Итальянец - Артуро Перес-Реверте

что они скоро атакуют?

– Думаю, да.

– У нас два корвета в проливе, они днем и ночью следят за обстановкой через гидрофоны… Если подводная лодка приблизится, они обнаружат… Другое дело – если придут со стороны испанского берега.

– Все возможно, хотя до сих пор такого не случалось.

– С этим фашистом Франко вполне может случиться.

– Может.

Тодд возвращается, наливает себе виски, полощет им горло и проглатывает. Потом спрашивает Моксона, как прошел «Отелло» в отеле «Скала». Представление для высшего офицерского состава, с Джоном Гилгудом и Вивьен Ли.

– Скука смертная, как и следовало ожидать, – вы же знаете, как это бывает. Генерал Мейсон-Макфарлан за ужином задницу натер, лишь бы посидеть рядом с Вивьен. Потом комический певец, приняв пару рюмок, сделал туманный намек на венерические болезни: «Эти бедные парни страдают за Англию» – так он сказал. Кроме того, шел дождь… Единственное, что было хорошо, – девицы, которые потом вышли на сцену.

– И правда так хороши? – спрашивает Тодд.

– Сойдет.

– Да тут любая курва сойдет.

– И не говори.

– «Пусть смерть придет, всех ангелов на небесах переимею», – декламирует Тодд.

– А это ничего. – Моксону интересно. – Чье это?

– Мое.

– Здо́рово, твою мать.

– Сам знаю.

Из граммофона звучит другая песня Бинга Кросби. Чтобы перекрыть ее, Тодд запевает гимн гитлерюгенда:

Wir marschieren für Hitler durch Nacht und durch Not…[40]

Посетители поблизости смотрят на него, несколько шокированные. Коренастый лейтенант Королевского флота прожигает Тодда взглядом. Моксон ловит этот взгляд и толкает водолаза локтем.

– Закрой рот, парень, иначе тебе переломают кости.

Тодд пожимает плечами.

– Я говорю, посмотрите на луну, – гнет он свое. – Итальянцы будут атаковать.

Непослушными пальцами он прикуривает – зажечь спичку ему удается с трудом, – выпускает дым и снова напевает:

Faccetta nera, bell’abissina, aspetta e spera, che già l’ora si avvicina…[41]

– Срать я хотел на твою мать, – презрительно говорит ему морской пехотинец, повернув голову.

Он смотрит на Тодда пристально, изредка моргая. Холодная улыбка не предвещает ничего хорошего, думает Кампелло.

– Ты это о ком?

– О твоей матери, придурок гребаный. Вот я о ком.

Моксон замечает нашивки морпеха у него на левом плече и берет Тодда под руку.

– Пошли, подышим воздухом, – предлагает он.

Это последние разумные слова, которые слышит Тодд. Кампелло с любопытством смотрит, как тот стряхивает руку Моксона, берет за горлышко бутылку из-под «Хейга», разбивает ее о край стойки и, ринувшись в толпу, вступает в драку под песню Бинга Кросби из музыкального автомата. Оба мы в чудесном сне, уверяет Бинг Кросби сладким голосом. Ты и я.

Во все стороны летят стулья, бутылки и кружки с пивом. Пробившись сквозь толпу, полицейский выходит из туннеля на улицу; фонари погашены по причине затемнения. Мостовая, мокрая от ночной влажности, отражает бесчисленное количество светящихся точек; небо усыпано звездами, и в слабом свете луны виднеются очертания крепостных стен. И там он опять закуривает сигарету, прислонившись к стене. Немного погодя выходит Моксон, и Кампелло дает закурить ему. В свете горящей спички Кампелло видит, что воротничок рубашки у капитан-лейтенанта расстегнут, пуговица оторвана, а галстук развязался. Похоже, ему досталось.

– Мне чудом удалось уйти, парень.

– А что там с Тоддом? – интересуется полицейский.

– Там оказались трое его людей.

– Надо же. Пустячок, а приятно.

– Но у другого-то там тоже имеется пара друзей… Боюсь, это скоро не кончится.

По улице бегом приближаются четыре тени – красные фуражки указывают на то, что это военная полиция. Через минуту появляются еще несколько человек в белых беретах североамериканского флота. Не обращая внимания на двоих, которые курят у дверей, они, дуя в свистки, устремляются в тоннель с дубинками в руках.

– Сдается мне, у Тодда сегодня будет горячая ночь, – замечает Кампелло.

– Выживет, – вздыхает Моксон. – Этот ублюдок знает, что он всем нам нужен.

– Я влюбилась, – спокойно сказала Елена Арбуэс.

Последний раз, когда я ее видел, шел дождь. Он барабанил по белому истрийскому камню Венеции, затуманивал мосты над серо-зеленой водой каналов и заволакивал окна кафе, где мы с хозяйкой книжного магазина сидели и разговаривали. За окном неторопливыми призраками плыли силуэты прохожих. Сквозь запотевшее стекло различался фасад отеля «Гритти» на другом берегу канала; облака и сырость окутали весь город.

– Все оказалось очень просто, – повторила она после паузы. – Я влюбилась, только и всего.

Я вел себя очень осторожно. В эти наши встречи мне удалось добиться от нее некоего доверия, и я не хотел его потерять. Она попросила не записывать наш разговор. Не хочу, чтобы мой голос записывали, сказала она. От одной этой мысли ей было неловко. На столе передо мной лежала открытая тетрадь с заметками.

– Но вы говорили, что сделали это не из-за любви.

Она широко открыла глаза.

– О-о, конечно нет. С любовью нам просто посчастливилось – она пришла позднее, или просто была, или явилась в конце… Любовь – то, что от нас осталось, когда все закончилось. – Она тихо рассмеялась, помолодев от своей улыбки. – Наша добыча, отвоеванная нами у судьбы.

Я сочувственно ей улыбнулся:

– Нежданный трофей.

– И прекрасный. Тезео был очень хороший человек. В его отряде все были такие. Иначе они бы не сделали того, что тогда сделали. Но он все равно был особенный.

– Расскажите мне о нем, – рискнул я.

– Вы видели его фотографии в книжном магазине: ту, где мы вместе, и ту, где он с Дженнаро Скуарчалупо… Со своим двойником, как он говорил.

– Мне интересно, каким он был человеком.

Я видел, что она колеблется.

– На первый взгляд, до странности простодушным, –