Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд - Клайв Баркер

Куэйд орал, умолял пощадить его — тщетно.

Ведь убийца был глухим.

Теперь он слышал лишь звуки в собственной голове: звон, свист, скрежет железного оркестра. Словно улитка в раковине, он укрылся в глухоте, где не достанут ни доводы рассудка, ни угрозы. Биение собственного сердца было для него единственным аргументом, оно диктовало свою волю. Кровь в жилах бурлила, будто зажигательная музыка.

Под эту музыку он, глухой мальчик, пустился в пляс, неотрывно глядя на своего мучителя, хватавшего ртом воздух. Разум Стива уснул навеки. Говорила его кровь, кипящая в венах и артериях.

Маленький клоун захохотал. Вот потеха! Какое чудесное развлечение; жалко, что нет публики. Тесак будет его лучшим другом, добрым и мудрым. Ведь широкое лезвие так славно рассекает тело: отделяет все лишнее, но не убивает, долго не убивает.

Стив был счастлив, как невинный младенец. Впереди остаток ночи, и так приятно танцевать под восхитительную музыку в голове, в пульсирующих артериях и венах.

А Куэйд, глядя сквозь сочившийся кровью воздух в пустые глаза клоуна, понял наконец: есть нечто хуже, чем страх, хуже самой смерти.

Это боль без надежды на облегчение. Это жизнь, которая все длится, когда рассудок умоляет тело о конце. А хуже всего то, что сны сбываются.

Адский забег

(пер. с англ. М. Талиной)

Ад пришел на улицы и площади Лондона в нынешнем сентябре: ледяной ад из глубин Девятого круга, слишком холодный, чтобы его растопило тепло бабьего лета. Он тщательно строил свои планы — как всегда, сложные и хрупкие. На сей раз они, возможно, были еще более изысканными, чем обычно, а каждая деталь проверялась дважды и трижды, чтобы не упустить ни единого шанса на победу в этой живой игре.

Ад никогда не терял состязательного духа тысячи тысяч раз в течение долгих столетий он насылал огонь на живую плоть, иногда выигрывал, но чаще проигрывал. Ставки повышались. Ведь без людской потребности соревноваться, держать пари и заключать сделки обиталище демонов зачахло бы и опустело. Танцы, собачьи бега, музыка — для преисподней все одно; это игра, где можно словить душу-другую, если выказать ловкость. Вот почему ад пришел в Лондон в этот ясный день — включиться в игру и заполучить для себя столько душ, чтобы их хватило до нового века.

Кэмерон включил радио: голос комментатора то становился громче, то затихал, словно тот говорил не из собора Святого Павла, а с полюса До начала забега оставалось еще полчаса, но Кэмерона интересовали разогревающие комментарии: он хотел услышать, что говорят о его мальчике.

— Атмосфера наэлектризована… Вдоль дорожек скопились десятки тысяч…

Голос пропал. Кэмерон крутил ручки настройки, пока эти идиоты не вернулись.

— …и назван забегом года! Что за день! Разве не так, Джим?

— Конечно, Майк.

— Это Большой Джим Дилейни, он сверху со своим небесным глазом, он будет наблюдать за забегом вдоль всего маршрута, давая нам обзор с птичьего полета. Верно, Джим?

— Точно, Майк.

— Ага, видим движение у черты, соперники готовятся к старту. Я могу разглядеть Ника Лоера, он под номером три. Должен сказать, Ник в неплохой форме. Сразу после приезда он сказал мне, что не любит бегать по воскресеньям. Но на этот раз он сделал исключение, потому что это благотворительное мероприятие и все вырученные деньги пойдут на борьбу с раком. Тут и Джоэл Джонс, наш золотой медалист на дистанции в восемьсот метров. Он будет состязаться со своим великим соперником Фрэнком Маклаудом А за этими парнями мы различаем и новые лица. В майке с номером пять — южноафриканец Малколм Войт, а на последней дорожке Лестер Киндерман, новый победитель марафона в Австрии в прошлом году. И я должен сказать, что в этот великолепный сентябрьский денек все они свежи как маргаритки. О лучшем дне и мечтать нельзя, верно, Джим?

Джоэла разбудил кошмар.

— Все будет хорошо, хватит волноваться, — сказал ему Кэмерон.

Но он вовсе не чувствовал себя хорошо. Его мутило; у него болел желудок. Недомогание не походило на привычную предстартовую лихорадку. С ней он умел справляться: два пальца в рот, и порядок — лучшее проверенное средство. Нет, это не обычная лихорадка, это — другое. Ощущение было более глубокое: словно кто-то поджаривал его внутренности.

Кэмерон не сочувствовал ему.

— Это благотворительный забег, а не Олимпийские игры, — сказал он, оглядев юношу. — Не валяй дурака.

Таков был метод Кэмерона. Его медовый голос создан для лести, но использовался для устрашения. Без устрашения не было бы золотых медалей, восторженных толп, влюбленных девочек. Один из опросов показал, что Джоэл — самый популярный чернокожий спортсмен в Англии. Приятно, когда тебя дружески приветствуют незнакомые люди; Джоэлу нравилось их обожание, хотя оно не могло продлиться долго.

— Они любят тебя, — говорил Кэмерон. — Бог знает почему, но они любят тебя.

Он засмеялся. Мимолетный приступ жестокости прошел.

— Ты в порядке, сынок, — сказал он. — Соберись и беги так, словно от победы зависит твоя жизнь.

Теперь, в ярком дневном свете, Джоэл оглядывал остальных бегунов и чувствовал себя лучше. У Киндермана хорошее дыхание, но он не годится на средние дистанции. Марафонский забег требует совсем другой техники. Помимо этого, Киндерман близорук и носит очки в металлической оправе, придающие ему вид удивленной лягушки. Он не опасен. Лоер тоже неплох, но это не его дистанция. Он хорош в барьерном беге, иногда в спринтерском, но четыреста метров были его пределом Войт, южноафриканец. Ну, о нем мало что известно. С виду он неплох, нужно за ним поглядывать, чтобы избежать неожиданностей. Но самая серьезная проблема — Маклауд. Джоэл состязался с «молниеносным» Фрэнком Маклаудом три раза. Дважды он отодвинул его на второе место, но в третий раз (увы!) все вышло наоборот. Теперь Фрэнки хотел сравнять счет и отыграться за Олимпиаду — он не любил получать серебро. Фрэнки из тех, кто любит побеждать. Даже в благотворительном забеге Маклауд будет выкладываться сполна ради зрителей и во имя собственной гордости. Он уже стоял за чертой, готовясь к стартовой позиции. Казалось, он прислушивается. Да, Фрэнки крутой мужик, это точно.

В какой-то миг Джоэл заметил, что Войт внимательно наблюдает за ним. Это было необычно. Соперники редко глядели друг на друга перед забегом — что-то вроде суеверия. Лицо Войта казалось бледным, линия волос будто отодвинута назад. Ему исполнилось тридцать или больше, но тело его выглядело моложе, стройнее. Длинные ноги, большие руки. Тело и голова словно не вполне подходят друг к другу. Когда глаза соперников встретились, Войт отвернулся. Тонкая цепочка вокруг его шеи блеснула в солнечном луче, и золотое распятие сверкнуло у ключицы.