Истребивший магию - Юрий Никитин

Он подставил ей руку, она была настолько увлечена обличениями, что забылась и машинально оперлась, по телу прошла сладкая волна, ладонь волхва широка, как плоскогорье, а еще горячая и крепкая, словно скала, прогретая на жарком солнцепеке.

Опустив голову, чтобы он не увидел внезапный румянец на ее щеках, она сунула повод заспанному слуге, заикающимся голосом повторила то, что говорил волхв, а потом взяла себя в руки и шла за ним, размахивая передними конечностями, и снова обличала, обличала.

Олег слушал милое щебетанье и думал, что мир нужно изменять, иначе он неконтролируемым образом начнет изменять нас самих. Даже самые лучшие из людей только вначале, когда натыкаются на запасы магической воды, пещеру с сокровищами, золотую рыбку, — готовы делиться богатством с другими, облегчать им жизнь, лечить, но все сильнее становится соблазн не переубеждать упрямого соседа или пытаться с ним как-то ужиться, а превратить в жабу или что-нибудь не менее гадкое, чтобы избавиться раз и навсегда. Или даже не навсегда, редко кто сразу вот так… но потом всякий решает: а почему бы и нет? Власть портит людей очень быстро. Потому, наверное, власть нужно давать на время, а потом отбирать… Но как отобрать?

В харчевном зале на диво полно народу, толстая девка с глупым, но добрым лицом и широкой довольной улыбкой разносила в кувшине вино. Ей подставляли кружки, кто деревянные, кто глиняные, у одного даже настоящая бронзовая, очень дорогая. У многих не кружки, а чаши, пусть из дерева, но все же не кружки, что значит, гости зажиточные.

Кто-то наигрывал нехитрую мелодию, за столами шумно разговаривали, веселились, сыпались шутки, девку с кувшином часто хлопали по толстой заднице, на что она только улыбалась шире и двигала ягодицами.

Олег заказал ужин, им принесли и поставили мясо и парующую гречневую кашу. Он принялся за еду, Барвинок еще не выдохлась, но что-то заподозрила, волхв смотрит на нее зеленущщими глазами и равномерно кивает, явно признавая ее правоту, свою вину, и даже согласился, что ему надо пойти и немедленно утопиться.

— Что ты, гад полосатый, — прошипела она, — все соглашаешься?

— С тобой нельзя не согласиться, — сказал он серьезно.

— Почему?

— Ты ешь-ешь, а то остынет.

— Почему нельзя не согласиться?

— Ты права, — сказал он с убеждением.

— А о чем я говорила?

Он подумал, подвигал кожей на лбу.

— Разве это важно? Ты хорошо говорила. С жаром, убедительно. Чувствуется, что веришь в свои слова, а не просто прикидываешься, как вы все умеете. Это здорово, я так редко вижу, чтобы кто-то не рвал и хапал только для себя!.. Ты бьешься за всех, это просто невероятно. Глазам не верю, но… ты такая.

Она фыркнула.

— А ты? Отказаться от озера с магической водой! Надо быть каким упертым человеком идеи!.. Хоть и какой-то странной, причудливой. Надеюсь, пойму.

Он спросил с любопытством:

— Зачем?

— Лечить буду, — сообщила она. — Я же лекарь, забыл? Сперва нужно понять, на чем свихнулся. Потом лечить намного проще. Может быть, тебе нужно всего-то несколько кольев обтесать на голове… или мешок орехов поколоть? Ну, пусть два или три.

Он ел неторопливо, зеленые глаза задумчивы, хоть и смотрит ей в лицо, снова кивнул, выражение не меняется, она ощутила, что начинает злиться.

— Почему ты взялся за это?

Он взял кувшин, налил ей в широкую чашу. Судя по насыщенному цвету, красное вино, явно желает подпоить, чтобы стала посговорчивее, однако ноздри уловили аромат свежего компота.

Волхв проговорил задумчиво, абсолютно проигнорировав выражение острого разочарования на ее хорошеньком личике:

— Почему я? Потому что все, кому было сказано насчет дороги… и кого даже ткнули носом, куда идти, все равно ухитрились сбиться с пути. То начали искать истину в похоти, то башню до неба строили, до богов добраться восхотелось, то решили, что Творец вообще махнул рукой на род людской, и потому самое время подсуетиться и постараться понравиться Его Врагу… Мол, вся земля теперь принадлежит ему, так что надо славить Тьму и все, что к Тьме принадлежит…

Она переборола себя и слушала внимательно, он видел, как поблескивают ее глаза.

— И ты решил…

Он ответил с неудовольствием:

— Не я.

— А кто?

— Тот, кто во мне.

— Не понимаю, — ответила она искренне.

Он хмыкнул.

— Да, это тебе не «гав» над ухом, что тебе так понравилось. Это понять непросто.

— Объясни, — попросила она смиренно, — может быть, я все же пойму… бабьим умом своим?

Он проворчал:

— Если бы я сам понимал. Я только чую… Как вон ты чуешь красивость тряпок, сапожек и чем покрасить ногти, так я чую зов Творца. Он терпеливо ждет, что придем к нему. Но не такими, как сейчас… Такие ему не нужны, такие не придут, да он и побрезговал бы такими сопливыми.

— А каких допустит?

Он пожал плечами.

— Этого не знаю. Знаю только, каких не допустит.

Она сказала печально:

— Полагаешь, ему не нужны хорошие честные люди, что верят в удачу?..

— Верить нужно только в свои силы, — ответил он снисходительно. — Это, кстати, и есть единственная правильная вера в Творца. Ведь это он нас создал! А если не дойдем до цели, это наша вина, а не Его.

Она сказала настойчиво:

— А кто не может идти? Ты уничтожишь этих слабых?

Он поморщился.

— Нет, конечно. Слабые в Царстве Божьем не нужны, этих дурачков только пожалеть нужно и… оставить, пусть копаются в своем дерьме и дальше, как жуки навозные. Даже если они хорошие и честные. А тех, кто соблазнит малых сих, — я буду уничтожать люто и нещадно.

— Ты злой, — сказала она убежденно.

Он задумался, повторил:

— А кто соблазнит малых сих… гм, хорошо звучит, надо запомнить на будущее. Когда-нибудь запишу в книгу правил.

Она фыркнула:

— Если тебя не прибьют раньше.

— Да, — согласился он, — желающих прибить… тьма. Не понимаю, почему люди такие злые?

Она сказала саркастически:

— Ну да, ты же ходишь по свету и всем раздаешь цветы и пряники!

Он допил из чаши, лицо слегка раскраснелось, она заподозрила, что у него совсем не компот, но все-таки наливал из одного кувшина, мерзавец, как же это делает…

— Закончила? — поинтересовался он. — Пей, и пойдем.

— Как тебе не терпится, — буркнула она, но послушно поднялась. — Так и быть, идем.

Их провожали долгими взглядами, к этому она уже привыкла, шла красиво и гордо, только косилась на волхва, замечает ли, как на нее смотрят, но тот двигается через зал, словно большой корабль к дальнему острову, даже глазами не поведет в стороны, хотя ей все чаще кажется, что видит и замечает гораздо больше, чем показывает. Но все-таки хотелось бы более заметных знаков внимания, чурбан несчастный.