От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе - Терренс Рил

одиноким, пока Диана не поворачивается к вам спиной.

— Пожалуй, это так ощущается.

— Тогда все выплескивается наружу, — предполагаю я. — Все ваше одиночество. Все его одиночество — того семилетнего мальчика.

— Примерно на этот возраст я себя и веду, по мнению моей жены, — соглашается Чарльз и сцепляет пальцы. — Хорошо, продолжим. Что теперь?

— Если позволите, я расскажу вам, что мы с Белиндой говорили детям, когда им было четыре.

Чарльз поднимает глаза.

— Скажите словами, — раздельно говорю я.

— Например?

— Например, подойдите к жене и скажите: «Ты знаешь, мне было бы кстати, чтобы меня обняли».

Чарльз с усмешкой откидывается на спинку дивана.

— Ты представляешь себе, чтобы я так сделал? — обращается он к Диане. — Тебе бы понравилось?

Диана улыбается.

— Все лучше, чем слоняться вокруг, словно надутый мальчишка, — легкомысленно отзывается она.

Но Чарльз смотрит на нее серьезно.

— Ты согласна, чтобы я был слабым? — спрашивает он с самой настоящей искренностью и открытостью — такую открытость я вижу у него впервые.

Диана вскидывается:

— Можно подумать, ты не знаешь, что я и так прекрасно понимаю твои слабости! Милый, мы все в чем-то слабые, в чем-то сильные. Кого ты хочешь обмануть?

Чарльза это не убеждает.

— Вы знаете, человек, который не просит у жены утешения, — это человек, который наказывает ее, когда она его не поддерживает.

Чарльз хмыкает — его это не убеждает.

— А вот вам горькая пилюля, — говорю я Чарльзу. — Вы готовы?

Он кивает.

— Нельзя сердиться, что вам не дают чего-то, о чем вы никогда не просили.

— Но когда я все-таки прошу…

— Я говорю не о сексе, — торопливо добавляю я. — Чарльз, у вас есть эмоциональные потребности помимо секса. Многие мужчины — это песня на одной ноте. Вы не уверены в себе — вы хотите секса. Вам одиноко — секс. Разве не так?..

— Ясно, я уловил идею, — говорит Чарльз.

— Ну что, зайчик, — обращается к мужу Диана. — Ты будешь разговаривать со мной? Расскажешь мне, кто ты такой? Что ты чувствуешь?

— Я чувствую, — с напором говорит Чарльз, — что мне хотелось бы быть поближе к тебе, ну, физически.

— А другие чувства? — спрашивает она.

— Другие чувства тоже есть, — заверяю я их. — Да-да, например, что все на вас ополчились.

— Это что, тоже чувство? — спрашивает Чарльз.

— Да, Чарльз! — Я в шутку поздравляю его.

Он поджимает губы и смотрит на Диану.

— Значит, если я приду к тебе…

— Да, Чарльз, — говорит она.

— Совсем беззащитный…

— Да, Чарльз.

— И поделюсь своими чувствами…

— Да, Чарльз.

— Тогда мы станем ближе, то есть у нас будут более интимные отношения?

— Господи Иисусе, — выдыхает Диана.

— Стойте, стойте, — говорю я ей и обращаюсь к Чарльзу. — Если вы отстанете от нее. Если всерьез возьметесь за задачу определить другие чувства и потребности помимо сексуального желания. Если прекратите давить на Диану своими невербальными претензиями…

— Что тогда? — спрашивает Чарльз.

— Вероятно, вы будете удивлены, — говорю я ему. — Возможно, окажется, что вы привлекательнее, чем думали.

— Я ничего не обещаю! — поспешно вставляет Диана.

— Только без подмены понятий, — предупреждаю я Чарльза. — Никаких претензий, никакого давления.

— Эта часть понятна, — отвечает он.

— Неужели вы не понимаете, — говорю я с мягким укором, — что взрослые мужчины обычно сексуальнее семилетних мальчиков?

Чарльз устремляет на Диану долгий взгляд.

— Ты полюбила меня за силу, — говорит он ей. — Ты мне так и сказала.

— Чарльз, я полюбила тебя всего целиком. Ты от меня ничего не спрячешь. Я вижу, что именно ты пытаешься скрыть от меня, и вижу, как ты это скрываешь.

— Что же ты видишь? — Он несколько настораживается. — Что я пытаюсь скрыть?

Она протягивает к нему руку, берет его за подбородок, заставляет повернуть голову и посмотреть прямо на нее.

— Тебя я вижу, дурачок. Я вижу этого мальчика.

Чарльз хмурится.

— Мне нравится этот мальчик, — говорит она ему. — Я люб­лю этого мальчика.

— Но… — подсказывает ей Чарльз.

Она откидывается на спинку дивана и некоторое время молчит.

— Это может быть неприятно.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он.

— Это значит, Чарльз, что вам придется говорить ей, что чувствует этот обиженный мальчик, когда она говорит «нет», — вмешиваюсь я. — Но вам не разрешается оставлять его у нее на пороге.

Чарльз не жалеет времени, чтобы посмотреть на жену.

— Ты ведь и правда любишь меня, да? — тихо спрашивает он.

Диана кивает.

— В это трудно поверить, — говорит она.

— Иногда, — отвечает он.

— Довольно часто, — отвечает Диана, пока они смотрят друг на друга.

— Иногда, — повторяет Чарльз, не сводя с нее глаз.

Я отмечаю, как ласково они смотрят друг на друга.

— А сейчас? — спрашиваю я Чарльза. — Вы можете поверить в это сейчас?

Чарльз долго смотрит на жену. А когда отвечает, по-прежнему не сводя глаз с Дианы, в его голосе звучит нежность.

— Сейчас все в порядке. * * *

Неуязвимость и доминирование [10]. Это поза, которую принимают все мужчины, но для черных и коричневых мужчин в нашей стране это, по-видимому, вопрос выживания. Как просто привилегированному белому терапевту посоветовать: «Откройтесь, будьте беззащитны». Изабель Уилкерсон рассказывает, как один раз летела читать лекцию. Рядом с ней в самолете сидела маленькая белая девочка, не старше лет семи-восьми. Девочка удивилась, увидев, что женщина с такой внешностью, как у Уилкерсон, летит первым классом. Недоумение перешло в испуг, а потом в откровенную истерику.

— Не бойся [11], — успокоила девочку мать. — Сядь на мое место у прохода, а я сяду рядом с ней.

А теперь, дорогой читатель, прошу тебя остановиться и немного подумать о том, как чувствовала себя при этом Изабель Уилкерсон. Как вошь. У нее в книге есть целый раздел, посвященный вшам. В начале пятидесятых в Цинциннати под давлением общественности решили ввести интеграцию в государственных плавательных бассейнах. И белые начали бросать в воду гвозди и битое стекло. В 1960 году чернокожий активист попытался ввести интеграцию в одном общественном бассейне, попросту поплавав в нем. Проплыв дистанцию, он принялся вытираться — и увидел, что в бассейне полностью спустили воду и налили свежую.

Как смею я, терапевт, требовать открытости и проявления беззащитности от человека, который знает, что где угодно и когда угодно его могут подвергнуть такому унижению? И все же смею — поскольку это моя обязанность. Ведь близость есть близость, она требует беззащитности, требует, чтобы мы разобрались в своих желаниях и потребностях, рассортировали свои чувства. Даже когда мы сопротивляемся этому. Даже когда хотим убежать.

Со временем Чарльз научился быть гладиатором во внешнем мире и одновременно нежным любовником дома. Он научился меньше жаловаться на то, чего ему не хватает, и больше думать о потребностях Дианы, а это ее разогревало и заводило. В дальнейшем они наладили упорядоченную сексуальную жизнь раз-два в неделю, что было «нормально» для Чарльза и «достаточно часто» для Дианы.

Вскоре они прекратили терапию. Поблагодарили меня. Я пожелал им удачи.

Когда они встали, чтобы уйти, я сказал Чарльзу спасибо за то, что он «повысил мою расовую осознанность» в самом начале нашей работы. Он протянул