Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

и убийства. Для того чтобы побудить народ в Севилье, Андалусии и Кастилии проявить насилие по отношению к евреям в таких немыслимых масштабах, требовались определенные предпосылки. Мартинес создал эти предпосылки, в чем и заключалась его решающая роль.

Кастилия не знала, кроме спорадических атак на евреев во время гражданской войны, кровавых антисемитских беспорядков почти триста лет — то есть со времени событий в Толедо и его окрестностях в 1109 году. Не в традициях Кастилии было решать еврейский вопрос путем массовой резни или других форм нападения толпы, как это было в Германии и других странах. Олигархия кастильских городов оказывала постоянное давление на короля, чтобы он выполнял их просьбы по поводу евреев. Она делала это путем издания различных законов и неуклонно придерживалась этого пути, пролегающего через кортесы, и иногда через привилегии, дарованные королем вне кортесов. Таким образом, они осуществляли свои планы в отношении евреев, но не через насилие. Насилие означало бы мятеж против короля, а этого концехо никак не могли поддержать. Они знали, что какую бы автономию они ни имели, она была дана им королями, которые с середины 1380-х гг. давали им понять, что в конце концов их поднимут над другими сословиями. Поэтому концехо и в Кастилии, и в Арагоне придерживались, как минимум формально, исполнения законов по отношению к королю и к евреям — до, во время и после погромов, практически во всех городах.

Массы, однако, рвались с привязи. Они взрывались желанием обрушиться на евреев со всей силой, и то, что их сдерживало, было единственно страхом, сильнейшим страхом перед жестоким наказанием, которое король может наложить на них, и они это знали. Мартинес учил массы преодолевать страх. Он не только проповедовал нарушение законов там, где это касалось евреев, но и сам нарушал их. Он хотел доказать массам, что, совершая определенные действия, например, разрушения синагог, они ничем не рискуют, и, подталкивая их делать это, он утверждал, что они не нарушают закон, а исполняют его, потому что оба закона, и канонический, и гражданский, требуют от них этого. Своими противозаконными действиями, за которые он не нес наказания и которые он пытался изобразить законными, он служил испанским массам примером поведения, которое заставило их поверить, что за причинение вреда евреям они не подвергнутся наказанию и не окажутся виновными. Так, он поощрял толпу бросать вызов властям и брать закон в свои руки. Умелый демагог и хитрый ментор, он с большой проницательностью рассчитывал свои шаги и приучал массы полагаться на его суждения и, наконец, подчиняться его приказам.

То, что антисемитизм Мартинеса и следовавших за ним масс был продуктом долгой социальной эволюции, не подвергается сомнению, и мы попытались объяснить эту эволюцию. Но Мартинес не просто несся на волнах. Он должен был быть рулевым корабля — корабля его партии — и вести его через множество опасных проливов и водоворотов, и он вырулил его к месту назначения. Доля Мартинеса в разыгравшихся событиях была, таким образом, огромной.

Айяла в своем стиле отметил эту долю, сказав: «И началом всего этого (т. е. погромов) и зла, причиненного евреям, были проповеди и подстрекательство архидьякона Эсихи в Севилье»[427]. Как упоминание начальной причины событий, это утверждение безусловно справедливо, но в качестве объяснения развития событий оно недостаточно полно и может запутать, потому что «начало», о котором говорит Айяла, может быть понято просто как начальная точка, первое звено в цепи событий и намек на относительно короткий отрезок времени. Но деятельность Мартинеса, как мы видим, продолжалась не менее четырнадцати лет и включала в себя не только убедительные проповеди, но и многочисленные столкновения, борьбу и маневрирование, без которых окончательные результаты, к которым он стремился, не могли быть достигнуты. А если судить по всей совокупности его действий, и в особенности их завершающей стадии, то ясно, что с самого начала цели Мартинеса не были ограничены евреями Севильи или Андалусии, но охватывали все испанское еврейство. Возможно, кроме него и его ближайших помощников, только евреи Севильи полностью осознали, что уничтожение их общины, как это планировалось Мартинесом, станет началом конца всех евреев Испании.

Штурм

Кастилия

I

Буря разразились 4 июня 1391 г., почти через три месяца после беспорядков 15 марта[428]. Согласно Амадору, между этими датами не было заметно «ни симптомов, ни подозрения на бунт».

Но вряд ли это было возможно. Нападение на еврейский квартал, как мы увидим, закончилось кровавой баней, которая почти полностью уничтожила севильскую худерию. Такая атака не могла произойти без широкомасштабных приготовлений и мобилизации сил, и эти приготовления не могли остаться незамеченными ни властями, ни еврейской общиной. Севилья и ее окрестности безусловно изобиловали «подозрениями» и «симптомами», и Амадор был, возможно, неправ, утверждая, что в день погрома севильское население вдруг оказалось «возбужденным en massed»[429]. Не было ничего «неожиданного» в этом возбуждении, и слово «вдруг» явно не годится. Не было никакого сюрприза и в последующих событиях. Евреи, несомненно, ожидали нападения, а погромщики ждали сигнала его начать. Единственно, в чем можно было сомневаться, так это в точной дате бешеной атаки.

Неделями, если не месяцами, севильская худерия жила в напряжении, охраняя стены и заперев ворота. Те, кто планировал нападение, понимали, конечно, что попытка проникнуть в худерию, карабкаясь по лестницам на стены, может дорого обойтись. Поэтому они решили ворваться через деревянные ворота, которые подожгли снаружи — возможно, факелами, брошенными издалека. Этот метод захвата худерий применялся и в других местах.

В день, когда вспыхнули бунты в Севилье, королевские силы, на которые была возложена обязанность охранять порядок, не вмешались, чтобы защитить евреев: невмешательство столь же подозрительное, как и предположение, что таких сил в городе вообще не было. Не может быть сомнения и в том, что регентство ожидало, что королевские силы в Севилье будут сопротивляться любой атаке. Но престиж регентства в Кастилии был низок, его приказами пренебрегали, и Понсе де Леон, представитель регентства в Севилье, вел свою собственную политику. Ясно, что он не хотел быть втянутым в конфликт с бунтующим населением Севильи. Ясно также, что погромщики знали, что евреи не получат военной помощи. Они поняли, что только еврейские отряды защиты могут оказать им сопротивление, но те недостаточно вооружены и обучены.

Штурм начался на рассвете, когда силы Мартинеса одновременно ударили по нескольким позициям еврейского квартала. Эти позиции были слабо защищены и вскоре рухнули. Тогда орды нападающих ринулись внутрь. То, что последовало