить о Дивине, Хват стал бы последним человеком, которого он для этого выбрал бы. – Ты ведь мне не сват.

– А что за девка? Красивая? Ты с ней…

– Заткнись, а? – вполне равнодушно попросил Зимобор, глядя перед собой, но Хват – о чудо! – действительно унялся и заговорил о другом.

Через пару дней обоз наконец собрался, князь принес жертвы Велесу, и длинная вереница ладей двинулась вниз по течению Дивны-реки. Большая часть их принадлежала князю, но и некоторые из полотеских купцов присоединили свои товары, пользуясь таким удобным случаем. Дорога показалась веселой: везде, где приходилось ночевать, княжеских людей угощали хлебом и пирогами из зерна нового урожая, меж полей носили Отца Урожая – первый сноп, наряженный в рубаху и портки, с красными лентами в «бороде». Женщины-жницы выходили в поле в самых лучших одеждах, как на праздник, девушки бегали веселые, и Хват, каждый раз исчезавший с наступлением темноты, возвращался под утро усталый и довольный.

Плыли пять дней: сначала через кривичские земли, потом через земли латгалов и ливов. На каждой остановке навстречу выходили вожди и старейшины в сопровождении собственных дружин, обменивались с воеводой Доброгневом речами и подарками – с этими народами у князя Столпомера был заключен мир. Несколько балтских купцов даже присоединились к обозу. Хват все подмигивал местным девушкам, сверху донизу обвешанным металлическими украшениями, и таращил глаза на их ноги под короткими, до колен, рубахами. Девушки посмеивались между собой, но близко не подходили.

Через устье Дивны вышли в море и еще пару дней плыли вдоль берега залива на северо-запад. После ночевки на берегу обогнули мыс и теперь, опять принеся жертвы Велесу и морскому владыке Ящеру, пустились через открытое море прямо на закат. Плыли четыре дня. Ветер то поднимался, то опять стихал, то ставили парус, то гребли, и непривычные к морю кривичи жестоко страдали от качки, а еще больше от страха, но деваться было некуда.