Стрижи - Фернандо Арамбуру

– это тот, кто желает, чтобы общество организовало себя как семья, где все обязаны любить друг друга. А уж коли откажешься, пеняй на себя.

Отец любил повитийствовать. Особенно ужасными – потому что долгими и скучными – были рассуждения, которыми он пичкал нас летом в машине по дороге к морю или обратно домой. Даже мамины мигрени, когда она, съежившись от боли, сидела рядом с ним, не могли заставить его помолчать.

По выходным мы часто ездили в парк Каса-де-Кампо или в горы, и, когда добирались до места, папа первым делом оглядывал землю, отыскивая своих любимых муравьев. Как сейчас вижу: он сходит с тропинки, наклоняется над густой травой и вдруг в порыве неописуемого восторга начинает энергично размахивать руками, подзывая нас к себе.

– Видите? – говорил он, указывая на цепочку трудолюбивых насекомых. – Ни один муравей не отличается от своих собратьев, все трудятся ради общей цели, стремясь обеспечить процветание муравейнику.

Точно так же он объяснял жизнь пчел. И в обоих случаях подчеркивал важность роли матки или царицы – для него это был образец лидера, посвятившего жизнь некой миссии, хотя они никогда не покидали свое гнездо или свой улей. Отец считал, что так же должно быть построено и человеческое общество. Что все должно быть поделено поровну, а частная собственность сведена к самому необходимому.

– А если кому-то это не по вкусу, скатертью дорога. Ничто не заставляет муравья жить со своими собратьями. Он всегда волен уйти. Только надо посмотреть, как долго он продержится в одиночестве.

Еще одним из его принципов был следующий:

– Нельзя слишком раздувать собственное «я».

Обихаживать некое внутреннее пространство, недоступное для посторонних, – это казалось отцу непродуктивной роскошью. А развивать на практике личные качества, которые не принесут пользы той или иной группе, – чистым эгоизмом, хуже того, предательством по отношению к себе подобным.

– Как по-вашему, хорошо было бы, если бы один какой-нибудь муравей взял бы да и улегся загорать, пока остальные трудятся в поте лица?

В соответствии со своими убеждениями отец не упускал случая, чтобы подрезать под корень малейшие ростки своеобразия, если они проявлялись у меня или брата, как и ростки личной инициативы. Трудно даже вообразить, насколько пагубно это сказывалось на развитии нашего характера. Маме он запрещал красить губы и делать маникюр. Как она рассказывала нам позднее, в некоторой мере даже польщенная, причиной тому была ревность. А я склонен объяснить это желанием проявить свою власть.

Отец был верховным вождем. Правителем нашей семьи.

А потом выяснилось, что тайком он писал дурацкие стишки и посвящал их неведомой Биби, «главной звезде его ночей».

17.

Мы решили провести воскресенье на природе, в одном приятном месте, где бывали и раньше, рядом с неглубокой заводью у реки Лосойя, идеальной для купания. Стояла безумная жара, неумолчно стрекотали цикады, а по телевизору постоянно предупреждали, что надо соблюдать осторожность во избежание лесных пожаров. Именно в то лето поползли первые слухи о плохом состоянии здоровья диктатора. Папа пообещал сводить нас в ресторан и угостить чуррос с шоколадом, как только прозвучит сообщение, о котором он так мечтал. В надежде услышать его он включал транзистор и приказывал нам замолчать. Как известно, событие это заставило себя ждать до ноября. И папа действительно угостил нас чуррос с шоколадом в кондитерской «Сан Хинес», хотя маме пришлось напомнить ему о летнем обещании.

Итак, мы расставили стулья, складной стол и складной гриль за каменными глыбами – достаточно далеко от дороги. Место было не совсем уединенным, но имело то преимущество, что мы чувствовали себя там скрытыми от посторонних глаз. Налюбовавшись на муравьев, папа позвал нас с Раулито купаться, и даже мама какое-то время посидела на берегу, опустив ноги в воду. В ту пору мы представляли собой семью если и не счастливую, то уж точно дружную, и такие пикники по воскресеньям позволяли нам скромно и незатейливо подражать отдыху богачей.

После купания мы с братом принялись ловить ящериц, кузнечиков и других безобидных тварей, присоединившись к мальчишкам примерно нашего возраста, которые тоже приехали к реке со своими родителями. Папа и мама вернулись туда, где мы оставили наши вещи, чтобы разжечь огонь – естественно, соблюдая все предосторожности, поскольку в этом смысле они всегда были очень аккуратны. А мы им пообещали, что, как только они позовут нас обедать, тотчас прибежим.

Минут двадцать мы резвились и исследовали берег, но тут я сунул руку между вросшими в сухую грязь камнями и, вытащив ее, с изумлением увидел, что она вся в крови, хотя боли не почувствовал. То ли порезался о какой-то острый предмет, то ли меня кто-то укусил. Я быстро окунул руку в воду, но это не помогло. Кровь текла так сильно, что я испугался. А заметив ужас в глазах Раулито, понял, что дело действительно серьезно. Надо было со всех ног мчаться к маме с папой. Брат остался на берегу с новыми приятелями.

Вскоре я стал свидетелем сцены, которая полностью выходила за рамки моего понимания, и даже теперь, когда я научен куда лучше разбираться в некоторых особенностях человеческого поведения, не избавился от сомнений на этот счет. Я хотел как можно быстрее добежать до родителей, поэтому свернул с тропинки и двинулся прямо через кусты. Выглянув из густых зарослей, я увидел уже пылающие поленья. А еще я увидел папу – голый по пояс, он стоял на коленях, и мама хлестала его ремнем.

На миг я забыл про свою окровавленную руку, настолько меня поразило, что слабый бьет сильного, а тот даже не пытается защититься. Удары были нечастыми и, насколько я различил из своего укрытия, довольно вялыми. Они не мешали родителям тихо переговариваться. Интуиция подсказывала, что я не должен вмешиваться в происходящее, что бы оно ни значило. Но я терял слишком много крови, поэтому вернулся на тропинку и, подходя к нашей стоянке, изобразил громкий плач, чтобы дать знать о своем приближении. Родители в тревоге выскочили мне навстречу. Папа все еще был с голым торсом. При виде моей окровавленной руки мама кинулась к машине за аптечкой.

18.

Было воскресенье, в кармане у меня лежали билеты на сегодняшний вечер в Испанский театр на спектакль «Праздник, праздник, праздник». Еще неделю назад мне задешево предложил их коллега по школе – что-то у них в семье не сложилось, и сами они пойти не могли. Во время перемены я позвонил Хромому на работу и спросил, не хочет ли он составить мне компанию. С удовольствием, ответил