Сыграй на цитре - Джоан Хэ

выдает никаких эмоций. – Если мы когда-нибудь станем обузой, тогда просто скажи, и мы уйдем.

– Нет, – немедленно отвечает Синь Гун. – Это нелепо. Куда тебе идти?

– Куда угодно, – с изящной улыбкой отвечает Жэнь. – Мы непривередливы. Да и отчего бы? Последние несколько лет мы жили за счет наших лошадей.

Облако одобрительно хмыкает, а остальные за столом напрягаются… и подпрыгивают, когда кубок Сыкоу Дуня со стуком опускается.

– Будьте благодарны или останетесь без крыши над головой. – Его лицо все еще в синяках. Ходят слухи, что он сказал Синь Гуну, что упал в канаву. Не мог позволить, чтобы его эго тоже пострадало.

– Сыкоу Дунь, – предупреждающе тянет Синь Гун, словно репетировал.

Сыкоу Хай молчит на протяжении всего представления. Он уходит, как только ужин заканчивается, и я следую за ним, зная, что Облако этого не сделает. Как только я скрываюсь из ее поля зрения, я делаю крюк к своему склепу и извлекаю цитру, обматываю инструмент и привязываю его за спину. Я направляюсь к Сыкоу Хаю.

Когда я врываюсь, он сидит за своим столом. Его полуобнаженный вид на меня не действует, в отличие от раздетого Ворона. Я на задании, и ничто не может остановить меня, даже белые нижние одежды Сыкоу Хая.

– Накинь плащ, – приказываю я, когда он откидывается на спинку стула, все еще в маске.

– Падение империй. В тебе есть хоть капля приличия?

– У тебя одна минута. Надень несколько дополнительных слоев или приходи в таком виде. И принеси свою цитру.

– Я не подчиняюсь твоим приказам, – резко парирует Сыкоу Хай.

– Сойдет. – Я подхожу и поднимаю его за подмышки. Я ведь могу и привыкнуть к этому.

– Подожди! – Он вырывается из моей хватки. – В чем дело?

В ответ я разворачиваю свою цитру.

Глаза Сыкоу Хая расширяются, когда он читает надпись, бегущую по боковой стороне грифа.

Когда листья лотоса начинают увядать,

А стебли хризантем вот-вот мороз начнет сгибать,

Запомните: в году прекрасней мига нет,

Когда желтеют апельсины, а мандарины – сплошь зеленый цвет.

Эти строки написал поэт. Цитра принадлежит Мастеру Яо. Если Сыкоу Хай такой преданный мой почитатель, как я думаю, он должен знать, что я была учеником и того, и другого.

И действительно, его глаза поднимаются на меня.

– Это цитра… Восходящего Зефира?

– Да.

Он тянется к инструменту. Я позволяю ему коснуться одной струны, прежде чем снова завернуть цитру.

– Принеси свою, – повторяю я. – Я позволю тебе сыграть, если ты последуешь за мной.

Качая головой, как будто он не может до конца поверить в то, что делает, Сыкоу Хай идет в дальний конец комнаты и открывает бюро. Он возвращается со своей цитрой, завернутой в шелк.

– Куда именно мы направляемся?

– Я тебе покажу.

Мгновение спустя я плюхаю Сыкоу Хая на Рисовый Пирожок.

– Э-это недопустимо! – вскрикивает он, когда я влетаю в седло позади него.

Я тоже не в восторге от расположения сидячих мест.

– Ты захочешь держаться.

К тому времени, когда мы добираемся до озера Ворона, моя рука немеет.

– Мы на месте, – говорю я, отодвигая Сыкоу Хая.

Он не отвечает. Даже не возражает, когда я поднимаю его и ставлю на ноги. Тишина заставляет меня насторожиться, а инстинкт – отступить назад как раз в тот момент, когда он сгибается пополам и его выворачивает.

– Ты… ты… – Его слова искажаются, и я чувствую прилив сочувствия – эмпатии, – прежде чем он выплевывает остальные слова вместе с каплями рвоты. – Ты животное.

Животное или нет, но я держу свои обещания. Я разворачиваю свою цитру и кладу ее на гальку. Ничто так не излечивает стратега, как их идея фикс, и поскольку Зефир является таковой для Сыкоу Хая, он берет себя в руки и садится за инструмент. Сама я сажусь за его цитру, и его взгляд вспыхивает.

– Что ты делаешь? – возмущается он, как будто я раздеваюсь догола.

– Аккомпанирую тебе. Думаешь, я не знаю, как это делается?

Его брови непроизвольно сокращаются.

– Ты ее сломаешь.

– Нет. – Я надеюсь. Хотя сейчас мой дух больше соответствует музыке, игра – это тоже механическая деятельность. Возможно, я сохранила свои знания в теории, но передастся ли это через эти пальцы? Или музыка будет безжалостно искажена, как и моя каллиграфия?

Есть только один способ выяснить это.

– Ну же, – говорю я Сыкоу Хаю, прежде чем успеваю обдумать это. – Начинай.

Он неохотно выдувает сквозь зубы:

– Тема?

Я внимательно рассматриваю его в лунном свете. Может, он и в маске, но я намерена это исправить.

– Ты.

Сыкоу Хай хмыкает и разводит руками. Я уже угадываю его выбор еще до того, как он тронет первую струну. Песня без темы, призванная подчеркнуть техническое мастерство игрока.

Но музыка говорит то, чего не может сердце. Чем изощреннее игра Сыкоу Хая, тем больше я слышу его отсутствие контроля. Он не играет никакой мелодии, потому что у него ее нет. Его песня – не утверждение, а противоречие. Его душа затенена… человеком.

Тебе лучше иметь дело с моим братом.

Ваши кулаки – это ваши слова.

В его нотах бурлит агрессия, возрастающая в тот момент, когда я играю некорректный аккорд. Сыкоу Хай оттачивает свою технику. Исправляет. Чрезмерно заостряет внимание на неточностях. Я играю еще один аккорд, и Сыкоу Хай заглушает свои струны.

– Что…

Моя правая рука выхватывает его гармонию. Левая поддерживает аккорды. Одно отталкивает другое, подобно двум личностям, существующим наперекор друг другу. Сильная или слабая. Они или я. Сирота или кто-то еще. У меня не было бы места в мире, если бы не моя роль стратега, поэтому я приняла ее, соответствовала и отождествляла себя с ней, а не искажала какую-либо ее часть.

Я не хотела нарушать то, как меня воспринимали.

Тванг[16]. Я выныриваю из музыки. Под моими руками вибрируют цельные струны, испуская последние отзвуки нот. Оборванная струна вьется, как ветка папоротника.

Я готовлюсь к ярости Сыкоу Хая.

Вместо этого меня встречает тишина.

Затем, как струна, она тоже обрывается.

– Кто тебя научил?

Когда я играла, в воздухе не возникало никаких образов, потому что Сыкоу Хай не играл со мной. Нужны двое, отмечаю я про себя. Но даже при том, что Сыкоу Хай не мог видеть мою ци, он ясно слышал мое мастерство. Он не думал, что я искусно играю, будучи воином.

Он может самостоятельно разгадать мою предысторию. Сегодня вечером я здесь ради него.

– Играй, – приказываю я, затем нахожу дополнительные ноты на оставшихся струнах. Я вплетаю свою