Воин Бездны - Алексей Головлев

Он сгорбился, огонь в глазах угас, плечи устало поникли.

– Всю жизнь я считал, что разуму доступно всё. Я не жалел времени и сил, развивая его; как губка, впитывал новые знания, учился мыслить и рассуждать…

Он горько усмехнулся.

– А сейчас, на склоне лет, когда меняться уже поздно, – судьба подкидывает мне одну загадку за другой. И разум пасует, и сдаётся логика. С каждым новым днем я всё чаще спрашиваю себя – так ли я жил? Тому ли божеству поклонялся? А дней остаётся всё меньше. И ничего уже не изменить. Не исправить.

Эрван потрясённо молчал. Что с доктором? Откуда такая откровенность? И зачем?

Лоэ мягко улыбнулся.

– Отвечу на твой вопрос, хоть ты его и не задал. Я проник в твою душу: взамен открыл свою – по-моему, это справедливо.

– Да, наверно, так… – смущённо выдавил Эрван и умолк.

– Что же касается моих догадок… Полагаю, встреча с этим… как ты его называешь? – побратимом изменила твою сущность так быстро и необратимо, что Кромм потерял тебя из виду. Такое бывает. Редко, но бывает.

– Всё равно не понимаю, – Эрван упрямо выставил подбородок. – Даже если…

– Если, если! – передразнил доктор. – Ты что, до сих пор не сообразил? Фактически ты умер, Гвент: если не целиком, то наполовину.

Эрван молчал. Доктор подошёл вплотную, продолжил холодно и строго:

– Необычного в этом нет: мы умираем каждый миг – и каждый миг рождаемся: исчезают старые привязанности, заблуждения и привычки, склонности и даже черты характера – что в сущности и составляет человека. А взамен появляется новое: так рождение и смерть существуют бок о бок – незаметно для нас, потому что обычно это происходит постепенно, крохотными порциями. А у тебя по-другому: много и сразу. Понятно?

Эрван смущённо потупился: выдерживать пронзительный взгляд Лоэ больше не было сил.

– Честно говоря… Не очень.

Лоэ тяжело вздохнул. Произнёс медленно и терпеливо:

– Любое изменение – смерть. Гибель старого, рождение нового. Ты изменился очень сильно и быстро: старое умерло, а новое не успело родиться, и потому в душе твоей – пустота. Тебе – именно тебе, и никому другому! – предстоит заполнить эту пустоту… Или дать ей распространиться, позволить себя поглотить. То есть – умереть окончательно. Выбор твой.

– Но… Я не умею. И не понимаю. А сегодня вообще соображаю… не очень, – Эрван посмотрел на доктора с мольбой. – Может, вы посоветуете, подскажете – как?

Он замялся и умолк на полуслове, догадываясь, насколько нелепой и смешной казалась просьба.

Но Лоэ не рассмеялся. И не рассердился – лишь вздохнул с сожалением и грустью:

– Эрван… Я врач, а не повивальная бабка. Да и от неё было б мало проку: тут не пуповину резать…

Он поморщился, неловко дёрнул головой – словно воротник камзола вдруг превратился в удавку.

– Никто не поможет. Эта ноша – твоя.

Эрван кивнул. Поджал губы, надеясь, что выглядит решительно и сурово.

– Я понял. Если не всё, то главное. Я свободен?

– Почти. Скоро полдень, капитан ждёт. Но прежде, чем ты уйдёшь, позволь добавить ещё кое-что…

Лоэ положил руку на плечо: Эрван ощутил тепло сильных пальцев сквозь ткань рубахи.

– Я не могу тебе помочь делом, но совет всё-таки дам. Вот он: не думай, не вспоминай, не жалуйся! Не лелей пустоту, не потакай ей – заполни её! Чем угодно – играй в карты, кидай кости, на волынке упражняйся… Иначе умрёшь. По-настоящему. Навсегда.

Эрван пересёк безлюдную кают-компанию, встал перед дверью в капитанские покои. Потянулся было к ручке… и замер: мешала привычная робость.

«Какого черта! Ну чего я боюсь? Что он со мной может сделать – за борт выкинуть? Вряд ли: раз уж Лоэ не стал. Тогда в чём дело?»

Эрван глубоко задумался.

Капитан… Быть может, самый загадочный человек на борту. И человек, от которого напрямую зависит его, Эрвана, судьба. В течение всего рейда Салаун на него в лучшем случае внимания не обращал. Потом, благодаря ночной вахте, между ними вроде бы проскочила искра понимания, капитан что-то хотел сообщить, передать, донести – но что? Эрван уже не помнил: ведь это было до того, как он… стал другим. А теперь? Что испытывает Салаун теперь? Разочарование? Злость? Или раздражение от его, Эрвана, бестолковости?

Он вздохнул. Сделал шаг назад.

«За борт выкинуть? А ведь может – право капитана. Лоэ решил, что я безопасен, – это, конечно здорово… А что ему Лоэ?» – отрешённо подумал Эрван.

В памяти всплыл прощальный совет доктора: «Не думай, не вспоминай, не жалуйся».

Он улыбнулся: не вспоминать пока не очень получалось.

«Ну и ладно. Будь что будет!» – Он тряхнул головой и решительно открыл дверь.

– Прошу.

Эрван осторожно вошёл. Стараясь не выдать любопытства, огляделся украдкой: впервые ему довелось оказаться в каюте капитана.

Первым в глаза бросился стол: лакированный, обильно украшенный потемневшей от времени позолотой, уверенно стоящий на массивных ножках в виде грифонов, он занимал добрую четверть помещения. Такой был бы на своём месте где-нибудь в конторе стряпчего, мечтающего произвести впечатление на клиентов, или купца с пухлым кошельком – но никак не на скромном китобойце. На фоне его помпезного, хоть и чуть обветшалого великолепия терялись и парусиновый гамак на железных крючьях, и рундук из некрашеной сосны – точно такой, как у любого матроса на судне.

На дальней стене светлыми пятнами выделялись две гравюры: на одной гигантская рыба пожирала неведомый корабль. Эрван вздрогнул: несмотря на условность стилизации, он без труда опознал Стража. Вторая картина изображала недостроенную башню высотой до небес: вершина терялась в плотных облаках, и оттого башня походила на усечённый конус. Приглядевшись, Эрван заметил множество крохотных людей у подножия. Стоило посмотреть чуть дольше – и Эрвану померещилось, будто человечки копошатся как насекомые – того и гляди, перелезут через границу полотна, расползутся по столу, забьются в щели…

Эрван отвёл глаза.

«Ну и вкусы у Салауна! Чтобы я повесил такую картинку… Нет уж, увольте!»

В памяти всплыла другая гравюра – та, которую он подарил Хлысту: конечно, живопись фоморов сильно отличалась от людской, но было и что-то общее – лёгкое, неуловимое, тревожащее…

– Я вижу, вы не ценитель живописи? – Ироничный голос капитана прервал раздумья. – Возможно, это возрастное…

Эрван моргнул: как он мог не заметить сидящего капитана? Конечно, тёмная одежда сливалась с фоном стены, но не настолько же… Или капитан специально не обнаруживал себя? Но как? И зачем?

Эрван постарался отогнать непрошеные мысли.

«Не думай, не вспоминай, не жалуйся…»

Меж тем Салаун встал, тяжело облокотившись о столешницу. Испытующе посмотрел на Эрвана.

– Впрочем, я позвал вас не за этим.

Капитан сделал паузу. Эрван молчал, вытянувшись в струнку.

– У меня для вас задание: попробуйте определить широту, на которой мы находимся.

Капитан нагнулся, извлёк из-под стола громоздкую бронзовую астролябию.

– Действуйте!

– Как? – слегка опешил Эрван. – Прямо из каюты?

Капитан сухо кивнул:

– Да. Иллюминаторы и стол для наблюдений в вашем распоряжении. «Горностай» приведён к ветру, стоит кормой на юг, лёгкая бортовая качка помешать не должна – для определения широты вполне достаточно. А я пока, если не возражаете, заполню судовой журнал – полдень, знаете ли.

Эрван подошёл к обрешёченным переплётам, распахнул ставни: в каюту ворвалось эхо птичьих криков, снаружи потянуло холодом. Стараясь ни на что не отвлекаться, он водрузил прибор на широкий, в три доски, подоконник, гордо названный столом… С недоумением посмотрел на небо – низкое, тёмно-серое, покрытое густыми тучами.

«Как бы дождь не полил…» – мелькнула неуместная мысль. Он отругал сам себя: не до глупостей!

Смущённо кашлянул и обернулся:

– Один вопрос. Снаружи плотная облачность – как определить высоту солнца? – Эрван старался говорить кратко, уверенно и по делу.

– Вопрос резонный, – капитан, не поднимая головы, едва удостоил Эрвана рассеянным кивком. – Надеюсь, это вам поможет.

Он пошарил под столешницей, достал что-то маленькое и блестящее… и швырнул Эрвану: тот едва успел поймать.

– Знаете, что это?

Эрван раскрыл ладонь, поднёс к глазам: на ней лежал перстень – сине-фиолетовый камень в оправе из чернёного серебра. В тусклом свете он казался невзрачной безделушкой – грубо обработанный металл только усиливал впечатление.

Эрван повертел кольцо, внимательно осмотрел со всех сторон – ничего особенного.

Из-за стола послышался скрип пера: капитан углубился в работу.

«Думай, болван, думай! Не станет Салаун над тобой шутить. Во всяком случае, не сейчас. Наверняка я должен знать ответ. Должен!»

Память наконец-то сработала как надо: быть может, гравюры помогли… Он снова вспомнил Хлыста, его размеренный голос на уроках навигации: «…иногда эти камни называют морскими сапфирами, иногда – солнечными. Они поистине бесценны, потому что никто не знает, откуда они берутся и как их добыть. Говорят, что они и не камни вовсе, а застывшие слезы океана. Кто знает… Но одно известно точно: никто и никогда не находил их на суше. Камней этих вряд ли больше десятка, и владельцы берегут их как зеницу ока – потому что нет для людей моря ничего ценнее…»