Агенты Берии в руководстве гестапо - Валерий Шамбаров

Мюллер накануне 22 июня

К войне готовились не только военные и дипломаты. Идеолог и будущий министр восточных территорий Розенберг вел консультации с лидерами белой эмиграции, украинскими, кавказскими, среднеазиатскими сепаратистами, советскими невозвращенцами, стараясь выработать основы оккупационной политики. Причем сбежавшие на Запад работник секретариата Сталина Бажанов сразу высказал ему мнение, что исход схватки будет зависеть от того, какую войну поведет Германия: если антикоммунистическую, то она имеет все шансы выиграть, если же антирусскую — наверняка проиграет. А российская эмиграция разделилась. Большинство было против сотрудничества с нацистами (ведь белые стояли за «единую и неделимую»), некоторые эмигранты в оккупированных странах вошли в движение сопротивления. Немцы, кстати, тоже Русское Зарубежье не жаловали, все эмигрантские организации в Польше, Франции и других государствах были запрещены. Вместо них создавались управления по делам эмиграции при германской администрации с назначаемыми руководителями.

Однако часть бывших белогвардейцев подняла лозунг «хоть с чертом, но против большевиков». Генералы фон Лампе и Бискупский обращались к главнокомандующему сухопутными войсками Браухичу с просьбой использовать белогвардейцев. Выражали готовность сформировать полки для участия в войне. На сотрудничество соглашались казачьи генералы Краснов, Шкуро, Абрамов. Но когда Розенберг доложил Гитлеру, что «есть два способа управлять областями, занимаемыми на Востоке, первый — при помощи немецкой администрации, гауляйтеров, второй — создать русское антибольшевистское правительство, которое было бы и центром притяжения антибольшевистских сил в России», фюрер отрезал однозначно: «Ни о каком русском правительстве не может быть и речи; Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами». Он разрешил использовать лишь сепаратистов и казаков — да и то в пропагандистских целях.

Вермахт союзом с белогвардейцами также не заинтересовался. Идею фон Лампе о русских частях тормознули, и из его организации привлекли на службу лишь 52 человека — в качестве переводчиков. Активизировался и НТС — Народно-трудовой союз, созданный младшим поколением русской эмиграции и ставивший целью «национальную революцию» в России. Его руководитель Георгиевский ездил в Берлин для анализа обстановки и пришел к выводу о невозможности сотрудничества с Гитлером. Было объявлено, что гитлеризм является для НТС «не союзником, а соперником», а его идеология противоречит установкам религии и духовной свободы. С другой стороны, считалось, что война создаст условия для «освободительной национальной революции» силами самого российского народа, которую и следовало готовить.

Накануне столкновения вовсю развернулась советская разведка. Парижская «фирма» Треппера, специализировавшаяся на стройматериалах, заключила выгодные контракты с военно-строительной организацией Тодта, сумела завербовать там нескольких служащих и получила, таким образом, ценные источники информации. Радиосвязь этой сети пока запрещалась — она передавала данные через «легальную» советскую резидентуру при французском правительстве в Виши. Организация Радо в Швейцарии на радиосвязь уже перешла. И нашла источники информации, связанные с разведкой де Голля. Голлисты уже считали русских потенциальными союзниками и щедро делились добытыми сведениями. Но создавать запасные каналы для перехода на радиосвязь внутри Германии Сталин категорически запретил. Все из тех же опасений, что это может стать «провокацией» — что запеленгованная и захваченная у агентов рация может быть использована как доказательство враждебных намерений СССР. Какой-то собственный канал связи имелся лишь у группы Чеховой (возможно, Берия и Судоплатов создали его на свой страх и риск). Остальные агенты по-прежнему действовали через «легальные» резидентуры.

Готовились и службы Гиммлера. Рейхсфюрер СС разрывался между формированием новых боевых дивизий СС, расширением своих научных учреждений, репрессивными кампаниями и Польше, созданием концлагерей — и планированием еще более широких кровавых акций в России. В начале 1941 г. он провел совещание в Везельсбурге, где присутствовали Гейдрих, неизменный начальник штаба Гиммлера и его «альтер эго» группенфюрер Вольф, группенфюрер Бах-Зелевский и другие высокие чины. На этом совещании рейхсфюрер поставил задачу «уменьшения биологического потенциала славянских народов». Для чего, по его оценкам, требовалось «сократить» численность русских, украинцев и белорусов на 30 миллионов.

Это только славян. Евреев и цыган требовалось не сокращать, а подвергать «окончательному решению». Для выполнения данных задач и «зачисток» советских территорий от коммунистических элементов было решено создать уже испытанные формирования — айнзатцгруппы. Но не одну, как в Польше, а четыре. Состав каждой из них определялся в 1000–1200 человек. Из них 350 солдат и офицеров СС, 150 шоферов, 100 сотрудников гестапо, 80 — от вспомогательной или военной полиции, 130 служащих орпо (полиция порядка), 40–50 сыщиков крипо и 30–35 работников СД. Плюс несколько переводчиков, радистов, телефонистов, канцеляристов. В каждую айнзатцгруппу решено было включать на разных должностях по 10–15 женщин, чтобы личный состав не «загрубел». Общее руководство этими группами было поручено Гейдриху.

Но вот что касается Мюллера, то в его работе накануне вторжения в Россию можно отметить несколько фактов, наводящих на размышления. Скажем так, довольно странных для начальника гестапо. Один из подобных случаев относится как раз к айнзатцгруппам. Гиммлер и Гейдрих решили, что они должны двигаться вслед за войсками, действовать непосредственно в армейских тылах и взаимодействовать с командованием вермахта. Гитлер согласился с ними. И непосредственные переговоры с армейскими генералами были поручены Мюллеру.

Нет, в данном случае, в отличие от Франции, германский генералитет не возражал против деятельности СС и гестапо и готовящихся массовых «спецакций». Военачальники и сами настраивали подчиненных соответствующим образом. В марте 1941 г. штаб ОКВ разработал приказ, допускающий уничтожение военнопленных. 12 мая издается «приказ о комиссарах» — поголовном уничтожении политработников Красной Армии. А 13 мая Кейтель издал директиву, где указывалось, что расправы над непокорными в России должны осуществляться даже без военно-полевых судов, по приказу любого офицера, причем военнослужащих «в отношении проступков, совершенных против гражданского населения», запрещалось привлекать к ответственности. Геринг 27 мая издал приказ об ограблении оккупированных территорий подчистую и вывозе всего продовольствия в Германию. При этом пояснялось, что миллионы русских наверняка умрут от голода, но к этому надо относиться спокойно. Предпринимать какие-либо меры для помощи голодающим запрещалось.

Встала лишь проблема конкретного взаимодействия айнзатцкоманд и вермахта: кому и в каком объеме будут подчиняться карательные формирования, за чей счет обеспечиваться транспортом, горючим, продовольствием. Вот в этом плане и было поручено Мюллеру провести переговоры с генерал-квартирмейстером Вагнером и его помощником фон Альтенштедтом. И начальник гестапо в течение двух месяцев завел дело в полный тупик. Цеплялся ко всяким мелочам, вел себя грубо, относясь к армейским партнерам как к «прусским свиньям». Естественно, поссорился с ними. И кончилось тем, что Гейдрих Мюллера от переговоров отстранил и поручил их Шелленбергу. Который и смог достичь взаимоприемлемого соглашения.

Второй случай. Канарис и Риббентроп стояли за широкое использование украинских националистов, бандеровцев и мельниковцев. Противником выступил Мюллер. Указал, что украинские формирования — по сути банды, что «националистические лидеры преследуют свои собственные политические цели и, как правило, используют недопустимые методы работы», вызывая дополнительные трения с польским населением. То бишь устраивают погромы и резню поляков. И идею привлечь бандеровцев Мюллер практически похоронил. Из украинцев было сформировано всего два батальона по 350 человек, «Роланд» и «Нахтигаль», которым отводились только разведывательно-диверсионные функции.

Третий случай — «дело Зорге». Дело в том, что этот разведчик действительно был «двойником», начав работать на ДНБ — Немецкое Информационное Бюро, являвшееся одним из «филиалов» разведки СД. Кроме «журналистской» работы, Зорге вступил в «личную переписку» с главой ДНБ фон Ритгеном, причем каждое письмо по содержанию представляло собой очень толковое разведдонесение, а периодически высылались и обобщенные доклады, заслужившие у экспертов самую высокую оценку. Однако на Зорге поступали и доносы, касающиеся его прежних связей с Коминтерном. И Ритген обратился к Шелленбергу, занимавшему тогда должность начальника контрразведки гестапо, произвести проверку корреспондента.