Дети Гамельна - Игорь Николаев

Отшагнуть в сторону, мимо врага пропустить, и в бок ему корд по рукоять. Или с оттягом полоснуть по открывшемуся затылку, чуя, как под тяжелым клинком хрустят кости черепа. Кости у нечисти крепкие, заговоренные, но все же бессильные против фальшиона, освященного в соборе Святого Петра.

Или принять столкновение грудь в грудь, насадить страшное чудовище на короткий альшпис или тяжелую шпагу, не упасть под бешеным напором. И молиться, чтобы собратья справа и слева добавили по разу, пока будешь с матом и богохульствами тащить обратно оружие из еще живой, воющей и по-прежнему смертельно опасной твари.

Но когда сатанинское угробище бессильно повалится в снег, это еще только две трети дела. Надо еще успеть рубануть по шее неловко распластавшегося на вытоптанном снегу голого человека, с которого враз осыпалась шерсть. Рубануть крепко, чтобы голову напрочь. В крайнем случае прострелить башку пулей, и вот здесь лучше как раз серебро.

Падали люди, падали слуги Шварцвольфа. Раненые оборотцы вставали на четвереньки и хватали людей за ноги, целились в пах и живот кривыми когтями. Раненые солдаты резали лохматые лапы, тыкали кинжалами в ляжки и брюхи, как рондашьеры [14].

Черная кровь лилась, как вино, наливаемое щедрым трактирщиком за полновесное золото, мешалась с красной кровью, проедала в снегу огромные проплешины. И вот солдат осталось лишь пятеро, а сумасшедшая карусель боя сместилась, оставив за собой лишь трупы, грязный истоптанный снег да переломанные кусты. Уставшие руки сжимали не мечи, но куцые огрызки, иззубренные о кости. А на ландскнехтов взирали едва ли не с полтора десятка пар глаз, переполненных ненавистью…

Один к трем, не шибко радостное соотношение.

Швальбе с душой плюнул на труп оборотня, которому только что проломил лоб рукоятью палаша, рубить голову было уже нечем, да и некогда. Юркий и быстрый сержант высунулся как из ниоткуда, ткнул в глаз убитому длинный стилет, прошептал пару странных слов, и нечистого покойника дико скрутило в судороге, выжимающей из тела проклятую душу.

— Доброе дело, — повторил Швальбе срывающимся голосом. Мирослав кивнул, на разговор его сбившегося дыхания уже не оставалось. Сержант достал из-за пазухи четвертый пистолет, приберегаемый на самый крайний случай. Гунтер недобро осклабился.

— Играй, музыка! — снова заорал капитан. — Тройная ставка и доля убитых поровну! Кто доживет до утра, уйдет на покой богачом!

Ландскнехты ответили нестройным, но бравым ревом, и люди вновь схлестнулись с нелюдьми.

А затем все закончилось.

Снежинки тихо падали, кружась в неспешном хороводе. То ли шел редкий снег, то ли поднявшийся ветерок сдувал их с вершин деревьев… Белоснежные пушинки опускались на землю, прикрывали невесомой периной слежавшуюся прошлогоднюю листву с выступающими корнями. Оседали на оскаленной пасти и остекленевших глазах, на темно-красных лужах, в изобилии покрывающих мерзлую землю. Мягко укутывали снежным саваном смертельно раненого сержанта, привалившегося к дубу, рядом с оборотнем, которого Мирослав убил из последнего заряженного пистолета.

— Вот значит как… — задумчиво протянула Охотница, перебирая густую поросль на груди сержанта. — Безумный Иржи сумел поссориться и с Церковью. Так, цепной пес?

— Я не пес!

— Не возмущайся! — улыбнулась Охотница и прижалась сильнее. — Извини. Ты не пес. Ты волкодав. Вы просто работаете вместе с доминиканцами, «псами господними». Не удивляйся. Хоть ты очень смешно это делаешь. То, что я живу в Лесу, совсем не значит, что пропала для мира. У меня свои пути для того, чтобы узнавать новости, сплетни и слухи. Птицы и вольный ветер не знают границ.

Мирослав поразмыслил над сказанным. Привычка подруги изъясняться очень короткими, словно рублеными, фразами сбивала с толку. Солдатская манера речи не вязалась с нежным голосом.

— Ты же Охотница, — осторожно заметил он. — Какое тебе дело до смертных?

— Я не нарушаю привычный бег жизни. Разве что иногда, как с тобой. Мы — не вы. Мы — Изначальные! И не фыркай, как жеребец, прямо в ухо! Не с крестьянской девкой в одной постели лежишь!

«С богиней — впервые», — хотел было сказать Мирослав, но поймал слова буквально на языке. Никакой женщине не будет приятно услышать о предшественницах. А богине — тем более.

— Не стоит звать меня псом, — примирительно предложил он. — Считай, что личное неприятие слова. Это все от зависти к твоим великолепным Хортам.

— Я так и поняла! — серебряным колокольчиком рассыпался смех. — Слушай, а расскажи, отчего на Иржи взъелись даже вы? Отцы Церкви признали его несуществующим и легендарным, а вы — орденские — продолжаете искать. Будто у него в кармане… этот, который вы раньше все искали по самым дальним углам…

Она задумалась, смешно сдув черную прядь, скользнувшую на щеку.

— Грааль, вот что искали! — вспомнила и обрадовалась, словно девчонка, получившая в подарок шелковую ленту.

— Он нас допек, — коротко ответил сержант.

— Расскажешь? И не говори, что долго. Время течет с той скоростью, какую хотим мы. Так расскажешь?

— Расскажу. Тут нет тайн. Хотя и очень много грязи, перемешанной с кровью…

Кто-то говорил, что Иржи продал душу Дьяволу. Кто-то возражал, что, мол, неправда — нельзя продать что-то самому себе. Никто теперь и не скажет, как было на самом деле… Слишком много лет прошло с того времени. Все свидетели, их дети и дети детей давно сошли в могилу…

Впрочем, нет, не все…

Рыцарь Йомберг, герой крестового похода, не обрел упокоения в семейной усыпальнице. Он превратился в серый невесомый пепел, когда посреди его собственной свадьбы в церковь влетела дивная молния, похожая на огромный огненный клубок. Никто и понять ничего не успел, как полыхнула испепеляющая вспышка, разом умертвив всех в часовне. Лишь служка уцелел, за алтарь вовремя свалившийся. Он и рассказал, как соткался из воздуха человек посреди пепелища. Черный человек без лица, только бездонный провал под капюшоном. Служка, крестясь и захлебываясь ужасом, рассказал, как хохотал тот человек и как спорил с молчащим распятием. Как доказывал что-то, размахивая руками с нечеловечески длинными и острыми ногтями. И как назвал свое имя, когда посылал хулу Всевышнему.

Имя то было — Шварцвольф. Георг фон Шварцвольф.

Свидетель пропал через несколько дней после несчастья. Исчез бесследно, оставив лишь потек крови на стене комнатушки. На то похожий, когда голодный волк клыками полосует по жилам кровеносным. Неведомый убийца был расторопен и умел, но все же опоздал. Имя, названное в запале погубителем свадьбы, уже достигло нужных ушей.