Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

несколько связанных людей с опущенными головами, жалкое подобие людей, которых согнали силой и которые должны быть волками еще больше, чем сами волки, чтобы не быть съеденными.

В самом конце улицы, готовясь стать во главе колонны, стоял Арно. Вооруженный до зубов, неподвижный, на своем черном боевом коне, высокомерный и молчаливый, в шлеме, из — под которого виднелось бледное лицо.

Когда Катрин поравнялась с ним, они обменялись только взглядами, но ни единым словом. Однако она успела заметить, что ее супруг бледен, с большими кругами под глазами, но выбрит. Возможно, подручными средствами, так как на щек, были заметны кровоточащие царапины.

В путь пустились узкой дорогой, на которой ливень прорезал борозды. Из серого неба сочилась вода. Ландшафт казался мертвым. Нигде не было видно струящегося из трубы дымка, не раздавалось даже пения птиц, кваканья лягушек. Все молчало. И слышались только шаги лошадей и тяжелая железная поступь пехоты. Пресыщенные и еще пьяные от убийств живодеры с трудом волочили ноги.

Ехали долго в молчании. Погода была тяжелой, сырой. Дышалось с трудом, как сквозь пропитанную водой губку. Вскоре они углубились в лес, и атмосфера стала еще более гнетущей.

Катрин чувствовала, что больна телом и душой. Она смотрела на дорогу прямо перед собой, ни разу не повернув головы к Арно. Иногда, опуская веки, она замечала его колено и верхнюю часть ноги, одетые в железо, такие же негнущиеся и пустые, как доспехи в оружейном зале Монсальви… Это было похоже на дурной сон, от которого ей никак не удавалось освободиться.

Человек, который эскортировал их как тень, мог ли он быть на самом деле тем, кто уже давно стал единственным смыслом ее жизни? Был ли это тот, кто сжимал ее в объятиях, с кем они вместе отдавались любви, отец двух ее малышей?

Он был здесь, совсем рядом, и вместе с тем гораздо дальше от нее, чем тогда, когда их разделяло расстояние и стены Бастилии, — ведь тогда Катрин вправе была думать, что их сердца бились в унисон. Что же произошло? Эту загадку уставший от путешествия разум не мог решить. Человек не меняется до такой степени без причины…

Очевидно, эта ужасная ночь, которая уже рассеялась, помогла ей понять, что она его не знала или, вернее, что она плохо знала его и мир войны.

Несмотря на перенесенные испытания, она о многом не имела представления. Например, об этих капитанах, великолепных и доблестных в сражениях, которые, начиная со времени ее детства, проходили перед ее восхищенными глазами. Теперь она знала, что они способны на любые поступки и что они редко бывают защитниками вдов и сирот. Эти вдовы и сироты не из их касты; что между ними и народом — пропасть; относятся капитаны к своему народу-кормильцу так же, как в Риме патриции относились к своим рабам. Она еще слышала в этом плохо освещенном амбаре протестующий голос Арно:

— А другие, что они делают в эту минуту?..

Надо было жить, неважно какой ценой, и по возможности хорошо жить, кормить людей, платить жалованье, давать возможность утолять инстинкты, особенно не заботясь о том, что цена этому — несчастья и страдания. И все же за людей своей земли, за жителей Монсальви Арно был готов пролить свою кровь до последней капли. Только если это были его…

Тогда как он пришел сюда? Не сам же он занялся разбоем. Неужели выдумки Гонне заставили его поверить, что казнь неминуема?

Когда могущество Монсальви было ослаблено приказом короля по наущению Ла Тремуйля, Арно не ответил на это разбоем. Так, может быть, эта женщина, эта авантюристка, которая осмелилась объявить себя Жанной д'Арк?.. Когда он говорил о ней, в его глазах была фанатическая вера, свет, который напоминал любовь. Да, именно так: любовь! Достаточно было, по-видимому, этому созданию появиться, чтобы привлечь к себе сердце Арно де Монсальви и сделать из него другого человека, даже не человека, а кровожадного зверя.

«Это колдунья! — неистовствовала Катрин. — Это может быть только колдунья, и она не заслуживает ничего другого, как хорошей взбучки и нескольких вязанок хвороста на деревенской площади!..»

Конечно, была еще ревность. Свирепость Арно, когда он неожиданно оказался лицом к лицу со своей женой, красноречиво говорила об этом. Он мог бы ее убить, потому что считал виновной, и это не свидетельствовало о том, что он к ней питал доверие. К тому же как раз в тот самый момент, когда она уже почти убедила его в своей невиновности, надо было возникнуть этой немыслимой истории с герцогом Филиппом. Действительно, мог ли он находиться в Шатовилене, когда важные дела должны были удерживать его на севере страны? Если следовать философии Эрменгарды, это было возможным: она никогда не любила Арно и всегда делала все, чтобы привести Катрин в объятия Филиппа. Приключение в ронсевальском приюте не стерлось еще из памяти Катрин. Эрменгарда была упряма и способна настоять на своем, но не до такой степени, чтобы воспользоваться таким трагическим событием, как смерть матери, и заманить Катрин в ловушку.

Пока молодая женщина, мысленно перебирала все это в голове, дорога кончилась. Было уже около полудня, когда из-за поворота в тумане, поднимавшемся над рекой, внезапно вынырнули башни Шатовилена, построенного на небольшом холмике сеньориальной земли, перед которым съежилась деревня. Изгиб Ожона отделял замок от маленького городка, защищенного низкими стенами. В случае атаки они являлись несравнимо худшим прибежищем, чем величественные куртины сеньориальной крепости.

Катрин узнала серые стены, деревянные черные галереи и высокие башенки караульных помещений, покрытых голубым шифером, которые полировал дождь. Все было как раньше, и наверху, на донжоне, красный флаг Шатовиленов повис, тяжелый от воды. Но это была лишь видимость, так как вдоль реки, у маленького римского мостика, вырос лагерь с полинявшими знаменами и кухонными огнями, лагерь, похожий как родной брат на тот, что разбили Апшье перед Монсальви, за исключением знамени.

Здесь был золотой лев в короне на лазурном поле среди золотых крестиков: герб Сарбрюка, который Катрин приветствовала презрительной улыбкой, так как, хотя цвета и различались, сердца этих людей были одинаково жестокими. Если, конечно, можно было говорить о сердце в подобных обстоятельствах.

С первого взгляда могло показаться, что деревня не пострадала от живодеров. Все дома стояли на месте нетронутые, но, приблизившись, Катрин заметила, что в них остановились солдаты, а жители исчезли.

Люди Шатовилена, вероятно, покинули свои жилища вовремя, так как нигде не было видно ни одного трупа, и с деревьев, кроме листьев, не свешивалось ни одного мрачного плода.