Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками - Алексей Самойлов

– Я-то знаю. Таня, как и Володя, свободная птица, человек независимый, поэтому ей приходится трудно. Да и Володе при его феноменальном умении преодолевать экономические мели было бы сейчас трудно. Когда он разворачивал свое дело в Париже и Санкт-Петербурге, в мире был повышенный интерес к России. Сейчас, наоборот, наблюдается резкий спад интереса к России, ее культуре.

– И в самой России – тоже спад интереса к культуре, литературе, языку. Понижение психического уровня человека, говоря словами Розанова, особенно ощутимо сказывается в отношении к языку. То, что творится с великим, могучим и прекрасным русским языком, ужасно. Дикая смесь мата, лагерной фени, канцелярита, молодежного жаргона – вот как объясняются ныне на Руси. Люди во власти тоже в этом плане не образец для подражания. Объявили, правда, 2007‑й годом русского языка…

– Это хорошо. Значит, власть, государство осознают проблему и пытаются ее решать.

– Проблема не решается только улучшением преподавания языка в школе и вузе. Человек – помните Бродского? – часть речи. И современная наука утверждает, что человека от животного принципиально отличает одно – речь. Речь и культура, появление которой невозможно без речи. А когда культура приходит в упадок, когда человек деградирует, трудно рассчитывать, что год русского языка кардинально улучшит ситуацию.

– Матом не только в России разговаривают, но и в Америке. Понижение психического уровня человека носит глобальный характер. Конечно, нельзя не посочувствовать старым петербуржцам: старики больше всего страдают от резких экономических перемен. Но не все так уж плохо. Открываются, к примеру, новые театры. Большой в Москве в упадке, а Мариинский процветает… Если говорить о проблемах российской культуры, то в последние два-три года я с удивлением замечаю, как здесь дорожают книги, особенно хорошие, серьезные. Ваши цены на книги приближаются к нашим, хотя зарплатам и пенсиям до западных далеко. Поэтому если бы я был министром культуры Российской Федерации, то постарался бы решить эту задачу одной из первых. Государство должно субсидировать издательства, выпускающие хорошую, качественную литературу.

Культурная экспансия

– А есть ли сейчас американцы, кто, подобно Вам, заинтересовался русской литературой и пришел в университет ее изучать?

– Не так много, как раньше, но все-таки есть. Молодежь особенно притягивает авангард: ко мне на курс русского авангарда – литература, балет, кино, живопись – записались 75 слушателей. А вот желающих изучать русский язык меньше, чем раньше. Американские слависты шутят, что, когда Россия опять станет империей зла, у нас снова будут большие аудитории.

– Некоторые профессиональные патриоты в России предлагают воспользоваться годом русского языка, чтобы сделать его языком глобального общения, каким стал для мира английский. Есть ли, на Ваш взгляд, у русского такие шансы?

– Думаю, шансов мало. Английский стал необходим для общения почти во всех странах. Вряд ли русский составит ему в этом отношении конкуренцию.

– Вы, наверное, знаете нашего культуролога и филолога Михаила Эпштейна, работающего ныне в американском университете Эмори?.. Победоносное шествие английского языка по всему миру он объясняет, в частности, исключительным богатством его словаря. Английский язык, по оценкам специалистов, в XX веке в несколько раз увеличил свой лексический запас – до 600–700 тысяч лексических единиц, а русский, скорее, потерпел убытки и насчитывает ныне не более 150 тысяч лексических единиц. Если же считать по словам, а не по словоформам, образованным, в частности, с помощью уменьшительных суффиксов (по головам скота, а не по рогам и копытам), то из 120 тысяч слов, числимых в Большом Академическом словаре, остается всего около 40 тысяч слов. А это мало для многомиллионного народа, занимающего седьмую часть земной суши. Неужели Эпштейн прав, и английский в количественном отношении настолько богаче русского?

– Он прав. Словарь английского языка невероятно богат. По очень простой причине. Это слияние двух языковых традиций – латинской, через Францию, и англосаксонской. Но у каждого языка свои особенности. В русском много слов и понятий, которых нет в английском. Английская, американская культуры исключительно богаты в создании новых слов. Меня раздражает в России, как много здесь пользуются английской лексикой. Образованный человек на вручении премии Белого говорит: «шорт лист». Кому это нужно? «Краткий список» – и все. Чтобы читать газеты в Москве и Петербурге, мне не надо знать русский: половина слов в них английские. Может, в силу возраста я излишне консервативен, но я рад, что 2007‑й объявлен годом русской речи. Если российское государство хочет распространять русский язык, то пусть оно сделает это путем повышения культуры, уровня жизни людей, посылая в разные страны выставки, театральные труппы, оркестры. Через эту мирную культурную экспансию придут и интерес, любовь к русскому языку.

– И, пожалуйста, Джон, расскажите о своей семье.

– Никого нет, ни жены, ни детей. Только друзья. Это сближало меня с Ниной Николаевной, которая никогда не хотела иметь детей, – эта часть души у нее была отрезана. Сейчас, на старости лет, думаешь: хорошо бы иметь семью, детей, внуков, но их нет. Так уж получилось…

– И как, если не секрет, отмечаете свой день рождения?

– Последние годы – в России, на даче у моих друзей Лавровых в Сиверской, под Петербургом. Жарим шашлыки, пьем водку. Замечательно.

Алексей Самойлов 2007 г.

Леонид Мозговой

Чехов. Ленин. Гитлер

Когда мы с Леонидом Мозговым отбирали фотографии, я то и дело попадал впросак. «Возьмем вот эту», – говорил я. «Это настоящий Гитлер», – был ответ. «Вот эту». – «А это настоящий Чехов».

Путь к славе Леонида Мозгового, сыгравшего в кино Чехова, Ленина, Гитлера, начался, когда ему исполнилось пятьдесят. Случай, достойный, возможно, книги рекордов Гиннесса.

Первым делом были самолеты

– Леня, когда заходит речь о человеке успешном, всех интересует технология успеха. В этом ведь есть какой-то фокус.

– Бог его знает. Может быть, случай, который становится закономерностью. У меня было много случаев, которые могли бы повернуть жизнь в другую сторону.

– Могли бы, но не повернули?

– Не повернули. Я ведь испугался сначала поступать в театральный институт, хотя занимался этим с детства. У меня до сих пор хранится вэфовский приемничек «Турист», которым меня наградили еще в школе в художественной самодеятельности за чтение тургеневского стихотворения «Как хороши, как свежи были розы». Мечтал всю жизнь о театре, всю жизнь этим занимался…

– И все-таки струхнул.

– Да. Хотя не был чистым провинциалом. Папа у меня военный, поэтому я вместе с ним по всей стране шатался. Последнее место – закрытый город под Свердловском. Думаю: ну, приедут много таких мальчиков и девочек из провинции… И поехали мы с одноклассниками поступать в летное училище. Поступил, прошел всю теорию в Казахстане, в Актюбинске. Начал летать, налетал одиннадцать часов. При этом организовал художественную самодеятельность, читал, пел, руководил хором, не имея музыкального образования. И мне попался инструктор, молодой лейтенант, он сказал: «Вот как ты любишь свою сцену, так надо любить самолет». Он и помог мне уйти из военного училища.

– По тем временам это сильно.

– Еще бы, 59‑й год. Я попробовал поступить во ВГИК. Не приняли. Летчиком стал бы – одна была бы судьба. Во ВГИК поступил – другая.

На третий раз приехал в Ленинград и поступил в наш театральный институт. Не знал ничего и никого в Ленинграде. Кроме картин «Ленфильма», которые были тогда, мне кажется, лучшими в стране, а может быть, и в мире. И не знал, конечно, что попаду к Борису Зону, великому педагогу, который принял систему Станиславского из рук самого Станиславского.

Мы были у Зона, увы, последним курсом. Но курс был, надо сказать, громким: Додин, Тенякова, Костецкий, Антонова…

Аура Сокурова

– Хорошо. Была у тебя школа Зона, была литература. Но театрального опыта и опыта работы в кино все же не было. И вот прямо с эстрады ты попал к такому невероятному режиссеру, как Александр Сокуров, и на такие невероятные роли: Чехов, Гитлер, Ленин. Как это случилось?

– Ну, во-первых, мне было уже пятьдесят лет. Все же какой-то опыт жизни и работы на сцене. Во-вторых, я никогда не чувствовал себя неудачником и никогда не относился к своей работе, допустим, в Ленконцерте, как к халтуре.

Встреча с Сокуровым… Еще один из тех случаев, о которых мы говорили вначале.