Как уничтожили «Торпедо». История предательства - Иван Тимошкин

В «Торпедо» меня стали называть предателем, рвачом. Обидно было это слышать. Особенно потому, что люди не знали истинных обстоятельств. А они были таковы. Когда я решился на переход, пришел к тогдшнему главному тренеру Юрию Миронову и начальнику команды Юрию Золотову и честно сказал об этом. К тому времени контракт с клубом у меня закончился, и «Торпедо» получило бы лишь небольшую компенсацию. Поэтому Миронов с Золотовым стали уговаривать меня подписать новый и только потом переходить в «Динамо». Понимая и зная непростое финансовое положение своей родной команды, я пошел на это. Подписал контракт, и Толстых заплатил «Торпедо» деньги. Сумма была поделена на две части: одну из них автозаводцы получали сразу, а вторую – от суммы моей дальнейшей продажи. То есть ситуация, по западным меркам, являлась полнейшим абсурдом. Будь я действительно рвачом, поступил бы совершенно иначе…

«Заканчивай играть…»

Многие ли задумываются о том, что карьера игрока может прекратиться буквально в каждом матче? Когда такое случается, рядом остаются только истинные друзья, остальные о тебе тут же забывают. Нечто подобное пришлось пережить и мне. В один миг все исчезло – светлые тона, агенты, заманчивые предложения. Вместо этого – больничная койка, белый потолок, неотступные мысли о конце карьеры и жестокий вопрос: что делать дальше?

Тому злополучному кубковому матчу с «Коломной-Авангардом» предшествовали довольно странные и необъяснимые события. За несколько дней до того мы играли в чемпионате с московским «Локомотивом». В перерыве той встречи какие-то люди – как потом выяснилось, хозяева «Коломны-Авангарда» – вошли в судейскую и принялись распекать арбитров, указывая им, как надо судить. Толстых обратился к ним: вы, мол, кто такие, что здесь делаете? Они ему в ответ нагрубили, получился приличный скандал.

А вечером накануне выезда в Коломну произошел такой случай. Мой многолетний партнер по автозаводской команде встретил меня возле моего подъезда и без объяснения произнес всего несколько слов: «Юра, не надо ехать в Коломну». Мне тогда и в голову ничего плохого не пришло. А ведь задумайся я хотя бы на мгновение о том, почему твой лучший друг, знающий к тому же Сергея Бодака, встречает тебя у подъезда и говорит такие слова, может, и не случилось бы ничего. Помню, я тогда отшутился: «Да ладно, чего ты». Уверен, послушай я его тогда и пожалуйся Газзаеву на недомогание, он не поставил бы меня на игру…

Но вернемся к матчу. Вышел я на поле, как обычно, бодрым и здоровым, а вынесли меня на носилках и в машине «Скорой помощи» отправили прямо на операцию во второй физкультурный диспансер. Думал ли я тогда, что в дальнейшем так и не смогу восстановиться и заиграть в свою полную силу? Поначалу, конечно, таких мыслей не было. Хотя характер травмы говорил о том, что больше на поле мне не выйти: удар был настолько сильным, что вылетел весь сустав, порвались связки, а лодыжка вышла наружу…

И все-таки я начал потихонечку, превозмогая дикую боль, бегать. Приговор прозвучал, когда я поехал в ЦИТО к профессору Морозову. До сих пор помню не только его слова, но даже интонацию, с которой он их произнес: «Все, Юра, надо заканчивать, бери в руки учебник». И показывает на снимок: «Хряща нет, межсуставной щели нет, синувиальной жидкости нет, большая таранная кость трется о большую берцовую и наличествует частичная потеря движения в суставе».

Мне тогда было всего 22 года. О чем я думал, когда лежал в диспансере? Разные мысли в голову лезли, но, конечно, главная из них – за что, почему? Много раз просматривал кассету с записью того эпизода столкновения с Бодаком, в котором получил эту травму. Я прекрасно знаю Сергея: мы вместе играли за дубль, он бывал у меня в гостях. Знаю его и как человека, и как игрока. Знаю, что он был жестким футболистом, играл на грани фола и соперников особо не жалел. Но могу ли я, как будущий юрист, да, наверное, просто как человек, не имея достаточного количества фактов, обвинять его в умышленных действиях?

Встречались ли мы с ним после этого? Да, несколько раз. Скажем, в прошлом году, когда я комментировал для ТВЦ матч «Сатурна» из Раменского. Он работает в этой команде. Столкнулись – здравствуй, до свидания, и все. Не знаю, может быть, пройдет какое-то время, и Сергей все-таки захочет что-то сказать мне. Зла на него не держу – это не по-христиански. Но мне хотелось бы знать правду.

Та ситуация очень четко разделила мое окружение на настоящих друзей и на мнимых. Кто-то остался со мной до конца (приходили навещать и Симонян, и Игнатьев, и Садырин, не говоря уже о ребятах из «Торпедо» и «Динамо»), а кто-то очень скоро забыл обо мне. Нашлись даже такие, кто злорадствовал. Увы.

А вот «Динамо» и Толстых, наоборот, поддерживали. Снова заключили со мной контракт (хотя, наверное, в глубине души понимали, что я уже не игрок), не торопили, дали время прийти в себя, верили, надеялись, что смогу восстановиться.

Не получилось. Я перенес несколько операций, ездил на консультацию к известному профессору в Венгрию – все бесполезно. Не стало мне лучше и с возрастом: сустав становится все менее подвижным. Более того, сейчас возникает необходимость в новой операции: надо его резать еще раз. А мне ведь до сих пор снится, как я забиваю мячи.

Тренер, телекомментатор…

Настало время, когда я уже не мог больше злоупотреблять хорошим отношением руководства «Динамо». Попробовал вернуться в футбол на более низком уровне – в первой лиге. Принял приглашение казанского «Рубина» и не раз потом жалел об этом. Они меня обманули – не выплатили причитающиеся по контракту деньги. Это было настолько несправедливо, что я, в общем-то, человек бесконфликтный, решил добиваться справедливости. 15 декабря 1998 года в одностороннем порядке разорвал контракт и вместе с юристом Василием Грищаком подал исковое заявление в суд. Тяжба длилась два с половиной года, и мы выиграли дело.

Чего мне это стоило? Нервов? Конечно. Но главным, как ни странно, оказалось другое. Я, к тому времени уже студент юридического института, получил великолепнейшую практику. Ведь пришлось пройти все инстанции – начиная от районного суда Казани и заканчивая Верховным судом РФ.

Прерву на время повествование Юры, чтобы дополнить его любопытной информацией о тех событиях, ставшей мне известной гораздо позже. В начале 1999 года – в конце своей игровой карьеры – Юра решил использовать последний шанс вернуться в большой футбол. И пришел в легкоатлетический манеж АЗЛК, где тренировалось «Торпедо-ЗИЛ», – поговорить с главным тренером команды Борисом Игнатьевым о возможности своего возвращения в родной клуб. Зиловцы тогда, после выигрыша у «Нефтехимика» стыкового матча за право играть в первом дивизионе, готовились к сезону. Игнатьев фактически набирал новую команду. Борис Петрович пообещал Юре, что возьмет его – но только после того, как тот разорвет контракт с «Рубином». Однако, когда Тишков сделал это, он Игнатьеву оказался уже не нужен: было видно, как, бегая по кругу в манеже, Юра волочил ногу. Просто никто не решался сказать, что играть дальше ему не позволит здоровье. В принципе, он все понимал и сам, но надеялся на чудо – вдруг получится. Не получилось. Надо было окончательно завершать игровую карьеру. Оставалось последнее – получить долг по своему контракту с «Рубином», который казанцы, судя по всему, отдавать не собирались. Юра тогда как раз заканчивал юридический институт и, поняв, что словами делу не поможешь, подал иск в районный суд Казани. Там, изучив дело, признали правомочность его притязаний и, обязав «Рубин» выплатить ему компенсацию, описали имущество клуба – в том числе автобус команды. Однако затем сначала городской суд Казани, а потом и Республиканский отменили решение районного. Дело дошло до Верховного суда России. Его председателем тогда – как, впрочем, кажется, и сейчас – являлся Лебедев, старый болельщик «Торпедо». Валентин Иванов попросил его принять Тишкова. Звонок Лебедева застал Юру в поездке по городу. Лебедев попросил его в течение часа быть у него. Юра в чем был одет (в скромном свитере и джинсах), в том и поехал. Когда он вошел в подъезд здания Верховного суда, его встретил один из помощников Лебедева. «Идем мы по коридору, – вспоминал потом Тишков. – Все в цивильных костюмах, а меня, по-простецки одетого, ведут без очереди в кабинет Лебедева». В общем, отстоять свои права Юре помогло только вмешательство Лебедева, затребовавшего к себе дело для изучения. После выигрыша тяжбы Тишков, по его собственным словам, убедился: за счет упорства и грамотной юридической работы можно добиться правды и справедливости даже в нашей стране.

Этот эпизод, кстати, стал решающим аргументом, повлиявшим на решение Тишкова стать футбольным агентом – дабы бесправие и юридическая незащищенность наших футболистов превратились в право. И вновь – слово Юре: