Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

из сторонников Мартинеса — пожалуй, тот, что сейчас был против решения собрания, — предложил его кандидатуру, а остальные, подозревая, что открытый протест против опасного человека может навредить им, предпочли промолчать и тем самым привели к его избранию. Если сейчас они набрались смелости пойти против него, то только потому, что рассчитывали на поддержку регентства и вдобавок боялись наказания за невыполнение его инструкций.

Лидеры собрания, несомненно, понимали, что победить Мартинеса нелегко. И действительно, он оставался бесстрашным и непоколебимым. В ответе, данном собранию, он ясно дал понять, что не собирается ни исполнять приказы регентства, ни следовать инструкциям собрания. Иисус Христос, сказал он, дал своим последователям два меча, которыми они должны покарать зло и защитить добро: один из них он вложил в руки королей, а другой — в руки Церкви, «которая есть папа, кардиналы, прелаты и весь клир». Значит, это две разные юрисдикции, поэтому ни Церковь, ни кто-либо из священнослужителей не могут быть судимы королевскими судьями, поэтому ни король, ни те, кто подписали письма против него, не имели права делать этого, потому что он, Мартинес, находится под юрисдикцией Церкви — и только Церкви. Но он не может придать какую-либо ценность решению, принятому против него кафедральным собранием, так как эти люди не его судьи (episcopi jure), поэтому он не должен даже оспаривать такой приговор или распоряжение, поскольку это само по себе недействительно. Более того, вынесенные против него решения являются вопиющим нарушением закона: ему даже не предоставили элементарного права выступить в свою защиту, и, таким образом, он был осужден только на основании обвинений, выдвинутых против него евреями, «предателями, врагами веры». Он, наконец, готов был доказать, что покойный архиепископ велел разрушить синагоги, ввиду того, что они построены против Церкви, против Бога и безо всякого разрешения. Далее он отмечает, что разрушил две синагоги при жизни архиепископа, и он не сожалеет о том, что сделал[422].

В свете этого вызывающего ответа было очевидно, что Мартинес вовсе не был подавлен. То, что последовало, было состязанием между волей регентства и собрания, с одной стороны, и волей Феррана Мартинеса — с другой. Мы не знаем, мог ли Мартинес продолжать исполнять обязанности церковного судьи. В любом случае он оставался архидьяконом Эсихи и официальным лицом церкви Севильи, и в этих двух качествах он продолжал проповедовать и призывать народ поддерживать его. Вряд ли следует сомневаться в том, что в своих проповедях Мартинес изображал свою борьбу против «друзей евреев» при дворе и в Севильском собрании, и теперь, несмотря на нависшие над ним угрозы, он не готов сдвинуться ни на миллиметр. Несомненно и то, что рассказы о его стойкости и силе духа, раздутые Мартинесом и его помощниками, усилили восторженное преклонение народа перед ним и послужили дополнительным стимулом для его последователей твердо стоять за него. Теперь Мартинес поднялся до пика своего влияния на низшие классы, которые, конечно, представляли собой значительное большинство населения Севильи. Как он собирался использовать эту силу? Он знал, что не сможет побудить корону, или регентство, или городской совет, или церковное собрание сделать что-нибудь в его поддержку. Сила Мартинеса находилась в толпах его сторонников. Они уже давно шумно требовали действия и ждали его сигнала.

V

Чувствуя, что грозовые тучи сгущаются, предвещая шторм, Мартинес не мог не понять, что пришёл час принять решение. Он знал, что политическая ситуация была благоприятной. При разобщённом регентстве было весьма маловероятным, что оно осмелится пойти против него в случае общего бунта. Концехо и собрание каноников прятались за спиной регентства и ничего не предприняли бы по своей инициативе. Мартинес чувствовал, что лавина, которую он мог теперь отпустить, слишком сильна, чтобы кто-нибудь смог противостоять ей, и он пришёл к выводу, что время созрело для массивной атаки на евреев. Именно этим и решил заняться Мартинес вместе со своими помощниками, всё время держа в секрете масштабы, конкретные цели и дату нападения. Только возросшая ярость агитации указывала на его неминуемость.

Теперь севильская худерия была окружена зловещей погромной атмосферой. Её жители ежедневно подвергались оскорблениям и хулиганским выходкам со стороны членов партии Мартинеса. Их несомненной целью было спровоцировать столкновения и разжечь злобу агрессивной толпы. Проявления резкой ответной реакции на эти оскорбления стали всё более и более неизбежными. И главные королевские официальные лица в Севилье решили по своей инициативе, или же по требованию евреев, подавить погромное движение. Они верили, что, продемонстрировав силу, они смогут отвратить массы от кровопролития. Двое аристократов из знаменитой семьи Гусманов были главными королевскими офицерами в Севилье. Один из них, Хуан Алонсо Гусман, граф Ньебла, был губернатором (аделантадо) всей провинции; другой, Альвар Перес де Гусман, был начальником королевской полиции (главным альгвасилом) Севильи. Они схватили двух типов из отребья, оскорблявших евреев, и велели высечь их и посадить в тюрьму. Но это ударило по ним бумерангом.

«Четвертая всеобщая хроника» (Cuarta Crónica General) сообщает нам, что «маленькие люди» (pueblo menudo) — то есть те, кто составлял основную часть последователей Мартинеса, — пришли в бешенство от того, каким образом обошлись с их собратьями. Они силой освободили двух заключённых и, по ходу действия, захватили главного альгвасила. Затем они привели освобождённых в большую церковь, где всего за два месяца до того собрание каноников провозгласило своё резкое осуждение Мартинеса. Там были произнесены страстные речи против евреев и их христианских защитников. «Маленькие люди» кричали, что альгвасила нужно забросать камнями, а графа Ньебла тоже надо убить. Тем не менее вскоре толпу убедили освободить Альвара Переса. Было ясно, что иначе последует серьёзное столкновение, которого Мартинес явно стремился избежать. Он не хотел превратить конфликт с евреями в конфликт со знатью и приказал освободить альгвасила[423].

Теперь на Севилью спустилось странное спокойствие, которое вовсе не обнадёжило евреев, а, скорее, испугало их. Освобождение высеченных преступников, продемонстрировавшее неповиновение приговору, вынесенному законными королевскими судьями, показало, что рука закона перебита, а истинными хозяевами Севильи были Ферран Мартинес и агрессивные толпы его последователей. Тем не менее оказалось, что, хотя альгвасил не мог привлечь к суду никого из бунтовщиков, он не полностью отказался от исполнения служебных обязанностей. Он подготовил своих людей к новым вспышкам насилия, поскольку город изобиловал слухами о готовящихся нападениях на евреев в Севилье и близлежащих городах. Находящиеся под угрозой евреи послали, в свою очередь, тревожные сообщения своим ведущим персонам, встретившимся в тот момент в Мадриде. Те, сознавая тяжесть ситуации, не замедлили обратиться к регентству за помощью. Регентство опять поспешило откликнуться, как могло,