Воспоминания. От крепостного права до большевиков - Николай Егорович Врангель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судебные дела были в ужасном состоянии, но об этом я слышал и раньше. Моего предшественника отдали под суд за превышение полномочий и за то, что он ничего не делал. Когда я в первый раз пришел к министру юстиции Палену, он предложил мне для работы два округа. Один – минский, и Пален советовал взять именно его, так как в Минске, по его словам, дел было немного, я выбрал второй, в котором, по словам министра юстиции, дел было по меньшей мере на два года.
– Вы не знаете профессии, – сказал Пален. – Не слишком ли много ответственности вы на себя берете?
Я ответил, что все будет хорошо и что я ищу работы. Пален покачал головой и попросил посылать ему ежемесячно отчеты, чтобы знать, как я справляюсь.
Мое первое публичное выступление для меня было равносильно посещению геенны огненной. Смотреть на меня собрался весь город. Я не знал, как разместить истцов, в какой момент попросить их выйти, короче, не знал самых элементарных вещей, я волновался, делал грубые ошибки и чувствовал себя как девушка на первом балу. Потом мне сказали, что я действительно произвел впечатление человека, с делом незнакомого, но решения вынес правильные.
В течение первой недели я разделался с теми делами, которые требовали тюремных приговоров. Разбирая некоторые из них, я понял, какую роль играл во многих из этих дел Мизрах, вызвал его в суд и осудил на шесть месяцев тюрьмы. Совет мировых судей и Сенат подтвердили вынесенный мною приговор. Раввин сообщил мне, что многие бедные евреи приветствовали приговор, хотя и притворялись опечаленными, поскольку боялись Мизраха.
Я работал как лошадь, больше, чем работал когда-либо, до или после, и часто ночью засыпал на стуле за письменным столом. Но через семь месяцев я послал Палену отчет обо всех законченных мною делах, кроме двадцати, по которым преступников обнаружить не удалось. Пален пригласил меня приехать в Петербург.
Я ожидал какого-нибудь эффектного признания моих заслуг, благодарности, быть может, но Пален встретил меня прохладно. Он протянул мне пачку бумаг, сказал, что это жалобы на меня, и спросил, что я могу сказать по этому поводу.
– В каждом деле есть осужденная сторона, и сторона эта, как правило, приговором недовольна. Жалоб может быть столько же, сколько и дел.
Пален со мной согласился. Мы еще немного побеседовали, и он спросил у меня, не хочу ли я перевестись в Департамент Министерства юстиции, добавив, что этот департамент является гвардейским корпусом министерства. Поблагодарив его, я отказался, объяснив, что служба в таком месте гораздо ближе по сути к службе чиновников.
– В таком случае чего бы вы хотели – чин или награду?
Я поблагодарил еще раз и опять отказался и от первого, и от второго.
– Почему?
– В соответствии с законом вы можете предложить мне чин коллежского асессора или Станислава 3-й степени. Но в моем возрасте становиться коллежским асессором смешно, равно как и получать Станислава, поэтому лучше пусть будет как есть. Кроме этого, я верю, что награждать судей неправильно, что и нашло свое выражение в судебном уложении.
Министр протянул мне руку.
– По вам сразу видно, что вы из прибалтийских немцев, – сказал он с пониманием.
Я не возразил и не сказал, что никогда не принадлежал этому краю, что я – православный и что у меня нет ничего общего с прибалтийскими немцами. Я улыбнулся, как бы подтверждая его представление обо мне как о балтийском немце, поклонился и вышел.
Я забыл упомянуть, что, хотя жил в городе, моя деятельность была ограничена только сельской местностью, где дела были иными и более интересными. Девять дел из десяти были незначительными, связанными с мелкими гражданскими нарушениями, насилием, мелкими кражами, были они скучными и однообразными, но, овладев профессией, я начал решать их быстро, почти так же быстро, как пекут оладьи. Однажды так получилось, что я за один день разобрал и закончил две дюжины дел.
Кагалы
В судебные учреждения евреи не обращались, но недавно все вдруг изменилось. Я рассказал раввину об этом явлении, которое казалось мне совершенно непонятным.
– Я постараюсь ответить на ваш вопрос. Знаете ли вы, что такое кагал? – спросил он меня.
– Знаю, и знаю даже по собственному опыту, – сказал я и рассказал раввину следующее. Когда я приехал в Вильно, мне нужна была пара брюк. Во всех магазинах, куда я заходил, мне предлагали готовые брюки, но никто не соглашался сшить мне их на заказ. Я рассказал об этом Янкелевне, и через час появился портной и сшил мне как раз то, что мне было нужно. Оказалось, что, когда я приехал, «на меня» в кагале провели аукцион и я выпал именно этому портному.
– Ну так вот, – сказал раввин, – евреи всегда обращались к кагалу в поисках справедливости. Это происходило не из принципа, а по религиозным причинам и еще потому, что в русском суде еврею искать справедливости было невозможно. Но как только евреи убедились, что новые судьи судят по совести, они стали обращаться к ним.
Об этом разговоре я рассказывал впоследствии много раз тем господам, которые хотели «обезвредить вредные привилегии евреев». Но меня никто не хотел слушать. Наше правительство, равно в еврейском вопросе и в печально известных случаях «русификации», поступало так, как поступать не следовало. Оно не привлекало людей на окраинах к России, но отталкивало их. Что евреи в России зло, отрицать не стану, но это зло было создано прежде всего нашими собственными руками. Поставьте какое угодно племя в такое положение, когда у него будет выбор умереть с голода или содрать кожу со своего ближнего, и оно предпочтет последнее. Закон о еврейской черте оседлости и остальные еврейские законы не оставляют им другого выбора. Наши специалисты по еврейскому вопросу делают свои заключения о евреях на основании своего знакомства с богатыми евреями, в основном с теми, кому они должны деньги и не
