Агенты Берии в руководстве гестапо - Валерий Шамбаров

У Мюллера работы тоже хватало. Он был вдобавок к прошлым обязанностям назначен «уполномоченным по вопросам восточноевропейских стран». Был повышен и в звании (возможно, Борман поспособствовал, не забыл оказанную услугу). 9 ноября 1941 г. Мюллер стал генерал-лейтенантом полиции и группенфюрером СС. Но и забот у него прибавилось, круг деятельности возрос. Он руководил созданием сети отделений гестапо на оккупированных советских территориях и ее деятельностью, отдавал приказы об «охранных» или «превентивных» арестах в самой Германии и подконтрольных ей странах.

Концлагеря и лагеря военнопленных Мюллеру не подчинялась. Приказы о депортациях в лагеря подписывали Гиммлер или Гейдрих. Но на гестапо возлагался «политический» контроль в лагерях. Представители этой организации должны были выявлять врагов рейха среди заключенных, изучать их личные дела, расследовать внутрилагерные преступления, вербовать осведомителей, отбирать кандидатов на перевод в «штрафные» лагеря или для уничтожения. Так что в терроре на советских территориях Мюллер тоже активно поучаствовал. Что ж, идеализировать его фигуру у нас нет оснований. Он и эти обязанности исполнял с присущей ему добросовестностью, основательностью и дисциплиной. А если и протестовал, то по чисто «техническим» вопросам.

Скажем, 9 ноября издал приказ для своих подчиненных в России: «Начальники концлагерей жаловались, что от 5 до 10 % советских граждан русской национальности, приговоренных к смерти, прибывали в лагеря полумертвыми либо уже умершими… При этом отмечалось, что, например, при передвижении от железнодорожной станции в лагерь значительное число их падало в обморок от истощения, умирало или было при смерти и их приходилось бросать на машины, следовавшие за колонной. Иногда очевидцами подобных сцен становились представители местного немецкого населения… С сего дня советские русские, находящиеся на грани смерти и неспособные в силу этого совершить даже короткий переход, должны исключаться из числа направляемых в концлагеря для казни».

Ну а боевые действия затягивались. Становилось ясно, что «блицкриг» не получился. И по мере этого менялось отношение нацистского руководства к мелькающим в эфире позывным советских передатчиков. Их выявили уже несколько — в Бельгии, Голландии, Франции, Швейцарии. Особую озабоченность вызвало у немцев, когда вдруг обнаружились сигналы из ближайших окрестностей Берлина. Но запеленговать рацию не удалось — группа Шульце-Бойзена использовала «кочующий» передатчик, действовавший с машины. Менялось местонахождение, и сами передачи были короткими. По характеру радиограмм и общим принципам кодирования эксперты пришли к ошибочному заключению, что в странах Центральной и Западной Европы оперирует одна широкомасштабная сеть, которую окрестили «Красной капеллой» (хотя берлинская организация была самостоятельной — за исключением единовременного контакта с «Кентом»). Позже из «Красной капеллы» эксперты выделили группу из трех передатчиков Радо в Швейцарии — ее назвали «Красной тройкой».

Об обнаруженной сети было доложено Гитлеру. Он отнесся к сообщению крайне серьезно — в это время разворачивалась операция «Тайфун» по штурму Москвы, и утечка информации, в том числе даже и из Берлина, очень его встревожила. Было созвано специальное совещание, где Гитлер приказал немедленно пресечь деятельность разгулявшейся русской разведки и объединить для этого усилия абвера, гестапо и СД. Координация совместной операции была возложена на Гейдриха, а в штаб по ее проведению вошли Мюллер, Шелленберг, Канарис и начальник армейской службы радиоперехвата и дешифровки генерал Тиле.

Подобное объединение сил быстро дало результаты. Стали искать «слабое звено» в советской сети, чтобы ухватиться хоть за какой-нибудь кончик нити. Таковым звеном оказался передатчик Михаила Макарова («Аламо») в Брюсселе. Уже в ноябре 1941 г. капитан Пипе из бельгийского управления абвера сумел запеленговать точное его местонахождение вплоть до дома — группа базировалась в предместье города, в отдельном небольшом особнячке. За зданием установили наблюдение, которое, однако, ничего не дало.

И поскольку на приказ Гитлера надо было ответить хоть какими-то конкретными результатами, Мюллер предложил Шелленбергу и Канарису — брать. Авось получится вытрясти из агентов сведения о других членах организации. Руководители абвера и разведки СД согласились с его доводами, попадать под горячую руку фюреру никому не хотелось. Возможно, и Макаров заметил повышенный интерес к своему дому, его рация замолчала. Это подтолкнуло гестапо к действиям — а то вдруг русские скроются. Ночью команда оперативников ворвалась в особняк, арестовав Макарова, радиста Антона Данилова, шифровальщицу Софью Познанскую и домохозяйку-бельгийку. В тайнике нашли передатчик, а в камине — обугленный, но сгоревший не полностью клочок бумаги с текстом ранее переданной шифровки.

В доме была оставлена засада. И самое любопытное, что в первый же день она захватила… самого руководиталя организации Леопольда Треппера. Он как раз в это время заехал из Парижа в Брюссель и заглянул к своим подчиненным. А арест их был произведен так быстро и внезапно, что выставить на окне условный знак опасности они не успели. Но Треппер гестаповцев переиграл. У него оказалась наготове легенда «отхода», он предъявил документы и сказал, что разыскивает германскую строительную контору, с которой вел дела. Она и впрямь располагалась поблизости, по сходному адресу. То бишь человек просто дом перепутал. И ему поверили, отпустили. Хотя нескольких случайных разносчиков, зашедших в дом, задержали.

Но допросы разносчиков, естественно, ничего не дали. А из разведчиков, столь же естественно, в засаду больше никто не попался. Предупрежденный Треппером Сукулов покинул Брюссель, все здешние дела быстро свернули и все связи, которые вели от бельгийской группы к руководителям организации, оборвали.

От арестованных Макарова, Данилова и Познанской добиться не удалось ничего. К ним подкатывались «лаской», применяли крутые меры, пытки. Но на всех допросах они упорно молчали, отказываясь давать любые показания. Как свидетельствует Шелленберг, все трое делали попытки самоубийства. Домохозяйка к разведке отношения не имела и была готова отвечать на все вопросы — но она-то ничего не знала. И все же именно она дала следствию дальнейшую нить. Вспомнила, что ее постояльцы часто читали книги. Причем любили перечитывать одни и те же. Ее заставили вспомнить, какие именно — их набралось одиннадцать.

Показаний насчет книг от нее добились не сразу, а лишь в результате долгих допросов.

После предшествующих обысков и перетрясок в доме некоторых книг не нашли. Повели поиск по библиотекам, книжным магазинам и складам. Хозяйка была женщиной, к литературе явно не склонной, даже названий не запомнила.

Искали по описанию обложек и предъявляли ей для опознания. А тем временем служба дешифровки вермахта кропотливо трудилась над найденным клочком донесения. Над ним работали профессора математики и лингвистики, которые пришли к заключению, что шифр основан на французском языке. Это сузило круг поисков книг. А потом специалисты сумели реконструировать одно слово — «Проктор». Теперь стали искать по книгам, где встречается это слово. И через три месяца, в апреле 1942 г., ключ к шифру был найден. Германские спецслужбы получили возможность читать радиопереписку сети Треппера. А также организаций, имевших тот же самый шифр — групп Радо и Шульце-Бойзена.

Чаши весов колеблются

В качестве второй «роковой ошибки» Гитлера германские генералы-мемуаристы дружно отмечают тот факт, что в период поражения под Москвой он запрещал своим войскам отступать. Приказывал до последнего держаться на занятых рубежах. Отчего, мол, они несли лишние потери. И опять большинство непредвзятых исследователей сходится на том, что данное решение было единственно верным. Да и сам фюрер разъяснял его смысл — что отступление ничего не даст. Потому что запасные рубежи обороны в тылу не подготовлены. Свежих резервов, чтобы занять их, не было. То есть при отходе войскам пришлось бы принимать бой в тех же условиях, что раньше, но еще и с потерей техники и тяжелого вооружения.

И таким образом армия набирала бы «инерцию отступления», катилась бы назад сперва «на новые рубежи», потом уже бесконтрольно, бросая танки, машины, орудия, утрачивая порядок и дисциплину — и все это в условиях суровой зимы. Германскую армию попросту ждала бы участь наполеоновской, она вполне могла погибнуть. Как оно, в общем-то, и получилось на некоторых участках. Но полной гибели центральная группировка вермахта сумела избежать.

И избежать как раз из-за того, что она цеплялась за населенные пункты, отбивалась, сдерживая русских, и в таких боях удержалась от повального отступления, неминуемо обернувшегося бы катастрофой. Как пишет У Ширер, «вероятно, лишь благодаря железной воле и решимости Гитлера и несомненной стойкости немецкого солдата армии Третьего рейха были спасены от окончательного разгрома».