Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II - Юрий Александрович Лебедев

работать под руководством Берии, но, как учёного и инженера «не пацифиста» сама по себе проблема создания атомной бомбы, конечно же, интересовала его! И в годы своего отнюдь не добровольного затворничества, зная, что работа над бомбой «кипит», он вряд ли упускал возможности узнать что-то о её ходе. Трудно представить себе, что когда к нему на дачу на Николиной Горе приезжал А. И. Алиханов, также имевший «особую» оценку Берии, собеседники обсуждали прогноз погоды или премьеру местной детской хореографической студии. В ходе разговоров с Алихановым Капица, конечно, обсуждал работу Спецкомитета и ПГУ.

Вот как характеризует отношение Алиханова к Берии Борис Лазаревич Иоффе, чл. – корр. АН СССР, Заслуженный работник атомной промышленности Российской Федерации:

«Абрам Исаакович не любил советскую власть. Он ясно понимал ситуацию в стране и не питал каких-либо иллюзий… В частности, мне запомнились его рассказы о том, что делал Берия в бытность свою в Тбилиси, до переезда в Москву: как неугодных ему людей хватали на улицах, истязали в застенках, как организовывалась охота на женщин, которые ему понравились и которых он делал своими любовницами, а их мужей просто убирал – убивал или сажал в тюрьму. Причём говорилось это, включая общую характеристику Берии («страшный человек!»), ещё до его падения».[474]

И до поры до времени Берия это терпел. Полагаю, что руководствовался он при этом вполне прагматическими соображениями – в случае неудачи Курчатова нужно было иметь компетентного сменщика на роль нового руководителя атомного проекта. Но после успешного испытания «курчатовской» атомной бомбы такая необходимость отпала. И отпала необходимость терпеть свободное общение своих ненавистников. Приказать академикам Берия ничего не мог, просить их было бы унизительно, и вообще – никакой официальной процедуры для решения этого вопроса нет. Но Берия, конечно, нашёл выход. Результат отражён вот в этом документе:

«25 ноября 1949 г.

Сов. секретно

Товарищу Берия Л. П.

По Вашему указанию мной 4 ноября 1949 года был приглашен к себе акад. Алиханов и ему было передано Ваше указание прекратить посещения академика Капицы.

Излагаю содержание нашего разговора по этому вопросу с акад. Алихановым.

Махнев. – Мне поручено товарищем Берия Л. П. специально пригласить Вас сюда как научного руководителя особо секретных работ, ведущихся Вами и известных Вам как члену Научно-технического совета, и передать Вам предложения т. Берия прекратить посещения академика Капицы.

Алиханов. – Слушаюсь. Хотя Капица мне друг и я собирался в праздник 7–8 ноября посетить его, но раз есть такое указание, я прекращу посещения Капицы.

На этом разговор по данному вопросу с акад. Алихановым был закончен.

В. Махнев

25 ноября 1949 г.

АП РФ. Ф. 93, д. 13/49, л. 7. Автограф».[475]

Из этого документа, кстати, с неизбежностью следует, что в той «тонюсенькой» ветви альтерверса, где Сталин решился доверить атомный проект не Курчатову, а Алиханову, Берия играет роль не меньшую, чем в «курчатовской ветви». Пожалуй, даже бо́льшую, именно в силу непреодолимого страха и неспособности Алиханова бороться со зловещим могуществом Берии.

А вот многих членов команды Курчатова Берия как «менеджер» вполне устраивал. Тот же Н. А. Доллежаль вспоминает:

«Берию по другим статьям можно ругать как угодно, но в нашем деле он был великолепным организатором. Не помню, чтобы он кричал на ученых, но как разносил своих генералов! Вот это было страшно. Аппарат у него был очень грамотный. Боялись не самого Берию, а его замов».[476]

И подобные оценки я не раз слышал от ветеранов советского атомного проекта в кулуарных беседах заседаний Общемосковского семинара по истории советского атомного проекта.

Приведу ещё одно (не кулуарное, а опубликованное) высказывание Бориса Валентиновича Горобца, пенсионера, бывшего в 1986–1995 гг. руководителем Главного управления производства ядерных боеприпасов МСМ СССР – МАЭ РФ, а в 1950–1954 гг. работавшего инженером-механиком на Комбинате № 817 на первом уран-гафитовом и на тяжёловодном реакторах в городе Челябинск-40. Б. Горобец имел опыт восприятия методов руководства Берией в качестве непосредственного свидетеля визитов Берии на Комбинат № 817. И его оценка – это отражением оценки роли Берии многими «рядовыми» участниками советского атомного проекта:

«Жалко Лаврентия! Сейчас его имя поганят, но если бы не его энтузиазм, твердость, решительность, жесткость, то не известно, появилась бы у нас ядерная промышленность, во всяком случае, так быстро, как она появилась».[477]

Конечно, Жорж Абрамович Коваль в «капицевских ветвях» так и остался бы в засекреченных архивах ГРУ агентом «Дельмар», о котором никто из «внешнего мира» ничего не узнал бы.

Капице военные разведчики были не нужны. Так что событийное время Жоржа в этих ветвлениях протекало бы или в отбытии наказания в американских тюрьмах типа «Делмарской кутузки», или в Колымских лагерях, или, в лучшем случае, в «трудах праведных» кем-то вроде технолога в сернокислотном цехе Воскресенского химкомбината.

В выбранной же Курчатовым и Харитоном нашей ветви альтерверса после «согласования» её с Берией и «утверждения» этого выбора Сталиным, нужны были всё более детальные сведения от разведки о материалах, конструкциях и технологиях именно американского атомного проекта. И роль «атомных разведчиков» при этом была решающей.

А у Курчатова появилось столько дел, что он физически уже не мог по ночам работать в своём кремлевском «разведкабинете».

Да и разведка поставляла столько материалов, что их своевременный профессиональный анализ был не под силу одному, даже очень эрудированному специалисту.

Новый производственный отдел

И после создания Спецкомитета, 28 сентября 1945 года при нём было создано «Бюро № 2», а 27 сентября в структуре НКГБ появился «Отдел «С». И тем, и другим руководил П. А. Судоплатов.

Бюро № 2 было «официальным прикрытием» отдела «С» – для «не очень посвящённых» учёных. Создание же отдела «С» было обусловлено тем, что для обеспечения успеха стратегии Курчатова требовалось добывать и обрабатывать очень большой объём развединформации.

«Штат отдела «С» состоял из 34 сотрудников (оперативные и научные работники, переводчики,[478] библиотекарь, шифровальщик, технический персонал и т. п.). Дополнительно предусматривался резерв по «негласному штату» – 20 человек». Главными специалистами отдела были физики – Я. П. Терлецкий и А. Н. Рылов: «26 сентября 1945 года… Павел Судоплатов объявил Якову Терлецкому и Аркадию Рылову об их назначении заместителями начальника Отдела «С» НКВД СССР по научной части».[479]

Образование отдела «С» происходило быстро и чётко, условия работы для сотрудников создавались самые благоприятные.

Вот маленький «бытовой пример». К моменту начала