Дети Гамельна - Игорь Николаев

— Не бойся! — снова фыркнула лесная пришелица, посмотрев на сержанта уже другими глазами. Потеплевшими, что ли?.. — Скверные больше не придут, теперь им сюда хода нет. А если попробуют, то хорты знают свое дело.

«Хорты»? Волкодавы, что ли? Но какой волкодав устоит против полуночного верфольфа?!

Словно дождавшись упоминания о себе, на маленькую полянку слаженно ступили два Зверя. Именно Зверя. В первое мгновение Мирославу показалось, что это псы Дикой Охоты, которых ему как-то довелось повидать. Но создания сделали несколько шагов, выйдя из тени, под серебристый свет. Лунное сияние омыло их, обрисовывая каждую шерстинку на громадных телах. Псы Охоты показались бы рядом с Хортами жалкими щенками, ущербными и жалкими тварями, кое-как слепленными нечистым.

Огромные псы неспешно подошли к хозяйке и встали по обе стороны от нее. Морды их были перемазаны свежей кровью до кончиков заостренных ушей, а громадные пасти расплывались то ли в оскале, то ли в странной ухмылке.

— Хорты, лапочки мои, вы целые? — нежно спросила девушка. Псы величаво, слаженно кивнули, словно понимали каждое слово. Хотя наверняка и понимали… А затем внимательно уставились на Мирослава плошками недобрых глаз.

— Вот и умнички, — продолжала напевать девушка. — Пушистые мои! И Скверных, Дурных, наверное, всех заели?

Снова слаженный кивок двух лобастых голов.

— Что бы я без вас делала, лапочки мои!

— Там… — совсем тихо сказал сержант, шевельнув рукой. Удивительное дело, но странная девушка поняла.

— Ты единственный. Больше никого не осталось, — печально произнесла она так, словно людские дела и жизни действительно что-то значили для Хозяйки Леса.

— Похоронить … бы…

— Земля примет их, обещаю, — серьезно пообещала девушка. — А теперь еще кое-что сделать надо, бесценные! Иди сюда, Ниса, иди!

Сержант чувствовал себя мышонком, попавшим в игрушки к шаловливой кошке. Иначе и не описать чувство, когда тебя осторожно охватывают пастью и куда-то несут, старательно обходя все препятствия на ходу. И дергаться никак нельзя. Хозяйке не отказывают, когда она зовет в гости…

Каждый шаг пса был в сажень длиной. Могучие лапы перешагивали через поваленные деревья, с легкостью вминали кусты. Второй Хорт шел впереди, прокладывая дорогу, оставляя за собой просеку, подобно стаду диких кабанов.

Странное дело, но хрупкая на вид Хозяйка Леса не отставала, а порой даже забегала вперед, выбирая самый короткий путь. Она скользила подобно тени, так могут некоторые особо сильные и зловредные вампиры, но у тех в каждом движении угроза и странная дерганость, как у марионетки, давно забывшей тепло крови в жилах. У девушки же ничего подобного не было.

Первое время сержант, чтобы не висеть вовсе уж безвольным и обмякшим кулем, пробовал засечь направление. Сбился сразу же, то ли шли слишком быстро, то ли сам Лес решил вконец запутать Мирослава. К тому же сержант совершенно неожиданно понял, что совершенно не чувствует боли. А потом он сумел поднять к лицу руку. Левую, ту, от которой клыки вервольфа оставили кости с обрывками кожи и мяса.

Мирослав едва сдержал крепкое словцо, полное безмерного удивления. Раны исчезли, затянулись, будто их и не было никогда. От лохмотьев рукава на плече и до остатков толстой перчатки на кисти белела гладкая кожа с чуть заметными в неярком свете Луны розовыми рубцами.

— Это все Хорты.

Хозяйка возникла рядом вдруг и ниоткуда. Она больше не скакала по заснеженным буреломам переполошной белкой. Девушка шла рядом, похрустывая снегом под мягкими сапожками, умудряясь почти шаг в шаг попадать с Хортом.

— У них слюна. Целебная она очень. Слышал, как говорят, что как на собаке заживает?

Сержант кивнул. Из его подвешенного состояния получалось плохо, но жест был понят верно. Еще как бы намекнуть, что по-другому нести можно, а то рук уже не чувствует, и грудь передавило…

— Хорты ведь не простые собаки! — Хозяйка шла рядом, но ее речь будто не предназначалась Мирославу, скорее то были мысли вслух. Она произносила слова одно за другим, нанизывая на общую нить… — Хорты — Псы Изначальных. Они сюда от теплого моря пришли. На прежнем месте в них верить перестали…

Слова проходили мимо сознания, оставляя густую и приторную смесь непонимания и восхищения. Сержант удивлялся сам себе. Неужели?! Тем не менее… Увлекся ты, Мирослав, может быть, даже и влюбился. И не знаешь, что делать с любовью своей, неуместной и ненужной. Глупое дело задумал, не по своим зубам орешки выбираешь…

— … Их дома забывать стали, — продолжала меж тем Хозяйка Леса. — Не Хортов, конечно. Раз песиков увидишь — не забудешь и правнукам расскажешь. Забыли Изначальных, которым Хорты служили. И Псы пришли сюда, остались и стали служить мне. Такие они… — с нескрываемой нежностью девушка провела узкой ладонью по шерсти, в душе у сержанта полыхнул вулкан жуткой зависти к бессловесному зверю. — Только загвоздка есть. Сперва ведь как: тебя забудут, потом дела твои пылью седой припорошатся. А потом и тебя объявят врагом и нечистым. Так ведь, убийца Старых? — неожиданно обернулась она к сержанту.

— Так! — получилось неожиданно четко, словно и не болела грудь эхом сломанных и чудесным образом вновь сращенных ребер, перекрывая дыхание. — Только знай, Охотница! Я не убивал Старых без нужды. И всегда первыми начинали они.

— Ты храбрый… — голос девушки стал тише, она смотрела на сержанта с интересом, склонив голову набок, черный локон стелился по белой щеке. — Храбрый, но глупый. Смотри, не влюбись. Плохо кончится.

— Обратишь меня оленем и порвут твои псы? — усмешка получилась такая, как надо. В меру злая, в меру добрая.

— Может быть, ты все-таки и умный… убийца Старых, — очередь улыбаться перешла к девушке. — Но я не превращала Актеона [12] в оленя, это сказки. На самом деле он предпочел смерть нелюбви. А еще — мы пришли.

Сержант где стоял, там и сел, почти рухнул в снег. Сверху на него смотрели желтые глаза Хорта, и Мирослав готов был поклясться, что в желтоватых глазах читался почти человеческий сарказм. Дескать, какой же из тебя боец, коли на ногах не стоишь? С третьей попытки сержанту удалось встать. Раны затянулись, исцеленные чудесными псами, но сил у человека от этого не прибавилось. Он шагнул к дому, высокому, черному, притаившемуся в густой и мрачной чащобе.

Внутри было тепло. Настолько, что захотелось даже содрать мигом пропотевшие остатки куртки. Еще помечтал, как бы сапоги сдернуть, но обувь сержант сейчас снимать не рискнул бы ни за какие деньги. Неделя в седле, двое суток на ногах, кровь, затекшая в обувку… Надо будет отогреться малость и выбежать наружу, скинуть сапоги да хорошенько растереть ноги снегом. Он не хуже мыла оттирает грязь со шкуры.