Убийца-юморист - Лилия Беляева

— Еще чипсы? — спросил меня шустрый Андрей и тряхнул головой, пустил свои длинные волосы в краткий полет. — Пусть! Ирина Георгиевна их любит.

Он взял хрустящие пакеты из моих рук, положил сверху других. Получилась пирамида. Подмигнул мне свойски:

— Цирк!

Ирина лежала на высокой подушке, одетая в бледно-золотистый шелковый халат, укрытая до пояса оранжево-черным пледом. Уже знакомая мне девушка с длинными темными прямыми волосами и челочкой говорила ей с горячностью:

— Честно-честно, получится-получится! Не все же только о еде, есть же с порывами…

— Вот, Танечка, какая это прелесть — юность! Алиночка уверяет меня, что на вечер памяти Владимира Сергеевича придет не менее пятисот человек. Даже если это мероприятие организовать летом. Придут потому, что в миллионах семей есть его стихи, романы… И потому, что она с соратниками постарается раздать билеты заинтересованным людям. Я же считаю, что хотя Владимир Сергеевич родился в июле, — вечер надо перенести на осень, когда люди вернутся из отпусков.

— Я именно так считаю! — сказала очкастая белокурая худышка с острым носиком. — Осенью люди другие.

Очень высокий, жердеобразный парень, похожий на молодого Горького, произнес на «о», с волжским акцентом:

— Не надо торопиться! Лучше хорошенько приготовиться.

В тон ему отозвался светловолосый с такими же светлыми усами:

— Поспешишь… известное дело… — людей насмешишь.

И только Андрей промолчал, да круглолицая толстушка в джинсах и тельняшке с засученными рукавами. Они исподтишка рассматривала обстановку, подолгу задерживала взгляд на пунцово-бордовом ковре во всю стену, увешанном саблями, на белоснежном шкафу, инкрустированном бронзой, на хрустальной люстре, похожей на фонтан, искрящейся радугами…

Вообще-то здесь было чего посмотреть, особенно тем, у кого в доме самой дорогой вещью считался холодильник «Свияга», выпуска 198… какого-то там года. Один высокий трехстворчатый трельяж чего стоил! А если принять во внимание напольные часы музейного вида, сверкающие золотыми завитками отделки…

— Танечка, а ваше какое будет мнение? — Ирина смотрела на меня исключительно приветливо.

— Мое? Не знаю, право… Но осенью, конечно, лучше… Недаром осенью открывают сезон театры…

— Хорошо! — легко согласилась она. — Переносим на сентябрь. — И опять ко мне. — Вот пишут, говорят, будто бы люди сейчас совсем очерствели, что молодежь ужасно эгоистична. Но посмотрите на этих ребят! Пришли, как только услышали, что со мной несчастье! Танечка, пожалуйста, если можно, как-то упомяните про них в газете…

— Не надо, не надо, Ирина Георгиевна! — раззвенелась очкастенькая худышка. — Мы же просто! Мы же в детстве читали стихи Владимира Сергеевича!

И светловолосый парень при мягких, немножко в завиток, усах, поддержал её полубаском:

— Мы с уважением… Не для славы.

— И все-таки, все-таки, — настаивала Ирина. — На всякий случай запишите их фамилии!

— Ну уж это и вовсе зря! — отозвался усатенький и передернул плечами.

Но Ирина не поддалась и с каким-то странным, капризным упрямством потребовала:

— Запишите, Танечка! Для памяти! Хорошие поступки следует поощрять! Пусть другие знают и учатся…

Мне почудился в её голосе какой-то надрыв, какая-то болезненная нота… Мне даже показалось, что она, эта в общем-то самоуверенная женщина, ищет во мне соратницу… Мне как-то невольно передалось её волнение. Или я почуяла какую-то выгоду для себя? Но в ту же секунду, едва она отговорила, объявила с решительностью идущего напролом:

— Ребята! В самом деле! Это же другим наука! Как вас зовут?

Девушки сдались легко. Очкастенькая худышка представилась даже с отчеством:

— Алина Витальевна Чегодаева.

Толстушка оказалась Ренатой Романовной Гаджинской. Жердеобразный высоченный парень, сидевший на стуле в позе полусложенного перочинного ножа, назвался Глебом Завьяловым, а светловолосый, при усах, в белой рубашке с отточенными складочками на коротких рукавах — Павлом Федоровым.

— Неудобно… неловко, — смущенный Павел вертел в пальцах тонкую книжицу. — Мы же просто…

— А кто «вы»? — спросила я. — Вы где-то вместе учитесь… работаете?

— У нас литобъединение при Доме культуры завода «Гигант», — поспешила с разъяснениями очкастенькая Алина. — Мы пишем рассказы и стихи. Владимир Сергеевич нашел нам спонсора. Из-за этого нам удалось выпустить по книжке, правда, очень маленьким тиражом, всего по двести экземпляров. Но вы же знаете сегодняшнее экономическое положение в полиграфии, в издательствах…

— Знаю.

— Мы рады, что хотя бы по двести…

— Если хотите — подарим, — вдруг предложил Павел Федоров. — Вот моя…

Я ещё не знала, пригодится ли мне когда-то и где-то столь плотное знакомство с этими начинающими писателями, но шестое чувство подсказывало: «Не упускай момент! Пожалеешь!»

Вдруг Ирина показала рукой на Павла и произнесла:

— Тоже в Чечне воевал… Тоже хлебнул… Мне нужен был шофер, я ему предложила. Кажется, мы довольны друг другом.

— Я-то уж ещё как! — ответил Павел. — Я и не думал… Вышел из госпиталя полузалеченный…

Он словно бы рывком раздернул рубаху на груди. Кривой, какой-то складчатый рубец змеился по левой стороне его груди и до пояса, и, наверно, ещё ниже…

В комнате стояла тишина.

— Вышел, значит, — Павел медленно застегнул рубашку. — И куда? Кому нужен? Карманы полны стихов… Писал, писал, пока лежал… В уме сочинял даже под капельницами. Случай выручил. В газете увидел фотографию. На ней Владимир Сергеевич с начинающими литераторами, и один, вот он, Андрей, тоже после Чечни… Позвонил, узнал адрес, пришел… Никогда не забуду, как меня принял и Владимир Сергеевич и Ирина Георгиевна. Сразу все поняли. Предложили шофером… А я ведь танкист-водитель и до армии шоферил… Теперь вот и работу имею… жениться успел на москвичке… и стихи учусь писать. Ирина Георгиевна много подсказывает. Вот об этом напишите, что и хорошие люди есть, а то по телеку как заведут о ворюгах да бандитах…

— Кто машину вел, когда случилась авария? — дернуло меня спросить.

Павел поднял обе руки вверх:

— Чур не я! Сама Ирина Георгиевна. Я на другой, на «вольвушке» ездил в совхоз за молоком, творогом и мясом.

Разговор словно бы был исчерпан. Ирина улыбалась всем и никому в особенности с высоких подушек. Гости дописывали что-то, адресованное мне, в своих книжечках.

Один Андрей как сидел в углу, в кресле, так и продолжал сидеть.

— Андрюша, а ты? — обратилась к нему хозяйка.

— Не играю. Не хочу грузить человека своими ещё совсем слабенькими работами, — отозвался он непреклонно. — Я о другом… Я все о том, как они меня обманули! Притворились писателями, а на деле — одна фигня! При советской власти рвали друг у друга куски и сейчас рвут! Все! И русские, и нерусские! Как жили шайками, так и продолжают жить. А эти, наивные, — он небрежно бросил руку с вялыми пальцами в сторону своих приятелей и приятельниц, — ещё думают, что я чернуху лью! Они ещё мечтают в литинститут пробиться! А там чего стоит один тамошний начальничек, ексель-моксель, автор романушки «Синхронизатор», да ведь голый педераст! Зачеты ставит голодным парням за сеанс общения! Они сами рассказывают! Они рассказывают, а у меня шерсть на загривке дыбом зараз! А он, этот деятель, в телек вылезает, насчет высокого искусства губами шлепает! И все уши распустили! За национальную идею хлопочет, потаскун! Ну я пошел. Вам, Ирина Георгиевна, пора отдохнуть…

Спальня быстро опустела. Я сунула тонкие книжечки голубого цвета в свою сумку, спросила сразу и без подходов:

— Случайно или?..

— Насчет случайности исключается, — задумчиво, покладисто отозвалась Ирина, закрыв глаза. — Как сейчас вижу — пергидролевые кудри и бешеный, злорадный блеск карих глаз…

— То есть?

— То есть Наташка собственной персоной, предпоследняя жена Владимира Сергеевича. Она же сумасшедшая! Алкоголичка и наркоманка! Она время от времени врывается в мой дом. И кричит, что все равно не даст мне житья, все равно от меня камня на камне не оставит и отомстит за то, что я увела её мужа!

— И это кто-то слышал?

— Да, думаю, весь поселок! Так орала, так орала в последний раз. И, конечно, Андрей слышал, Лина, домработница. Она здесь. Хотите позову? Если мне не верите?..

Но моего согласия не стала дожидаться, крикнула громко и ещё позвонила в колокольчик.

Грузная женщина в фартуке, которую я уже видела, с угрюмым вниманием выслушала вопрос и с большим воодушевлением подтвердила:

— Грозилась. У ней давно не все дома. Пьяница. От неё всякого можно ожидать. Она в меня веником кинула. Она все инопланетян ждет. Они прилетят и заберут её на какую-то звезду, где все лиловое и цветы выше человеческого роста, и какие-то струны на небе, все небо, говорит, в золотых струнах, все небо играет музыку. В общем, с мозгами у бабеночки худо. Вот и Владимир Сергеевич терпел, видно, терпел, а потом взял и ушел…