Агенты Берии в руководстве гестапо - Валерий Шамбаров

Советская авиационная и танковая техника была отличной, но и ее качества во многом снижались все теми же проблемами связи. Самолеты, даже новых конструкций, не были радиофицированы до 1943 г., что затрудняло и взаимодействие между ними, и получение целеуказаний, и предупреждения об опасности. На новых танках уже начали ставить рации, но сперва только на командирских. А с вопросами связи непосредственно связаны и методы управления частями и соединениями. В оснащении и подготовке советских вооруженных сил существовали и другие важные «проколы». Скажем, в отношении саперного дела. На всю Красную Армию имелось лишь несколько десятков миноискателей. Обученных специалистов-взрывников были единицы. Недооценивалось применение мин (поскольку на удары врага предполагалось отвечать «ворошиловскими» контрударами), а запас изготовленных противотанковых и противопехотных мин был ничтожным.

Фактор внезапности действительно сыграл важную роль. Но не тактической внезапности, как это иногда представляют: немцы выстрелили первыми и пошли в наступление. Имела место оперативная и стратегическая внезапность. Никто не ожидал такой силы удара. Теоретически-то, конечно, знали. Теории массированного применения танков и авиации, их взаимодействия с десантами, разрабатывались в Советской России Триандафиловым, Тухачевским. Были налицо примеры Польши и Франции. Но одно дело — знать теоретически, а совсем другое, когда в реальности такие удары обрушиваются на необстрелянные войска.

Так же, как и во Франции (где тоже немцы не имели численного перевеса, и где западные союзники теоретически готовились к их атаке) германская армия применила массированные танковые клинья, но уже не один, а несколько. Клинья, хорошо знающие свои задачи, четко управляемые по радио. Удары авиации подготовили им дорогу, дезорганизовали советский тыл, поразили склады горючего, сразу уничтожили на аэродромах сотни самолетов — причем первые бомбардировки и штурмовки были грамотно нацелены на места базирования новых советских машин. Благодаря этому сразу же было захвачено господство в воздухе. Дальше германская авиация могла действовать почти безнаказанно.

Прорывы, бомбардировки, нарушения связи привели к тому, что управление войсками было потеряно, начался хаос и неразбериха. Красноречивую картину того, как это выглядело, дают, например, мемуары Симонова. Никто ничего не знает, где свои, где чужие, где командование, где подчиненные. С воздуха давят немецкие самолеты, постоянные бомбежки и обстрелы. Дороги забиты, в одну сторону катятся беженцы, в другую маршируют колонны безоружных призывников, идут к уже несуществующим военкоматам, прямо в плен. Немецкие танки оказываются вдруг повсюду, то там, то здесь, возникая как бы из ничего… Сопротивление носило только очаговый характер. Советские соединения развернуться к сражению не успевали. Танковые колонны с выработанным моторесурсом вынуждены были совершать к местам прорыва длительные марши, и машины ломались по дороге. Или застревали без горючего, а батареи замолкали без снарядов, не зная, что по соседству находятся склады. Или снаряды все же доставлялись, но не того калибра…

В течение нескольких дней основная часть войск Западного и Северо-Западного фронтов очутилась в нескольких огромных «котлах». Разумеется, при существующем соотношении сил окружения были неплотными. По идее, вполне можно было организовать контрудары по прорвавшемуся врагу с тыла, наконец, просто сражаться в кольце, приковав к себе значительное количество неприятельских соединений — так позже сражалась группировка Лукина под Смоленском и Паулюса в Сталинграде. Но общий шок, дезорганизация и потеря управления парализовали такой вариант. Правда, многие русские дрались отчаянно. Германские генералы отмечали это уважительно. Гальдер писал, что если в Польше и Франции можно было позволить себе отступления от требований боевых уставов, то в России приходится воевать серьезно, расслабляться нельзя.

Тем не менее сопротивление немцы преодолевали. Если встречали упорную оборону, обходили ее и пробовали по соседству. Быстро находили участок менее стойкого соединения, прорывали, а те, кто удерживал свои позиции и отражал атаки, попадали в ловушку. Группировки в «котлах» рассыпались, сдавались в плен, а если и просачивались лесами сквозь шитое на живую нитку кольцо, бросали всю технику, тяжелое вооружение, склады… Когда Гальдер 3 июля записал, что война практически выиграна в течение двух недель, он в какой-то мере был близок к истине: армий, прикрывавших фронт в Белоруссии и Литве, больше не существовало.

Кстати, на южном фланге, на Украине и в Молдавии, где управление войсками было сохранено, дело обстояло иначе. Там советские армии отступили, но отступили организованно, нанеся противнику ряд контрударов. А на Западном направлении получилась такая каша, что Сталин принял жестокое, но единственно возможное решение: даже не пытаться спасать соединения, погибающие в этой мешанине, а резервы, выдвигаемые из глубины страны, использовать для создания нового фронта на рубежах Западной Двины и Днепра. И вот теперь-то, после разгрома приграничных группировок, немцы и впрямь добились численного и технического превосходства. Новый стратегический фронт, сколоченный в спешке к середине июля, уступал противостоящему врагу: по людям в 2 раза, по артиллерии — в 2,4 раза, по самолетам в 4 раза, хотя по танкам советская сторона все еще превосходила в 1,3 раза (А. М. Василевский. «Дело всей жизни». М., 1974).

Но ведь и германское командование, быстро разделавшись с главными силами Красной Армии, получило свободу маневра. Произвело перегруппировку, сформировало новые танковые клинья, и восстановленный фронт был точно так же взломан и погиб в окружениях. Что и привело к окончательной утрате технического превосходства. А эвакуация заводов не позволяла его восполнить. Были потеряны и обученные кадры прежней, довоенной армии. Их приходилось заменять ополченцами, новобранцами, зелеными досрочными выпускниками училищ. А это, в свою очередь, вело к лишним потерям, неумелым действиям, ошибкам…

Наложился еще один очень важный фактор, о котором советские источники по понятным причинам умалчивают, а западные авторы не уделяют ему достаточного внимания. В 1917 г. царская армия была разрушена идеями «пролетарского интернационализма». А в 1920-х и начале 1930-х гг. советская молодежь воспитывалась на этих же идеях и на оплевывании патриотических ценностей. Сталин начал менять направление пропаганды только где-то с 1935 г. То есть в войну вступило как раз поколение, отравленное «интернациональной» идеологией. Немцы — братья по классу. И до самого 22 июня советская пропаганда внушала, что они — друзья. Так чего же с ними воевать?

А с другой стороны, народ не забыл и «красный террор», раскулачивание, коллективизацию. На Украине и в Белоруссии люди помнили «культурную» немецкую оккупацию 1918-го. Поэтому во многих местах немцев встречали как избавителей! Колокольным звоном и хлебом-солью. Открывали заколоченные церкви, распускали колхозы, выбрасывали портреты вождей и доставали припрятанные иконы. Как вспоминал руководитель подполья в Ровно Т. Ф. Новак, даже евреи на Западной Украине в своей массе отказывались эвакуироваться. Их старики помнили о хорошем отношении к их народу прежних германских и австрийских властей и внушали соплеменникам, чтобы те не поддавались на призывы уходить. А информацию о расправах со стороны нацистов заведомо отвергали как лживую пропаганду. Дескать, этого просто не может быть, поскольку немцы высококультурные люди, представители великой западной цивилизации!..

Ну а советские солдаты не только массами сдавались, но нередко и переходили на сторону неприятеля. Сталинский приказ № 0019 от 16 июля 1941 г. констатировал: «На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие». И именно по этой причине родился печально-известный приказ № 270 от 16 августа, объявлявший добровольную сдачу в плен предательством. Только в одной операции по окружению советских войск под Белостоком на сторону немцев перешло (не просто сдалось, а перешло) до 20 тысяч человек. Во Львове произошло восстание, взбунтовавшиеся горожане напали на тюрьму и выпустили политзаключенных. В 99-й дивизии, вышедшей на позиции, 80 человек отказалось стрелять по немцам — и сами были расстреляны. В полосе одного лишь Юго-Западного фронта за неполный месяц с 22 июня по 20 июля, согласно докладу Мехлиса, был задержан 75 771 дезертир.

В августе 41-го командир 436-го полка майор Иван Кононов перешел на сторону немцев и начал формировать из пленных «казачью» часть «Kosaken Abteilung 102». Студент Мартыновский под Лугой и лейтенант Рутченко под Порховом создали антисоветские партизанские отряды. В г. Локте Брянской области еще до прихода немцев население сбросило советскую власть и создало самоуправляемую «республику», которую возглавил инженер К. П. Воскобойников. Была сформирована даже собственная «Русская Освободительная Народная Армия» (РОНА) под командованием Б. Каминского. А в Белоруссии для поддержания порядка и защиты от коммунистических партизан стала создаваться «народная милиция». В немецком лагере военнопленных под Тильзитом 12 тысяч человек подписали заявление, что надо превратить Отечественную войну в гражданскую… За это же агитировал эмигрантский Народно-трудовой союз. Он с началом войны направил на Восток 200 своих активистов для работы на оккупированной территории. Задача была поставлена: «Борьба на два фронта, с завоевателями извне и с тиранией изнутри». Члены НТС внедрялись в органы местной администрации, оккупационные учреждения и вели свою агитацию — надо сказать, небезуспешно.